Хорт – сын викинга - Гладкий Виталий Дмитриевич. Страница 37

Но это было только первое испытание, пожалуй, самое легкое. Потом Морава проверяли, как он ориентируется на слух, может ли ходить по горящим угольям и терпеть сильную боль, способен ли отбить летящую на него стрелу или дротик и, наконец, в состоянии ли он передвигаться в полной темноте по топкому болоту.

Твердь хоробрых-волкодлаков находилась в окружении гиблых болот. В эти места не забредал ни человек, ни какая-либо другая живая тварь, разве что болотники, спутники Лиха Одноглазого, повелителя топей. Они обладали даром быть невидимыми, их было много, и все разные: оржавники, обитающие в болотах, где добывали железную руду, вировники – те, что жили в вирах, самых гиблых и глубоких местах, багники, живущие в торфяных багнах, и совсем уж вредные анцыбалы, от которых иногда и заговоры не спасали.

В общем, выйти ночью в незнакомую болотистую местность мог только сумасшедший. Тем не менее Мораву пришлось прочувствовать на своей шкуре все «прелести» такой прогулки. Для этого еще один наставник, помоложе, чем Твердислав, которого звали Сигвид, несколько дней водил его по болотам (в том числе и ночью), чтобы Морав привык к ощущению постоянной смертельной опасности и больше полагался не на длинную жердь в руках, с помощью которой он нащупывал более-менее надежные тропки среди топей, а на внутренне видение.

Морав выдержал и это испытание с честью. Самым главным для него оказалось преодолеть страх перед болотной нечистью. Воображение юноши настолько живо нарисовало ему болотников, что иногда ему казалось, будто они идут по пятам. Сначала он оглядывался, из-за чего едва не угодил в виру, откуда не выбраться, а потом, что называется, закусил удила и плюнул на свои опасения.

После этого дело пошло гораздо лучше, и Морав вполне уверенно дошел до небольшого островка, где его уже ждал Сигвид. Правда, потом он узнал, что за ним все-таки следили опытные хоробры. Это их обостренное чутье юноши приняло за болотную нечисть. Они страховали Морава, ведь неопытного новичка вполне могла засосать трясина, чего нельзя было допустить ни в коем случае.

Со стороны реки, которая то пропадала среди болотистой местности, то снова появлялась, твердь хоробрых заметить было невозможно. Разве что по горящим очагам и кострам, да и то вряд ли, потому что дрова подбирались такие, что мало давали дыма, да и подсушивали их основательно. Дома, а точнее землянки, издали напоминающие небольшие холмики, были очень искусно замаскированы. На их крышах даже посадили небольшие деревца, а перед входом росли ели, за густыми ветвями которых рассмотреть дверь не было никакой возможности.

Морава поселили в общей землянке на десять человек. Все они были гриди, обучающиеся третий год, поэтому на новичка смотрели свысока, правда, работами отроков-слуг не нагружали. А обязанностей у неудачников хватало. Отроки заготавливали дрова, носили воду, занимались уборкой землянок и отхожих мест, и все это помимо учебы, которая для них не отменялась. Причем была она куда как жестче и напряженнее, нежели у тех волкодлаков, которые изначально обладали Силой и успешно прошли полагающиеся новичкам проверки на пригодность к дальнейшему обучению…

Мысленно отвлекшись от своего занятия, которое входило в совокупность способов выживания в любых условиях, Морав ощутил приступ удушья. Он преодолел его лишь огромным усилием воли. Когда его начали засыпать землей, он быстрым движением закрыл подолом рубахи лицо, устроив над головой с помощью рук шалашик. Он не знал, возбранялась эта маленькая хитрость или нет, но ему точно было известно, что в таком случае образуется воздушный пузырь, и если воздух расходовать по чуть-чуть, то под землей можно продержаться очень долго. К тому же Морав, благодаря сосредоточенности, которая сродни тому моменту, когда человек, уже почти бездыханный, но бессмертная душа еще не покинула его тело, дышал такими мизерными порциями, что будь он на поверхности земли, его признали бы умершим.

Справившись с удушьем, Морав неожиданно погрузился в странный мир видений. Он вдруг оказался в пространстве, где не было ни земли, ни неба. И уж тем более не было ямы, в которой он лежал, придавленный землей. Вокруг него летали, роились какие-то странные, бесформенные создания. Большей частью они не обращали внимания на Морава, который отчаянно пытался найти хоть какую-то точку опоры, но иногда существа подплывали (или подлетали) ближе, и тогда юноша начинал различать некое подобие тел.

Существа были разные: одни вполне приятные (по крайней мере, по ощущениям), а от других веяло злобой и кровожадными намерениями. У некоторых Морав даже заметил острые клыки, размером с добрый нож. Видимо, это были слуги Нави, от которой его отделяла тонкая полупрозрачная пленка. Он находился словно в большом рыбьем пузыре. Его стенки оказались податливыми, их можно было трогать рукой, но Морав только раз прикоснулся к этой пленке и сразу с испугом отдернул руку. Ему показалось, что она вмиг заледенела до локтя, а по телу пробежали мурашки.

На этот раз, чтобы рассеять наваждение, Мораву пришлось применить все свое умение. Сначала он мысленно попытался вернуться в прежнее состояние с помощью заговоров. Это почти получилось, но все равно какая-то неумолимая сила снова потянула его обратно, к границе с Навью. Тогда Морав начал читать молитву Сварогу, богу-кузнецу, творцу всего сущего, отцу Дажьбога, который был повелителем солнечного света:

– Свароже, ты творец мира явного – солнца, звезд и земли-матушки! В тебе сила творения великая сущая, коя в хозяевах Рода нашего проявляется. Ты есть начало всяким деяниям благим, что в сердцах рождаются, в уме созревают и в Яви плоды свои приносят… – Язык стал непослушным, и юноша прилагал большие усилия, чтобы слова не застревали в горле; он продолжал говорить, понимая, что в этом его спасение. – Спаси меня, великий боже, от вечной тьмы!

Эта фраза – крик истомленной души – далась ему с огромным трудом. Казалось, он не говорил, а выталкивал слова в вязкое месиво. Но едва последнее слово сорвалось с его уст, как он почувствовал огромное облегчение, а вслед за ним появился… солнечный свет!

Морава извлекли из его подземного узилища под одобрительный гул голосов. Возле ямы стояли хоробры-наставники и разглядывали его с интересом, как некую диковинку. Твердислав, отряхивая с одежды комья земли, бурчал:

– Старый я, жизнью умудрен, но ввел ты меня в большое заблуждение.

– Почему? – вяло спросил Морав, который в этот момент пытался разогнать кровь, чтобы она бежала по жилам гораздо быстрее.

– Так долго под землей еще никто не выдерживал! Я уже, грешным делом, подумал, что ты на меже, и поторопился достать тебя из ямы. А ты вон какой, как гибкая лоза по весне. Стоишь и только слегка гнешься. Других ноги не держат, на руках приходится уносить, а тут – поди ж ты… Мог бы и дольше держаться?

– Не знаю, – честно признался Морав. – Трудно. Наверное, смог бы…

– Это поначалу трудно, – «успокоил» его Твердислав. – Потом привыкнешь.

Он не стал расспрашивать наставника, как тот узнавал о его состоянии. Конечно же, погребенный в яме был под строгим контролем. Твердислав вплетал свое сознание в сознание испытуемого и постоянно проверял, как он себя чувствует. Это и Морав умел. Рогволд многому его научил…

Мораву очень хотелось проверить себя в учебном бою с одним из наставников; даже руки чесались, так ему хотелось поработать своим мечом. Но пока у него не было такой возможности – Твердислав гонял его до седьмого пота, вырабатывая нечеловеческую выносливость.

Когда Морав наблюдал поединки – а они проходили каждодневно, ближе к вечеру, – то ему казалось, что они проходят очень медленно, словно бойцы находились в полусонном состоянии. Их движения были скупы и размеренны, удары, хоть и отличались большой точностью, с виду не имели надлежащей силы, а защиты вообще не было никакой, потому как чаще всего поединщики не имели щитов, а из защитного снаряжения надевали лишь толстые кафтаны, плотно набитые овечьей шерстью.