С любовью, Луков (ЛП) - Запата Мариана. Страница 91

Поэтому я старательно контролировала свое дыхание, выражение лица и свою речь, чтобы ответить ему спокойно и не взорваться.

— Да, и никто из нас не нашел на это времени. На скольких моих соревнованиях ты был за последние... шесть лет?

По какой-то причине мне не понравилось выражение дискомфорта на лице отца.

— Ты перестала меня приглашать, — заявил он.

Печаль, затмившая любое другое огорчение, которое я испытывала в своей жизни, заполнила меня изнутри, но особенно сильно заныло в груди.

— Я перестала приглашать тебя после того, как ты заставил меня чувствовать себя ничтожеством из-за того, что я попросила у тебя денег. У меня хорошая память. Ты бросил ходить на мои соревнования, когда мне еще не исполнилось и девятнадцати. Помню, ты произнёс: «Может, тебе стоит сосредоточиться на учебе?». И ты сказал мне это сразу после того, как я получила первое место. Да, да, я помню, — высказала я ему, снова повернувшись вперед, чтобы посмотреть, как Иван входит во вращение стоя, исполняя Расстрел³⁵, на скорости чуть медленнее, чем обычно. Печаль заполняла меня все сильнее, сгущаясь и, возможно, каким-то образом превращаясь в смирение. Смирение из-за всей этой ситуации, в которой вряд ли что-то можно изменить.

Отец ничего не ответил.

— Знаешь, почему я начала заниматься фигурным катанием?

— Все началось с вечеринки по случаю дня рождения какой-то девочки. Твоя мать заставила тебя пойти, а ты злилась, потому что не хотела идти.

Я моргнула, ведь именно это и произошло. Мы были едва знакомы с девочкой, устраивающей вечеринку, но она являлась дочерью маминой подруги. Только когда мама упомянула, что праздник планировался на катке, как в «Могучих утятах», я согласилась пойти, продолжая бубнить.

По крайней мере, до тех пор, пока не вышла на лед, а мое тело само не догадалось, как себя вести.

«Как рыба в воде», крикнула мне тогда моя мать.

— Все верно, но это не то, о чем я спросила, — сказала я. Мой голос звучал так же устало, как я себя чувствовала. Опустошенно, ужасно опустошенно. — Я начала кататься на коньках, потому что мне это нравилось. С первого момента, как попала на лед, то поняла, что это мое. И как только осознала, что мне больше не нужно сдерживаться, то ощутила себя... свободной. Фигурное катание заставляло меня чувствовать себя особенной. Все остальные в тот день едва могли передвигаться, но я словно была рождена для льда, — объяснила я, щелкнув пальцами. — И чем опытнее становилась, тем больше удовольствия мне это приносило. Ничто не делало меня счастливее, чем фигурное катание. Я чувствовала себя на своем месте. Ты понимаешь это?

— Да... но ты ведь могла заняться любым другим видом спорта.

— Я не хотела. Мама пыталась отдать меня в кружки по плаванию, гимнастике, футболу, карате, но все, чего я желала — заниматься фигурным катанием. Этот вид спорта был единственным, который хорошо у меня получался, а ты этого не видел и не понимал. Я пашу как на каторге. Каждый божий день. Мне нужно повторить элемент тысячу раз, чтобы вышло даже не хорошо, а хотя бы сносно. Я не лодырь. Никогда не сдавалась и никогда не сдамся. Но ты этого не замечаешь. Не понимаешь меня.

Отец раздраженно вздохнул, оторвал свою руку от моей и приложил ладонь ко лбу.

— Я всегда хотел только лучшего для своих детей, Жасмин. Включая тебя.

— Я это знаю. Но все, чего хочу я — чтобы ты меня поддержал. Не все могут делать то, что делаю я, папа! Это тяжело. Очень трудно…

— Я никогда и не говорил, что фигурное катание это легко.

Пришлось сжать руку в кулак, прежде чем встряхнуть ею. Терпение. Быть лучше.

— Да, но обычно ты говоришь мне, что у тебя нет причин гордиться мной…

— Я этого не говорил!

— А тебе и не обязательно произносить именно эти слова, так как все, что ты делаешь — повторяешь из раза в раз, чем ещё мне можно заняться, чтобы стать... лучше. Успешнее. Я знаю, что не реализовала свой потенциал, мне никогда об этом не забыть. Ни на минуту. Я и так корю сама себя каждый день. Знаешь, как тяжело знать, что и ты тоже считаешь меня сплошным разочарованием?

Папа выругался и покачал головой.

— Я не считаю тебя разочарованием!

— Возможно, но все же продолжаешь думать, что я недостаточно хороша. Ты считаешь, что я всегда делаю недостаточно. Не хочешь проводить со мной время. Не желаешь приходить на мои соревнования. Я тебе не звоню, но и ты мне не звонишь! Все, что ты делаешь, это поучаешь и предлагаешь заняться чем-либо другим. Как будто, если я не пойду в колледж, это станет концом моей жизни. Сделает из меня неудачницу. Мне не жаль, папа. Я не жалею, что выбрала фигурное катание. Но жалею, что не добилась большего успеха. Возможно, ты гордился бы мной больше, если бы я выиграла крупное соревнование. Может, тогда до тебя дошло бы, почему я так люблю кататься на конках, и ты бы перестал предлагать мне найти другое занятие.

Папа снова выругался, на этот раз обеими ладонями потирая лицо.

Но он не отрицал, что гордился бы мной больше, если бы я выиграла крупное соревнование. Возможно, тогда он успокоился бы. И отбросил мысли о моем поступлении в колледж.

У меня почти сразу же разболелась голова, и я встала, понимая, что разговор закончен, и сказать нам больше нечего. Я не стала смотреть на отца, и встав боком, направила свое внимание на одну из стен, на которой был схематично изображён Комплекс имени Лукова.

— Я люблю тебя, папа, но не могу изменить себя, свои мечты и желания. Да, мне не известно, чем я займусь, когда больше не буду кататься, но как-нибудь разберусь. И уж точно не собираюсь отказываться от своей мечты только из-за того, что не смогу кататься вечно, — сказала я с грустью и разочарованием в голосе, но в то же время с некоторым облегчением.

К этому моменту отец уже хватался руками за голову, вздыхал и что-то бормотал себе под нос.

Мне хотелось прикоснуться к нему, сказать, что все в порядке, но я не могла. Не в этот раз.

— Счастливого пути домой, и передай привет Энис и детям, — продолжила я, сжимая руку в кулак.

Папа не поднял на меня глаз, и меня это не удивило. Моя мама всегда говорила, что мое огромное эго досталось мне в наследство от него. Конечно, я не знала отца настолько хорошо, чтобы быть уверенной в этом. Но похоже, так оно и было.

Чувствуя легкую тошноту, я направилась ко входу на каток, размышляя, стоит ли рассказывать маме о появлении отца и о том, что он пытался поговорить со мной.

Пройдя чуть больше половины пути, я услышала приближающийся звук лезвий по льду. Так скользить на коньках мог только один человек. Поэтому не особо удивилась, когда услышала:

— Эй.

Я обернулась как раз вовремя, чтобы увидеть, как что-то летит в мою сторону. И инстинктивно поймала нечто блестящее, а раскрыв ладонь, обнаружила конфетку Hershey. Не глядя на Ивана, я развернула обертку, сунула ее в рот и пробормотала:

— Спасибо.

— Угу, — ответил он, прежде чем продолжить. — Хочешь перекусить перед хореографией? Я приведу в порядок твою унылую тушку.

Глядя на Ивана, мне не удалось сдержать ухмылку, даже когда в голове всплыла мысль, насколько было бы здорово, если бы разговор с отцом закончился на приятной ноте. Я сдержанно кивнула.

— Давай сначала закончим здесь, а потом поедим.

— Окей, — отозвался мой партнёр, глядя на меня своими голубыми глазами.

Со мной все будет в порядке.

Мне этого очень хотелось.

Но я понятия не имела, насколько ошибалась.

И когда вышла на лед, так и не смогла избавиться от неприятного ощущения, которое вызвал у меня отец. Возможно, если я бы выиграла что-нибудь в этом сезоне, он стал бы думать обо мне лучше.

А если все останется по-прежнему, что мне тогда делать? Умолять его принять меня такой, какая я есть?

К черту.

— Давайте пройдемся по той части с каскадом «бок о бок», — крикнула тренер Ли, когда мы с Иваном встали перед ней.

Парень шлёпнул меня по ноге тыльной стороной ладони, и я ответила ему тем же.