С любовью, Луков (ЛП) - Запата Мариана. Страница 93

Потому что я не могла дышать. Не могла говорить. Не могла плакать.

Все, что у меня получалось — это смотреть на свою лодыжку и думать, думать, думать.

Я облажалась.

Я все испортила.

Это конец.

Глава 19

— Ну и что, по-твоему, ты делаешь?

Я резко остановилась на выполнении упражнения в сто восьмой раз. Можно было не оглядываться, чтобы понять, кто там стоит. Я узнала бы этот раздражающий, снисходительный и властный голос из тысячи. Только у одного человека с такой легкостью получалось вывести меня из себя, всего лишь задав вопрос.

— Занимаюсь своими делами. Тем, что ты не умеешь, — пробормотала я, продолжая тренировать те немногие мышцы пресса, что у меня остались.

— Жасмин, — снова резко произнёс Иван.

Не обращая на него внимания, я вернулась к скручиваниям, искоса заметив, как он закрыл за собой дверь.

И успела выполнить еще один подъем к тому времени, как парень подошел ко мне. Его большие ноги в ярко-синих кроссовках остановились в нескольких сантиметрах от меня.

Я даже не собиралась смотреть на него. Но чётко знала, на что пялился он. Иван изучал не мое тело, покрытое потом, и уж точно не свободные баскетбольные шорты, принадлежавшие моему брату и сидевшие высоко на моих бедрах. Тот факт, что на мне был надет только спортивный бюстгальтер, не имел ничего общего с тем, на чем сосредоточился мой партнёр.

Иван смотрел на гипс на моей левой ноге. Ее я положила на подушку рядом с правой, которая была согнута в колене. Каждую минуту моей жизни чёрная манжета напоминала мне о том, как я облажалась, и что сделала это по-крупному.

Я повторила еще четыре скручивания, глядя прямо в потолок.

А затем сглотнула так сильно, что заболело горло.

За последние две недели я проделывала этот трюк столько раз, что удивлялась, как еще могу говорить. Не то чтобы я много общалась с тех пор, как меня выписали из больницы. И почти ничем не занималась, только тренировалась в своей комнате, смотрела видеозаписи наших с Иваном тренировок и спала.

Кончиком кроссовка Луков ткнул меня в ребро, но я не обратила на это внимания.

— Жасмин.

— Иван, — произнесла я, стараясь, чтобы мой голос звучал так же непреклонно, как и его.

Он снова задел меня. И снова я никак не отреагировала.

Иван вздохнул.

— Ты собираешься остановиться, чтобы мы могли поговорить или как?

— Или как, — ответила я, заставляя себя отвести от него взгляд.

Не стоило удивляться, когда он быстро присел на корточки рядом, придвинувшись настолько близко, что игнорировать его оказалось невозможно. К сожалению. И когда я подняла корпус, чтобы сделать еще одно скручивание, Иван мягко надавил ладонью на мой лоб — так, что мне пришлось опуститься обратно на спину.

Оглядевшись вокруг, я сосредоточилась на потолочном вентиляторе.

— Хватит уже, Пончик, — попросил парень, продолжая удерживать руку на моей голове.

Я подождала секунду и попыталась подняться, но он, должно быть, предвидел это, потому что мне не удалось оторваться от пола ни на миллиметр.

— Достаточно, — повторил Иван. — Перестань. Поговори со мной.

Поговорить с ним?

Слова Ивана вынудили меня повернуться в его сторону и бросить взгляд на лицо, которое я не видела больше двух недель. Эти черты я привыкла наблюдать шесть дней в неделю, по какой-то причине превратившиеся в полноценные семь из-за дополнительного времени, которое мы проводили вместе. И его же я видела в последний раз рядом с собой, когда сидела на смотровом столе, слушая, как доктор говорил мне о том, что в лучшем случае у меня получится встать на ноги только через шесть недель.

«Но никаких обещаний. Растяжения передней таранно-малоберцовой связки и пяточно-малоберцовой связки достаточно серьезны», предупредил врач, прежде чем рассказать о периоде восстановления.

Восемь недель никогда не казались такими долгими.

Особенно, когда ты не мог простить себя за то, что оказался безрассудным идиотом.

Мне потребовалось все свое самообладание, чтобы сохранить голос непринужденным и спросить Ивана:

— И о чем же ты хочешь поговорить?

Иван уставился на меня своими серо-голубыми глазами, такими же напряженными, как и всегда. Я наблюдала, как, в попытке успокоиться, медленно поднимается и опускается его грудная клетка. Мой партнёр был ужасно раздражен.

Знаете, я находилась в гораздо большем раздражении, нежели он.

— Я пытался дозвониться до тебя, — сказал парень, как будто я не знала, что за последние двенадцать дней он звонил мне ежедневно, по меньшей мере раз шесть за сутки. Сегодня он пытался дважды. И каждый раз, когда раздавался звонок телефона, я не брала трубку. Не ответила ни разу. Ни на один звонок. Ни от своих братьев и сестер, ни от отца, который ушел незадолго до моего падения, ни от тренера Ли или Галины. Ни от кого.

Я стойко удерживала свой взгляд на лице Ивана, когда произнесла:

— Мне не хотелось говорить. Ничего не изменилось. Я не сниму этот гипс еще два дня.

А потом, после того, как доктор разрешит мне снять эту манжету, нужно будет поменять её на дышащую. Физиотерапевт, к которому я ездила последние девять дней, оказался оптимистом, намекая своим «отлично», что я иду на поправку.

Но мне все было мало.

Особенно, когда я сама являлась виновником сложившейся ситуации.

Иван снова моргнул, а затем тяжело вздохнул, и мне стало ясно, что парень ужасно близок к потере контроля. Но дело в том, что мне было все равно. Что он собирался сделать? Накричать на меня?

— Я и без тебя знаю, что ничего не изменилось, тупица.

Вот ведь мудак....

— Возьми себя в руки. Собирайся, поедешь со мной.

Настала моя очередь моргать, а затем тупо уставиться на него.

— Что?

Длинным указательным пальцем он ткнул меня прямо в лоб.

— Успокойся и начинай собираться. Ты едешь со мной, — повторил мой партнёр, чётко выговаривая каждое слово. — У тебя повреждена лодыжка, а не слух.

— Никуда я с тобой не поеду.

— Поедешь, куда денешься.

— Нет, не поеду.

Улыбка, промелькнувшая на лице Ивана, напугала меня и мгновенно заставила насторожиться.

— Поедешь.

Я уставилась на Лукова во все глаза, игнорируя странное ощущение внутри.

Жуткая улыбка вновь появилась на его лице.

— Ты не выходила из своей комнаты две недели, разве что на физиотерапию.

Я хранила молчание.

— А запах стоит такой, будто ты и не мылась эти две недели.

Мылась. Позавчера.

— Ты вообще спала? — он пальцем еще раз ткнул меня в лоб. — Выглядишь как зомби.

Его слова вынудили меня ответить:

— Да, спала, — парню не стоило знать, каким беспокойным являлся мой сон.

Иван явно не поверил моему утверждению, однако продолжил:

— Тебе нужно выбраться отсюда.

— И зачем же? — спросила я сердито, прежде чем смогла себя остановить.

— Потому что нет никакого смысла хандрить и вести себя, как Солдат Джейн, тренируясь наугад. Ну, серьезно, Жасмин.

Оттолкнув его руку от своего лица, я села и выпрямилась, повернувшись к парню так, чтобы можно было смотреть ему прямо в глаза.

— Я не хандрю, осел. Я тренируюсь. Не могу просто лежать, как ни в чем ни бывало, и ничего не делать.

— Ты тренируешься не поэтому. Ты тренируешься, потому что злишься, и у тебя плохое настроение. Думаешь, я тебя не знаю?

Я открыла рот, чтобы ответить: «Нет, я тренируюсь не из-за плохого настроения!», но Иван же видел меня насквозь. Так что вместо этого сказала:

— У меня нормальное настроение. Зло ни на ком не вымещаю. Нельзя утверждать, что оно у меня плохое, раз я никому не нагрубила.

— Ладно, тогда как ты называешь то состояние, когда злишься исключительно на саму себя?

Меня бесило, когда он задавал мне вопросы, на которые я не знала ответов.

Лицо Ивана исказилось от разочарования.

— Твоя мама звала тебя с собой, а ты игнорируешь ее.