Горизонты и лабиринты моей жизни - Месяцев Николай Николаевич. Страница 101

О жизненной необходимости последовательной демократизации порядков в партии, государстве и обществе уже не говорилось, а если и говорилось, то ради приличия. Брежнев подминал под себя свое окружение где силой, где лестью, на что он тоже был мастак. Дело подчас доходило до проявления им такого тщеславия, что становилось и грустно, и смешно, а в конечном счете омерзительно.

Заходит ко мне мой первый заместитель Энвер Мамедов и, ссылаясь на своего приятеля А. Александрова-Агентова, одного из помощников Брежнева, говорит: «Леонид Ильич прослушал свое выступление для звуковой книги о Ленине (которую я вместе с другими товарищами готовил к изданию. — Н.М.) — ему понравилось. Но он выразил неудовольствие тем, что в книгу включаются также выступления Подгорного и Косыгина. Их выступления не нужны». Лаконично, но предельно ясно…

Зная, насколько тщеславен и подозрителен Брежнев, когда речь идет о нем, я не пропускал «наверх» материалы радиоперехвата — в то время западным радиовещанием на Советский Союз активно разрабатывалась тема возможной замены «старых вождей» но главе с Брежневым «молодыми выдвиженцами», к числе которых назывались члены Политбюро ЦК КПСС Шелепин и Полянский. Полагаю, что раздающиеся сейчас голоса о якобы готовящемся заговоре со стороны молодых по смещению Брежнева есть не что иное, как перепевы тех давних голосов.

Не скрою, что если бы у представителей моего поколения было бы стремление к власти, то оно породило бы мужество, достаточное для того, чтобы вполне демократичным способом сместить Брежнева, переместить на второстепенные роли Суслова, Кириленко и других «старых вождей». Уверен, что в этом случае наша страна не оказалась бы в таком застойном болоте, в какое они завели ее, а сейчас не превращалась бы в сырьевой придаток Запада.

Однако, к великому сожалению, история распорядилась по-другому. Она позволила «старым вождям» преимущественно силой, а где и лестью остановить естественную смену поколений, задержать молодых на низких и средних уровнях власти.

Когда Брежнев, Суслов, Кириленко, Устинов, Тихонов, Черненко и иже с ними увидели и поняли, что молодые, даже находясь в положении загнанных, все же переросли их и в знаниях, и в опыте, а потому в состоянии дать новый здоровый импульс развитию страны, то они, обладая несравненным опытом в политических играх, прибегли к известному иезуитскому приему: отправили большинство из них на укрепление «дипломатического фронта» — подальше от Родины, от народа, что станет особенно очевидным в конце 1969 года, начале 70-х годов. А уже к этим годам время начнет уносить в небытие все больше и больше моих сверстников. Шеренги моего перебитого поколения начнут заметно редеть.

В беседах с Алексеем Николаевичем Косыгиным я пытался вывести его на разговор по проблеме жизнедеятельности партии, государства, общества. Из его скупых ответов и размышлений по поводу волнующих меня проблем я вынес впечатление, что он был серьезно обеспокоен углублением диспропорции в развитии народного хозяйства, и прежде всего вследствие постоянно растущей милитаризации производства в ущерб подъему благосостояния советских людей, усилением монополизма в промышленности особенно.

Его возмущало появление все новых привилегий для номенклатуры, вседозволенность и коррупция в разных эшелонах власти, растущие под воздействием искусственно выращиваемых уродств «культика» Брежнева, отрыв руководителей партии от рядовых ее членов, от народа. Он не только осознавал всю пагубность этих явлений, но и давал понять, что выход из создавшегося положения — смена дряхлеющего руководства, к которому причислял себя без всякого стеснения и Косыгин, новыми, молодыми людьми, твердо стоящими на марксистско-ленинских позициях, но отражающими и выражающими новые идеи. Может быть, именно это и побуждало Алексея Николаевича к откровенности в беседах со мной — пускай порой сдержанных, но доверительных. Они подчеркивали теплоту его отношения ко мне. Он учил меня жизни как уходящий из нее старик — молодого, приходящего в нее. Тогда я так отчетливо не осознавал характер этих отношений. Осмысление пришло позже, когда А.Н. Косыгина не было в живых.

Думаю, что трагедия Косыгина как политика состояла в том, что он многое видел, понимал, но не предпринимал решительных мер к тому, чтобы восстать против негативных, уродливых, чуждых социализму явлений, в том числе в верхних эшелонах власти.

Полагаю, что необходимость «омоложения» руководства в высшем эшелоне партийной и государственной власти понимал и Анастас Иванович Микоян, занимавший в 1964–1965 годах пост Председателя Президиума Верховного Совета СССР. Он связывал с этим «омоложением» определенные новации в политике.

У меня с Анастасом Ивановичем было несколько встреч, в том числе и в связи с пребыванием в нашей стране госпожи Индиры Ганди. В 1964 году она возглавляла министерство радиовещания и информации Индии. К нам приехала по моему приглашению. Однако в память о ее отце Джавахарлале Неру, который выступал за всемерное развитие дружбы с СССР, и отдавая должное ее личным успехам в политической жизни Индии, было решено поднять прием до государственного уровня.

После одной из встреч с Индирой Ганди Анастас Иванович попросил меня задержаться. Был яркий весенний день. Солнечные лучи врывались в небольшой уютный кабинет, наполняя его теплотой и светом. Анастас Иванович прошел по кабинету, встал к окну и как-то по-домашнему, словно речь шла о предстоящем обеде, спросил: «Как вы считаете, следует мне уйти с поста Председателя Президиума Верховного Совета СССР или нет?» Когда он выговорил с заметным кавказским акцентом этот вопрос, я не видел его лица, солнечный луч, бивший из-за спины, превратил его в темное пятно. Вопрос для меня был настолько неожиданным, что я даже растерялся, что не осталось Микояном незамеченным.

Я прошел по кабинету, стремясь занять такое положение, чтобы видеть выражение лица собеседника. Пока шел, лихорадочно думал, как ответить. Ответ, собственно, был готов — «уходить!» — но в какую форму его облечь?

«Думаю, — отвечал я, — ваш огромный политический опыт может быть полезен для дела независимо от того служебного положения, какое вы занимаете. Ведь, как говорят, не место красит человека, а человек место».

«Да пора уходить! Вся штука в том, кто займет столь высокий пост?! Об этом нам предстоит лишь гадать».

Конечно, А.И. Микояну пора было на пенсию. До него наверняка доходила людская молва о нем как о политическом приспособленце, сумевшем пройти сквозь все, именно все, сложные жизненные перипетии «от Ильича до Ильича».

Во время посещений А.И. Микояна я делился с ним своими планами по развитию телевидения и радио в стране. Он всегда внимательно слушал, а его советы, замечания обычно были точными и дельными, а иначе и быть не могло — за плечами Анастаса Ивановича был огромный жизненный и политический опыт. Он советовал мне: «Если вы пришли к твердому убеждению в целесообразности того или иного своего предложения, то оформляйте его запиской и направляйте в ЦК партии. Вас не должно смущать то обстоятельство, что это ваше предложение будет отклонено. Оно останется в архиве. История все расставляет по своим местам».

В 1965 году семидесятилетнего Микояна сменил на высшем государственном посту шестидесятидвухлетний Подгорный.

…Много нового появилось на телевидении и радио в последующие за 1967 годы. Отмечу лишь наиболее интересное, значительное.

1 января 1968 года в эфире впервые появилась информационная программа «Время», которая стала наиболее притягательной общественно-политической передачей ЦТ. Ее каждодневными творцами был со своими товарищами Николай Семенович Бирюков — главный редактор информационной службы ЦТ. Программа «Время» до сих пор в эфире, впрочем, как и многие другие программы, «рожденные» в те годы.

А на радио, на волне «Маяка», в эфир вышел первый выпуск развлекательной передачи «Опять двадцать пять». С этой «смешной» по своему содержанию передачей у меня связано «грустное» воспоминание. Прошло в эфир несколько передач, как поутру, в начале рабочего дня, раздается телефонный звонок по «вертушке» (правительственной связи). Звонит Дмитрий Степанович Полянский, член Политбюро, первый заместитель Председателя Совета Министров СССР: «Еду на работу, включил в машине радиоприемник, а там звучит передача „Опять двадцать пять“, — я ее слушаю уже не в первый раз, такая безвкусица под видом юмора, столько в ней всякой дребедени, что просто диву даешься… Не можете творить хорошее, не засоряйте эфир». — «У нас на эту новую передачу очень большая почта и только с положительными оценками». — «Я сказал то, что думаю. До свидания». — «До свидания».