Город чудес - Беннетт Роберт Джексон. Страница 48

— Потрясающе, — произносит Ивонна ровным голосом. — Что ж, пока ты думал о наших врагах, я поразмыслила о возможных союзниках. Ты упомянул об особых случаях в благотворительном фонде, и я кое-что вспомнила… Имя Мальвина Гогач тебе о чем-нибудь говорит?

Сигруд склоняет голову набок.

— Это одно из имен в списке, который был у нашего врага.

— Ага. Понятно. Твоя теория подтверждается. — Она открывает папку, что лежит на столе. — Гогач была одним из первых особых случаев, но Шара так и не добралась до нее. Она пыталась снова и снова. Гогач появлялась в каком-нибудь приюте. Мы узнавали об этом через систему внутреннего оповещения сиротских домов. Шара отправлялась с ней повидаться. Но еще до того, как она добиралась туда, девушка исчезала.

— Она поняла, что за нею охотятся? И каждый раз сбегала?

— Я точно не знаю. Шара упоминала о том, что каждый раз, когда приходила в приют, чтобы повстречаться с барышней Гогач, у нее возникало очень странное чувство, что она здесь уже была. Всего-то несколько минут назад, как будто чуть раньше вошла и снова вышла, а потом все забыла. Это было весьма необычно. И очень ее расстраивало. А потом она узнавала, что Гогач исчезла. Так повторялось снова и снова, по меньшей мере четырежды. Потом она попыталась разыскать эту Гогач еще раз, в Мирграде. И не рассказала мне, что тогда случилось.

— Думаешь, Шаре удалось с ней связаться?

— Да, — говорит Ивонна. — Я думаю, наша Шара наконец-то настигла барышню Гогач. Они встретились. Но я не знаю, что случилось потом. Зато я нашла в досье ее фото.

Она вытаскивает маленькую карточку и показывает Сигруду.

Единственный глаз дрейлинга широко распахивается. С дешевого черно-белого снимка глядит девушка, которая спасла его на скотобойне: тот же странно вздернутый нос, те же курчавые черные волосы, тот же дерзкий, неумолимый взгляд.

— Это она, не так ли? — спрашивает Ивонна.

— Да, — говорит он. — Без сомнения.

— Ну конечно, — тихо произносит Ивонна. — Первая, которую она выслеживала, и та, за кем она больше всего гонялась… Это фото сделали в первый раз, когда девушка попала в мирградский приют в 1732 году. Почти шесть лет назад. Как по-твоему, она сильно изменилась за это время?

Сигруд морщится, трясет головой. Ему не нравится иметь что-то общее с божественным.

— И… она поразительно похожа на Тати, — негромко продолжает Ивонна. Она кладет фото на стол, потом засовывает в папку, словно больше не желает на него смотреть.

— Сходство еще поразительней, когда видишь ее собственными глазами, — мрачно говорит Сигруд.

— Думаешь, эта Гогач избегала Шару при помощи божественных сил?

Он кивает.

— А потом, когда Шара ее настигла, они начали сотрудничать в этой войне?

Он снова кивает.

— Но мы понятия не имеем, способна ли Тати на что-то вроде того, что делает эта девушка?

— Если она и может, я этого не видел.

Ивонна вздыхает.

— М-да. Ты собираешься сказать ей, что уезжаешь? — спрашивает она, выдыхая слова вместе с дымом. — Или я скажу?

Сигруд вздыхает и закрывает глаза, думая, что делать. Он никогда не был настоящим следователем, но помнит, как Винья наставляла его однажды: «Всегда обещай источнику, что вернешься к нему. Говори, что он в безопасности. Скажи все, что он хочет услышать. Что угодно. Отчаявшийся источник поверит в самую дикую ложь».

«Как я себя ненавижу, — думает он, — за то, что прибегаю к советам Виньи в такой момент».

Тати медленно моргает, сидя на заднем крыльце, прижав колени к груди. Сигруд сидит рядом, огромный и неуклюжий возле этой маленькой, хрупкой девушки с руками, испачканными в масле и жире.

— Значит, две недели, — говорит она.

— Да. Может, больше. Но не так уж надолго, правда.

— Но ты можешь не вернуться.

— Я… Я вернусь, — говорит он. — Обязательно.

Она молчит.

— Я попросил Ивонну, чтобы она продолжила заниматься с тобой. — Он пытается улыбнуться ей. — Я сказал, что хочу, чтобы ты перепробовала все оружие. Я не шутил.

Она все равно молчит.

— Я обязательно вернусь, — обещает Сигруд. — Как только смогу.

— А знаешь, — говорит Тати, — что прошлой ночью ты мне приснился?

— Правда?

— Да. Мне приснилось, что ты уехал. Но еще — что ты вернулся гораздо раньше, чем мы ожидали. Даже раньше, чем ты сам ожидал. Как будто никуда не уезжал.

Он улыбается.

— Возможно, нам повезет.

— Удача не имеет к этому никакого отношения, — говорит она без тени притворной мудрости, к которой он привык. Это сухой, твердый тон уверенной в себе женщины. — Чему быть, того не миновать.

9. Слишком много ночной тьмы и недостаточно лунного света

И вот он снова один.

Пока Сигруд ведет маленький кеч на восток вдоль берега Континента, к нему возвращаются все старые морские навыки. На протяжении часов он остается наедине с болью в боку, ветром и чудовищными грозовыми облаками на горизонте, крепостями из темных, клубящихся штормов, за которыми волочится дымчатая завеса плотного дождя. На протяжении этих странствий он не произносит ни слова, даже про себя. За много лет в глуши, в одиночестве он утратил тягу к словам. По мере того как цивилизация исчезает на горизонте позади него, эта глубокая, бездумная тишина к нему возвращается.

Бок болит, но не так сильно, как он ожидал. Ивонна снабдила его обезболивающими, но не опиатами, чтобы он смог выполнять свои обязанности во время плавания. Это непросто, но он справляется.

Он бросает якорь только дважды, сначала на крошечных островах Шури. Кочевое сайпурское племя поселилось на восточном краю крупнейшего из них, и поскольку строиться на земле они не могут, то строятся на море: их хижины и причалы стоят на сваях. Сигруд платит им небольшую сумму за пресную воду и немного соленой рыбы. Они хлопочут над горсткой дрекелей, словно это целое состояние.

В следующий раз он бросает якорь на краю Сартошана. Теперь у него есть мореходные карты, так что он может использовать код, который прислала Мулагеш, чтобы куда точнее определить нужную область.

Крошечная лагуна, прямо у верхней оконечности Сартошана. Почти международные воды — эта тема, как и множество вещей, связанных с территорией и суверенитетом, по отношению к Континенту всегда ужасно сложны. Но если бы он хотел что-нибудь спрятать, выбрал бы именно такое место.

Сигруд складывает карту и пристально глядит на горизонт. Он надеется там что-нибудь увидеть. Он надеется, что не подверг Тати и Ивонну опасности из-за ерунды. Он надеется, что через несколько дней уже не будет двигаться вперед в слепом отчаянии.

В такие моменты он тоскует о ней сильнее всего. Она всегда знала, как поступить. Куда пойти. С кем встретиться.

«Шара, — думает он, — неужели я дурак, что затеял это? Ты бы так поступила? Или тебя из-за этого и убили?»

Два дня спустя Сигруд плывет вдоль побережья Жугостана, наблюдая за тем, как на севере утесы становятся все выше, пока не превращаются в горы Машев — самые высокие в изведанном мире, гораздо выше Тарсильского хребта. Этот крошечный перешеек земли едва ли в пятьсот миль шириной — все, что соединяет Континент и Сайпур, но, поскольку путь преграждают горы Машев, здесь с тем же успехом мог бы располагаться океан.

Река Машев (если Сигруд правильно припоминает то, что однажды сказала Шара: весь этот регион назван в честь какого-то жугостанского святого, который умер здесь после особенно бурной вечеринки) представляет собой узкую струйку воды, которая превращается в ревущий поток весной, когда тает снежный покров. Он находит первый из длинных, узких островов, скопившихся вокруг дельты, и направляет кеч вокруг суши, не забывая о мелководье лагуны.