Убийство Серай (ЛП) - Редмирски Дж. А.. Страница 9

Я продолжаю, наконец, смотрю на него, когда его взгляд снова перемещается на дорогу.

— Начнем с того, что ты никогда не испытывал ко мне жалости.

И снова моя попытка вовлечь его в разговор кажется незамеченной, я сдаюсь и прислоняюсь головой к окну.

— Я знаю, что ты не шлюха,— говорит он.

Глава 5

Это было редкостью, чтобы я видела какую-либо еще часть Мексики, кроме других бараков. Хавьер был не особо хорош в экскурсиях или ранних воскресных поездках. Я была заперта большую часть своей жизни за теми заборами, покинув их только, когда я и Лидия с другим девочками были перевезены, пока Хавьер встречался с другими наркобаронами. Это был способ Хавьера охранять нас, на случай если сделка плохо завершиться. Но это было в основном ночью, поэтому сейчас немного боюсь, наблюдая из окна автомобиля на проносящиеся мексиканские пейзажи.

Мы едем уже два часа.

— Я хочу есть, — произношу я.

Проходит несколько секунд, прежде чем он отвечает.

— В этой машине нет ничего, чтобы поесть.

— Ну, мы можем где-нибудь остановиться?

— Нет.

Если бы я могла заставить его прекратить, вот так отвечать на мои вопросы, я была бы почти удовлетворена.

—Если ты беспокоишься, что я попытаюсь убежать, мы можем подъехать к автомагазину. Я ничего не ела со вчерашнего утра. Пожалуйста.

— Здесь нет таких магазинов.

— Где здесь?

Тут мой голод отступил на второй план.

— По крайней мере, скажи мне, где я провела последние 9 лет жизни.

Я видела дорожный знак несколько минут назад, но не узнала его. Единственные карты которые я видела, были карты в учебнике 1997 года в средней школе.

— Сейчас мы находимся в 5 милях к югу от Нкацари де Гарсия.

Я вздохнула разочарованная собой, потому что и это ни о чем мне не сказало.

— Ты в двух часах езды от Соединенных Штатов.— Говорит он, чем ошарашивает меня.

Я полностью разворачиваюсь на сидении, прижимаясь спиной к двери машины.

— Но ты говорил я была… это звучало будто я была в нескольких днях от границы.

— Нет, я сказал, что расстояние больше, чем я хотел бы находиться в твоей компании.

С сердитым видом я скрещиваю на груди руки. Я понятия не имею, где я торчу, ужасно злюсь на него и не скрываю этого. Мое лицо принимает покорное выражение, когда я вспоминаю, где и с кем я нахожусь.

— Это то, куда мы едем?— спрашиваю я. — Мужчина, которого ты должен убить для Хавьера, находится в Соединенных Штатах?

— Да.

Тишина.

Я ударяюсь в слезы. Они вытекают из ниоткуда, обжигая мои глаза. Но я плачу, не потому, что мой дом недалеко отсюда. Я плачу из-за его странного, равнодушного отношения, и что достаточно каких-то коротких ответов, чтобы мне, образно говоря, захотеть застрелиться. Я рыдаю в ладони, выпуская свой страх и досаду на Американца, а также все, что спрятано глубоко внутри меня: облегчение, что я наконец-то убежала; страх, что меня вернут обратно; волнение за Лидию которую побьет Изель; понимание, что я нахожусь в ситуации, где трудно что-то решить; голод в животе; сухость в горле; невозможность помыться за последние два дня; осознание что я могу умереть в любой момент. Единственное, что я могу считать хорошим, - это то, что я все еще жива и нахожусь не так далеко от дома, как мне казалось раньше.

Я чувствую, что машина сворачивает направо и выезжает на другую дорогу.

Я смотрю на него, шмыгаю носом, сдерживая слезы. Ладонями я вытираю щеки. Он так и не говорит ничего, он не пытается утешить меня или задать вопросы. Кажется, ему плевать, а мне плевать на то, что ему плевать. Другого я от него не ожидала.

Через тридцать минут или около того, мы останавливаемся у старого придорожного магазина. У входа припаркован всего лишь один грузовик, белый форд с ржавчиной на дверях.

— Хочешь есть, — произносит американец, заглушив мотор, — зайди и поешь.

Я удивлена, что мы вообще остановились, тем более для того чтоб накормить меня. Он обходит машину и открывает дверь с моей стороны, наверное, больше для того чтобы показать, что он всегда рядом, нежели показать что он джентльмен. Он стоит и терпеливо ждет, когда я выйду. Наконец, я выхожу, как только надеваю на голые ступни шлепанцы с пола.

Это место нельзя назвать придорожным кафе, думаю для этого здесь должно быть больше столов, но здесь есть, где посидеть и поесть, в темном углу около единственной черной двери. У меня подогретый сэндвич с курятиной из холодильника, у американца только черный кофе. Мы оба выглядим здесь ни к месту. Очевидно, что ни в ком из нас не течет испанская кровь, место, не является туристическим городом, и он одет в дорогие черные брюки и туфли, которые вероятно когда-то блестели, но сейчас покрыты толстым слоем грязи. Знаю, от меня плохо пахнет. Не помню, когда в последний раз я пользовалась дезодорантом.

Я проглатываю половину куриного сэндвича и жадно выпиваю практически всю воду из бутылки. Я давно уяснила, что в таких местах нельзя пить воду, кроме как из бутылок, иначе можно отравиться.

Американец потягивает кофе, читая местную газетенку. Со стороны мы могли бы сойти за нестандартную женатую пару, которая завтракает в типичном американском городке. Нестандартная, потому что мне всего двадцать три года, а американцу, он старше меня. Может быть за 35.Если бы я ничего не знала о нем, и однажды увидела его, сидящим за столом, как сейчас, с ногами на полу и локтями на столе, я бы посчитала его привлекательным для взрослого мужчины. У него приятные черты лица, несмотря на щетину, острые скулы и пронизывающие сине-зеленые глаза, которые, кажется, все подмечают, но ничего не выражают. Он очень высок, худощав и имеет устрашающий вид. Я нахожу, что он пугает меня больше чем Хавьер, даже не говоря ни слова. Тем не менее, я чувствую, что мне лучше находиться в бегах с американцем, чем быть рядом с такими как Хавьер.

По крайней мере сейчас. Это изменится, когда он передаст меня обратно Хавьеру.

Но я лучше умру, чем позволю этому случиться.

— Ты скажешь как тебя зовут?— спрашиваю я.

Он поднимает глаза от газеты, не меняя положения головы.

Я тут же понимаю, что у него нет ни малейшего желания отвечать мне, откровенничать с "заложником", но он, в конце концов, бросает мне подачку.

— Виктор.

Я так поражена, что он ответил, что уходит секунда на обдумывание следующих слов.

Я пью воду.

— Откуда ты? — спрашиваю я.

Стоит хотя бы попытаться.

— Почему бы тебе не закончить с едой. — Предлагает он и возвращается к газете.

Ты знаешь мое имя. Ты знаешь, откуда я. Почему бы тебе не шутить надо мной. Горечь в моем голосе была не случайной.

Я полагаю, что если бы он собирался меня убить, я была бы уже мертва. Потому я боюсь его не так сильно, как советует мне мое сознание.

Он вздыхает и раздраженно качает головой.

— Я родился в Бостоне. У меня есть сестра, младше меня на год. Моя мать где-то в Будапеште. Мой отец мертв. Он был первым кого я убил.

Те крохи мужества, что я в себе нашла, испарялись прямо на глазах. Я внимательно осмотрелась по сторонам, ища человека за прилавком, который продал нам еду.

Он подметает пол в противоположной стороне магазина, не обращая на нас никакого внимания.

Я оглядываюсь на... Виктора, нервно глотая то, что осталось от слюны во рту.

— Ты убил своего отца? Я должна поверить, что это было по какой-то очевидной причине: его отец избивал его мать, что-то вроде этого.

Он кивает.

— Почему? Сколько тебе было?

— Думаю, ты достаточно знаешь обо мне,— произносит он и делает глоток кофе, его длинные, ухоженные пальцы нежно обхватывают маленький белый пластиковый стаканчик. — Ты спросила, чтобы побольше узнать обо мне - я ответил. Это было одолжение. А не поощрение задавать больше вопросов.

Интересно, почему он вообще рассказал мне это. Может он просто пытается напугать меня и подчинить, так чтобы я перестала болтать.

Я встаю из-за маленького столика. Он снова поднимает глаза от газеты.