Ход кротом (СИ) - Бобров Михаил Григорьевич. Страница 48

— Дело к полуночи, а день, и правда, выдался… Товарищи, — тоже с заметным волнением заговорил Ипатьев. — Предлагаю высказаться, по канону военного совета начиная с младшего по возрасту, дабы вес авторитета не искажал ничьего мнения. Владимир Иванович, Александр Александрович, согласны?

Вернадский молча кивнул. Профессор Лебедев повторил жест. Ипатьев указал развернутой ладонью на гимназиста:

— Итак, молодой человек, этично ли идти в большевицкую службу? Или в службу России, тут уж как вы лично для себя определите. Либо же следует не марать руки помощью кровавому режиму? А он будет кровавый, не обольщайтесь, — вздохнул Ипатьев, — ни английская революция, ни французская без того не обошлись. Что уж толковать про русский бунт, по меткому определению Александра Сергеевича, «бессмысленный и беспощадный».

Кистяковский отложил карандаш, с хрустом разгрыз еще кусочек сахара. Пожал плечами:

— Для меня все просто. Корабельщик покупает нас не деньгами, но знаниями, тут никаких сомнений. Но, в отличие от золота, знания у нас никто не отберет. Правят ли в России большевики, либо монарх, либо социалисты — знания Корабельщика так или иначе принесут пользу проживающим в ней людям. Пущенные в ход знания неизбежно утратят секретность, разойдутся широко и тем самым окажутся в общей копилке человечества. Если я откажусь и уеду… Что же, за рубежом, как точно дал определение… Товарищ… Товарищ Юркевич, — явно привыкая к звучанию, повторил юноша, — в Берлине или в Марселе ничего мне на блюдечке не подадут, важного и денежного не доверят. Уж точно, мне там не придется работать над столь сложными задачами. Обучаясь в Берлине, я хорошо изучил предлагаемые места. Молодой химик может устроиться, в лучшем случае, на завод эбонитовых телефонных трубок — и то, если не сыщется немца, согласного на тридцать марок.

Юноша слегка улыбнулся.

— Вообще, путешествуя по Германии, я потерял счет городским легендам, начинающимся со слов: «а потом имяреку решили не заплатить или заплатить меньше уговоренного…»

Гимназист развел руки; в слабом свете лампы его вспотевшее от горячего чая скуластое лицо сделалось окончательно монгольским; голос чуть сипел:

— Что же до службы кровавой власти, так после года революции я призадумался. Еще стоит взвесить, что этичнее: рубить ли головы на службе у царя Ивана Васильевича Грозного, либо сбежать на Литву, подобно князю Андрею Курбскому, и вооружать собственными руками врагов той же России. Пусть я и молод, однако же я и в сем отношении не обольщаюсь. Ибо сказано в речах сэра Пальмерстона, по коим я имел честь изучать английский: «У Британии нет ни постоянных врагов, ни постоянных друзей…»

— … Лишь наши интересы неизменны и вечны, и наш долг следовать им!

Завершив краткое вступительное слово, сэр Уинстон уступил кафедру капитану второго ранга Мэнсфилду Смит-Каммингу, начальнику Секретной Службы. Именно в честь этого широколицего человека, настоящего морского волка с честным открытым взглядом светлых глаз и уверенной улыбкой, некий Ян Флеминг — «давным-давно в далекой-далекой Галактике» — назовет начальника Джеймса Бонда единственной буквой «М».

Капитан явился в морской форме, грузно прошагал во главу длинного стола, опираясь на трость. Его секретарь уже разложил в определенном порядке бумаги на столе; сэр Мэнсфилд зашел в "П”-образный загончик, стукнул рукоятью прислоненной трости, обвел взглядом аудиторию.

Официально темой заседания объявили принятие в строй первого авианосца специальной постройки «Аргус», принятого флотом шестнадцатого сентября одна тысяча девятьсот восемнадцатого. Но всего лишь неделю назад, восьмого ноября, все того же восемнадцатого года, в ставку французского маршала Фоша прибыла немецкая делегация и запросила, наконец-то, мира. Германский Рейх номер два не выдерживал натиска Антанты на Западном фронте. Даже предательство России, открывшей немцам фронт Восточный, и щедро снабдившей Кайзеррайх-цвай зерном, лесом, рудой и углем — даже это кайзера не спасло.

Так нужна ли теперь, после перемирия, флоту Его Величества дорогая — как все новейшие! — по той же причине сложная, страдающая всеми детскими болезнями прототипа — здоровенная «коробка для мелочей»? Официально Их Лордства собрались для решения судьбы первого в Англии — да и в мире — авианосца специальной постройки.

Кворум Адмиралтейского Совета достигался очень просто: два Лорда и секретарь. Но сегодня бывший Первый Лорд Адмиралтейства сэр Уинстон Черчилль собрал всех, и даже премьер-министра Ллойд-Джорджа. Предмет беседы выходил далеко за объявленные газетчикам рамки.

Вместе с рудой и лесом в поездах на Германию двинулись революционные идеи. Вон, русские попробовали — у них получилось. Оказалось, что можно! Даже богопомазанного царя можно свергать, если тот ведет свой народ на убой за французские долговые бумаги… В конце-то концов, главные вдохновители коммунистов кто? Вовсе не славяне, а мозелец Маркс и вестфалец Энгельс.

Распробовав идею и обдумав ее с немецкой основательностью, восстали матросы в Киле. Совершенно внезапно их поддержали рабочие по всей стране, обильно снабженные «катехизисом коммуниста», переведенным на добротный хохдойч и напечатанном на удивительно гладкой, качественной бумаге. Немцы к добротным вещам неравнодушны, да и тезисы в книжечке излагались вполне себе верные.

Лучшая в мире английская разведка — директор ее вот сейчас на кафедре, готовится к докладу — достоверно установила, что брошюрки десятками тысяч доставляли большевики на дирижаблях концерна «Цеппелин». Тут уже содрогнулись буквально все и повсеместно. Над Европой во весь рост поднялся призрак союза тевтонского сумрачного гения и славянской, без того загадочной, широчайшей души… Мало того, призрак сей размахивал «Капиталом», призывая к оружию миллионы обнищавших за войну людей.

Требовались меры крайние и срочные, а потому большевицкого агитатора Эрнеста Тельмана прямо на трибуне застрелил снайпер. Стрелка тут же разорвала возмущенная толпа, обрубив любые ниточки к британцам — но увы! Принцип: «Кто чашку спер, тот и бабку укокошил» известен миру со времен Юлия Цезаря, так что главным виновником событий немцы тотчас провозгласили Антанту. Дескать, коварный Альбион по условиям перемирия получил слишком уж мало, а потому Антанта желает продолжить войну и занять войсками Рур, Саар, Эльзас — все сплошь промышленные, шахтерские районы Германии. Без Рурского металла, без Эльзасского угля, без предприятий Саара, наконец, Германия не отольет и ядер к старинным фальконетам. Что уж толковать о флоте, танках да самолетах.

Разумеется, умные люди с обеих сторон фронта возражали: сильная Франция лордам из-за Пролива нужна ничуть не больше сильной Германии, так что никакого Саара французы-”пуалю" не получат нипочем. Да и мучительная торговля за Эльзас и Рур еще впереди… Но кто же в толпе слушает умных людей? Крикнул некто неизвестный: «Англия виновна!» — и все, пошли громить посольства.

Вот ради чего в Зале Совещаний старинного здания Уайт-холла собрались ни много, ни мало — все двенадцать Лордов. Шесть Морских Лордов, действущие адмиралы. Четыре Лорда Адмиралтейства — политики, в том числе и Черчилль, бывший глава Уайт-холла. Премьер-министр Ллойд-Джордж как почетный гость собрания. А также суперинтендант и цалмейстер: первый ведал строительством кораблей, второй адмиралтейской казной.

Капитан второго ранга Мэнсфилд Смит-Камминг, начальник Секретной Службы, что на Материке называли МИ-6, окинул взглядом собрание. Комната представляла собой высокий ящик, шкатулку, только изукрашенную изнутри, не снаружи. По колоннам и выступам сводов потолка вились золоченые шнуры, обвивали розетки, изображающие флаги, ядра, шпаги. Простенки между колоннами занимали картины лучших мастеров: море, море, море, немного кораблей, чуть побольше дыма, местами огненные брызги. В торце зала громадный камин с мраморной доской почти до потолка. Сам потолок, гладкий и белый, отражался в надраенном паркете, приятно пахнущим восковой мастикой. Вместо газовых рожков совсем недавно поставили новомодные электрические светильники; к счастью, сейчас день — их свет сэр Мэнсфилд переносил с трудом, больно уж глаза режет.