Партизанки - Яковенко Владимир Кириллович. Страница 22

— Погоди, мать, не волнуйся. Сейчас разберемся. Где твой Николай?

— Дома он, где ж ему еще быть?

— Ну так зови его сюда. Посмотрим, чего он на самом деле стоит.

Через минуту передо мной уже стоял высокий, широкоплечий парень с открытым, приветливым лицом.

— Ладный хлопец, — здороваясь с Николаем за руку, сказал я. — Это не ты ли в прошлый раз на посту стоял, когда я собрание у вас в Кохановке проводил?

— Я, товарищ комиссар.

— Молодец. Ну и почему же тебя не взяли в отряд? Чем это объяснили?

— Посиди пока, мол, дома, говорят. Надо будет, позовем!

— Так прямо и сказали?

— Так, в точности так! — вмешалась мать. — Я сама рядом стояла и все слышала. Только кто ж им дал такое право распоряжаться: принимать или не принимать в отряд бойцов? Сами-то небось в отряде без году неделя. А туда же… Это уж, комиссар, твоя да командира забота. Ты и решай!

— Не надо горячиться. Сейчас мы это дело поправим. Только сначала, орел, ответь мне на такой вопрос: места ты здешние хорошо ли знаешь?

— Знаю, товарищ комиссар, — оживился хлопец. — Километров на двадцать вокруг, не меньше.

— Хорошо. Теперь вот еще что, парень. Оружия-то лишнего у нас нет. Так что придется тебе его в бою добывать…

И снова женщина запальчиво перебивает меня:

— Есть у нас оружие, комиссар, есть! Беги, Николай, доставай…

— Подождите! Разве можно так? Может, лучше вечером?

— Вечером? А зачем? Бояться нам некого — люди в деревне свои, надежные.

Минут через пять со стороны сарая, держа на плечах четыре винтовки, а в руках полмешка патронов, появился Николай.

— Вот это здорово! Откуда же у вас столько?

— А вон видишь — бор рядом? — Женщина обернулась к синеющей вдали полосе леса. — Там прошлой осенью фашисты окружили наших кавалеристов. Может, слыхал о них, немецкие тылы трясли? А потом и им досталось… Немало их тут полегло. Больше недели мы хоронили бойцов и командиров. Прямо там же, в лесу, вместе с оружием. — Она замолкает на минуту и уже со слезами на глазах продолжает: — Вот теперь и приходится нам те могилы тревожить. Но разве можно иначе? Оружия-то не хватает.

— Спасибо тебе, мать! Спасибо за все. И за оружие, и за сына. Доброго хлопца вырастила — из такого, видно, настоящий партизан выйдет.

Женщина радостно улыбается. Улыбается сквозь слезы, и в этой улыбке, трогательной и робкой, светятся ее материнское счастье и гордость.

— Так говоришь, комиссар, выйдет из него толк?

— Непременно выйдет!

— Стало быть, можно в дорогу собирать?

— Ну что ж, можно и собирать. Ближе к вечеру, как митинг закончится, с нашими партизанами и уйдет. Договорились?

— А не лучше ли прямо сейчас? Вместе с вами?

— С нами? Да что ты, мать! Мы ведь верхом, а он пеший.

— Ну, это не беда. — В глазах женщины промелькнула решительность. — Беги, сынок, в сарай, выводи гнедого! — И ко мне: — Раздобыл и конька себе, собираясь в отряд…

Николай мигом вывел под уздцы коня. Винтовка, аккуратно протертая, перекинута через плечо, вместо седла — мешок с буханкой хлеба, шматком сала да со сменой белья и рубахой. Что еще надо партизану?

— Товарищ комиссар! Ежели что — посеять, убрать, дров подвезти, — не откажи уж, пришли коня!

— Что за вопрос? Дайте только знать — сын подъедет и поможет!

Разлука всегда нелегка. А особенно теперь, когда впереди — неведомое, страшное… Когда еще доведется свидеться? Да и доведется ли?

— Удачи тебе, Коленька! — обняла мать сына. — Не забывай, родной.

И она снова заплакала… Пойми их, матерей: упрашивала взять сына в партизаны с плачем, расстается с ним — и опять слезы. Видно, так уж у славян издревле ведется: пусть и радостное расставание, а материнской слезой окропить его надо. А сыновья уходят. Уходят, чтобы стать мужчинами.

Так Николай Дубинчик стал партизаном. Вслед за ним, в тот же день, едва дождавшись окончания митинга, ушли в отряд и остальные ребята-односельчане.

Новое пополнение отряда оказалось боевым: через месяц новички (так называли парней бывалые партизаны) уже на равных со всеми принимали участие в тяжелых и долгих походах, в опасных и трудных операциях, мужественно и стойко перекосили все тяготы суровой военной жизни. Не подкачал и Коля Дубинчик. Вскоре, убедившись в том, что из него действительно получается находчивый и решительный боец, не унывающий и рассудительный при любых обстоятельствах, я стал ездить по деревням южнее Осиповичей только с ним.

А через несколько месяцев Коля от имени матери попросил взять в отряд и его младшую сестру Лиду, беленькую, стройную, боевую дивчину. К тому времени мы уже знали о том, что у Екатерины Климовны Дубинчик есть свои, особые счеты с фашистами: незадолго до этого в деревне от рук оккупантов погиб ее второй сын — Федор.

— Отомстите за все, за беды, за горе народное, — напутствовала она своих детей. — За Федю отомстите!..

Попав в отряд, Лида вместе с другими девушками участвовала во многих боях, в тяжелых походах. В бою под Протасами ей доверили станковый пулемет: точным и метким огнем она прикрывала партизанские цепи. Осенью сорок третьего после тяжелого ранения Лиду отправили за линию фронта, в Москву. Долго, нестерпимо долго тянулись дни в госпитале. А девушка жила лишь одной мыслью: как можно быстрее вернуться в боевой строй. И она добилась своего: едва дождавшись выздоровления, ушла в действующую армию. Суровая закалка партизанской жизни, конечно же, очень пригодилась ей на фронте, а прощальное напутствие матери всегда удесятеряло ее силы в суровой борьбе с фашизмом.

Осенью 1942 года наш отряд, выполняя решение подпольного обкома партии, перешел в Житковичский район для проведения диверсий на железнодорожной магистрали Брест — Гомель. Но и оттуда продолжали мы поддерживать связь с населением деревень в междуречье Березины и Птичи, в районах Бобруйска, Осиповичей и Старых Дорог, где совсем недавно вели бои с оккупантами. Сюда нередко наведывались партизанские группы нашего отряда, добывая разведданные о передвижении войск по железным и шоссейным дорогам, проводя диверсии на коммуникациях врага.

В один из ноябрьских дней командование предложило мне с группой бойцов, среди которых был и Николай Семенчук, отправиться в нашу старую зону, в Осиповичский район.

— Давайте навестим батю? — предложил мне Николай.

— Что ж, Парщаха рядом. Навестим!

Антон Викентьевич, несказанно обрадованный нашим появлением, подробно познакомил нас с обстановкой в районе. Новостей было немало, однако одна из них заслуживала особого внимания. Как оказалось, на днях из соседней деревни Тарасовичи приходила в Парщаху большая группа молодежи.

— Вас искали, — пояснил Семенчук. — Рвутся в бой ребята!

— Обязательно зайдем туда, — пообещал я.

В Тарасовичи мы пришли уже во второй половине дня. Узнав об этом, вся деревня, от мала до велика, высыпала на улицу.

— Партизаны идут! — слышались отовсюду возбужденные голоса. — Собрание скоро будет!

Буквально через несколько минут просторный, рубленый пятистенок, самый большой и вместительный в деревне, оказался заполненным до предела. Те, кому не хватило места внутри, толпились в дверях и у распахнутых настежь окон — настолько велико было желание людей узнать о положении на фронте, в советском тылу, о боевых действиях партизан.

А рассказать мы собирались о многом. В нашем распоряжении были последние сводки Совинформбюро и сравнительно свежая газета «Правда», доставленная недавно самолетом из Москвы. К этому времени начал успешно действовать партизанский аэродром на острове Зыслав в Любанском районе Минской области. Благодаря усилиям ЦК Компартии Белоруссии многие отряды теперь регулярно получали с Большой земли газеты, листовки и другую литературу, которая позволяла нам достоверно и оперативно информировать население деревень о ходе Великой Отечественной войны, о действиях Красной Армии, о героизме бойцов и командиров, партизан и тружеников тыла. Мы рассказывали советским людям об обстановке в стране, пытаясь подсказать, что необходимо в первую очередь делать в тылу врага, как развернуть народную борьбу и ускорить тем самым разгром гитлеровской Германии.