Мартовские дни (СИ) - Старк Джерри. Страница 53

Работая, Ёширо на десяток ударов сердца поймал драгоценное, бездумное ощущение теплой накатывающей волны — когда приловчившиеся руки исполняют обвязку без подсказок разума.

Финальный отрезок бечевки Кириамэ превратил в подобие ожерелья на шее Гардиано, закрепив конец. Гаю достало выдержки пребывать в неподвижности, пока сибари являлась на свет. Поняв, что ритуал закончен, он немедля завертелся ужом, извиваясь, напрягая мышцы и выворачивая кисти в попытках ухватиться за веревку и сбросить ее либо малость ослабить натяжение. Утратив в безнадежной борьбе с хитроумными путами равновесие, ромей едва не завалился на пол. Ёширо поймал его и сызнова усадил ровно.

Убедившись, что веревки и узлы держат крепко, а если он начинает слишком сильно отклоняться назад и дергать руками, то душит сам себя, Гай шумно втянул воздух и вскинул взгляд на Ёширо. В темных глазах читалась озадаченность, а глубже, как поблёскивающие чешуйками в водной толще рыбки, плескались едва различимые смешинки. Отчасти лишенный возможности двигаться, ромей не утратил самообладания и не ударился в панику. Что, безусловно, говорило в его пользу.

Оценив дело рук своих, нихонский принц недовольно цокнул языком. Долгое отсутствие упражнений все-таки сказалось. Плетение вышло небезупречным: треугольные просветы кой-где скосились, а сдвоенные узлы не везде получились одинаковыми и легли ровно. Зато паутина светлой веревки замечательно смотрелась на изжелта-смуглой коже, превращая Гардиано в подобие ожившего иероглифа. Или в диковинную статую.

— Позарез охота глянуть, что ты такое учудил, — хрипловато подал голос Гардиано, угадав, о чем размышляет Ёширо.

Кириамэ отыскал на столе веницейское зеркальце из посеребрённого стекла в резной янтарной рамке. Отражение в таком зеркальце выглядело очень четким, не сравнимым с отполированными бронзовыми пластинами, но крохотным. Однако, заглядывая в стеклянную глубину с небольшого расстояния и перемещая зеркало туда-сюда, можно было составить представление, как выглядит человек, опутанный цепкой сетью сибари. Судя по тому, как Гардиано несколько раз быстро мазнул языком по враз пересохшим губами, увиденное пришлось ему по душе. Мимолетно нихонский принц пожалел, что мастера покамест не наловчились отливать большие зеркала в рост человека. Усадить бы Гардиано напротив такого зеркала и пусть любуется сколько угодно. Ведь сибари — это только первый шаг к цели.

Мягким толкающим движением Кириамэ заставил ромея широко развести ноги и опустился на колени на ковер прямо перед ним. Не оставляя себе времени на раздумья и колебания, протянул руку. Накрыв раскрытой ладонью шершавость хорошо выделанной замши и невеликий, вроде как опасливо съежившийся бугорок плоти под нею. Начал поглаживать — кругообразными, размеренными движениями, не надавливая и не спеша. Прикрыв глаза, отрешившись и сосредоточившись только на покалывающих ощущениях в кончиках пальцев. Медленно, вкрадчиво, без суетливости, словно успокаивая излишне норовистую лошадь. Дожидаясь, пока природа возьмет свое — а, если он хоть немного разобрался в характере Гая Гардиано, это случится очень и очень скоро.

Тонкая замша и слой беленого льна под ней приподнялись и натянулись, уступая возрастающему напору изнутри. Долетающее до ушей Кириамэ дыхание стало быстрым и частым — как если бы томимый жаждой человек наконец дорвался до кувшина с холодной водой и теперь глотал, рискуя захлебнуться.

— Без штанов дело пошло бы куда лучше, — с неожиданно усилившимся пришептывающим акцентом и слегка растягивая слова, но довольно отчётливо выговорил Гай.

— Возможно, — согласился Ёширо, сверху вниз водя по твердеющему достоинству не кистью, но парой сложенных пальцев и самую малость надавливая. Чувствуя, как упруго поддается чужая плоть, становясь из мягкой и податливой такой восхитительно твердой. — Но не сейчас, — он легко встал, отстраняясь.

Все шло на лад: пробужденное, но не получившее возможности насытиться вожделение медленно, но верно завладевало Гардиано. Вынуждая ерзать на табурете, выгибаясь в объятиях сибари, не врезающихся в кожу, но мягко стягивающих ее. Плотно сводя бедра в бессмысленных попытках угомонить воспрянувшую плоть трением о ткань ставших слишком узкими штанов. Кириамэ видел мелкие капли пота, катящиеся по напряженной шее Гая, и охватывающие его приступы неостановимой, крупной дрожи. То, как ромей запрокидывает голову назад и с силой прикусывает нижнюю губу, оставляя глубокие вмятины от зубов. В точности описанное в трактате поведение чрезмерно страстных и впечатлительных натур — а Гай Гардиано относился именно к таким. Слишком затянувшееся одиночество, путы и недолгая ласка. Сочетание этих трех вещей ударило ему в голову куда сильнее самого крепкого вина.

Кириамэ осторожно переступил с места на место, встав за плечом Гардиано. Склонился вперед, придержав длинные волосы, чтобы не лезли в лицо и не мешались. Изгнав томительное искушение отведать вкус чужого рта, наверняка горячего, солоноватого и ненасытно требовательного. Не сейчас. Не настолько они еще близки и доверяют друг другу, чтобы целоваться. Позже.

Если оно будет, это самое «позже».

— Хочешь еще? — губы Ёширо почти касались уха Гая, а шепот был легким, как дуновение весеннего ветра.

Гардиано выгнулся назад, резко и сильно ткнувшись твердым затылком в плечо нихонского принца. Лежавшая поперек его груди веревка натягивалась с каждым судорожным вздохом, узлы надавливали и шершаво терлись о соски, и все это в совокупности свело бы с ума и более стойкого человека.

— Вы похитили золото и скрылись. Что дальше? — потребовал ответа Ёширо. Гай молчал, и нихонский принц осторожно провел языком вдоль кромки его уха под вьющимися, влажными от испарины волосами, повторив: — Что вы сделали дальше? Говори.

Гардиано пробормотал бессвязное ругательство на латинянском.

— Что? — переспросил Кириамэ, ногтем обводя выступающие позвонки.

— Фальшивка, — голос ромея звучал тихо, но твердо и без привычной низкой хриповатости. Этот голос был свежим и чистым, он принадлежал юнцу, едва шагнувшему через порог молодости. — Город бурлил, как отхожая яма с помоями. Мы знали, нам не дадут вывести золото за стены. Подготовили фальшивки. Телеги под бдительной охраной. Сундуки, набитые камнями. Пусть сколько угодно гоняются и отбивают, — он сдавленно хмыкнул. — Настоящее сокровище не покидало Ромус. Мы спрятали его. В банке, у доверенных людей, откуда его извлечет только человек, обладающий условным знаком. Три подписи в закладных, один знак, врученный Сесарио. Мы поехали налегке, выскользнули из города и направились туда, где нас ожидала Ченчи. Нас было трое. Сесарио, Микеле, его телохранитель, и я. Мы смеялись, думая, как ловко обвели всех вокруг пальца. Наверное, мы отвлеклись и не заметили преследователей. Были сумерки. Мы рассчитывали ехать всю ночь и к утру встретиться с Лючианой и ее людьми. В холмах нас обстреляли. Зацепили Микеле и сильно ранили Борху. Он не удержался в седле, а его лошадь ускакала. И тогда… тогда мы совершили ошибку.

Гардиано с трудом сглотнул, в бессчетный раз дернувшись в путах сибари, не сознавая, что не в силах ни разорвать веревки, ни вывернуться из них. Кириамэ думал, ромей сызнова умолкнет, однако он продолжал говорить, медленно и мучительно подбирая слова:

— Мы опасались, что стрелок крутится неподалеку, выжидая момента снова напасть. И что он не один, а с бандой дружков. Микеле сказал, он присмотрит за Сесарио и крикнул мне гнаться за стрелком. Догнать и прикончить, чтоб не привел подмогу. Подо мной была хорошая лошадь и я углядел скачущего верхового. Он мчался к городу. Я сел ему на хвост, но упустил в путанице полей и виноградников. Мне ничего не оставалось делать, как повернуть обратно. Успокаивая себя тем, что стрелок был один и сбежал. Я вернулся туда, где оставались Сесарио и Микеле, там… там… — он сбился, не желая или не имея сил продолжать. Кириамэ огладил его промеж ног, и дар речи вернулся к Гардиано: — Я увидел, что на них наткнулись те, кто гонялся за нашими телегами с поддельным золотом.