Неизданные записки Великого князя (СИ) - Подшивалов Анатолий Анатольевич. Страница 8

— Товарищ Задорожный, не стреляйте, я…

Раздался выстрел и тощая фигурка в драной короткой шинелишке не по росту, вдруг упала на колени, сложившись как бы вдвое. Совсем молодой парнишка зажимал ладонями горло, а из под них толчками струилась кровь… В луче фонаря было видно, что стрелял в него наш старый знакомый, да, это был бывший комиссар бывшего временного правительства Каминьский. В руке у него был револьвер и теперь он целился в Задорожного.

Бах! Во лбу комиссара появилась аккуратная дырка. Теперь Задорожный перевел маузер на третьего. Тот, запинаясь, быстро забормотал, указывая на труп в кожанке:

— Это он нас подговорил. Я, говорит, знаю, что у старухи полно дорогих камней в шкатулке и у других буржуев есть, чем поживится. Сейчас ихние солдаты на штурм пойдут, а я тут все дорожки в парке знаю, местный я, из воров, а до этого в усадьбе садовником работал. Вот мы и решили поживиться под шумок. Не стреляйте, я же социально близкий, жизнь таким сделала. Да и не убивал я никого, ворам не позволительно — часовых это комиссар кокнул, в упор. А я только убитых обшарил, не пропадать же добру. Солдатик этот только нести чего, на подхвате, нужен был, чокнутый он, комиссар его потом в расход собирался вывести. А у меня и оружия нет. Я только показывал, как пройти незаметно, не убивайте…

Солдатик, совсем еще мальчишка, был еще живой, видимо пуля прошла через горло и зацепила сонную артерию с одной стороны. Если ее прижать, то кровотечение можно остановить. Я встал на колени и попытался своим платком сильно прижать артерию. Вроде кровить стало меньше… Солдатик поманил рукой Задорожного и показал на грудь шинели, пытаясь свободной рукой (другой он зажимал вместе со мной рану в горле), расстегнуть ее. Он пытался что-то говорить, но из горла вылетало только сипение вместе с пузырящейся на губах кровью. Задорожный сам расстегнул на парне шинель и достал у него из-за пазухи плоский сверток из плотной желтой бумаги, перевязанный вроде пакета крест-накрест бечевкой. Мне показалось, что солдатик улыбнулся, кивнул головой и впал в забытье.

Тут у ворот усадьбы что-то сильно грохнуло, то ли снаряд, то ли граната. Застучали пулеметы, послышались крики, потом еще взрывы. Задорожный крикнул мне — оставайтесь здесь, я пришлю кого-нибудь с бинтами вам помочь и скрылся в темноте. Я огляделся. Фонарь лежал на земле. Вора-проводника и след простыл. Рядом с дыркой во лбу валялся "временный комиссар" — он же налетчик и убийца. Раненый тихонько пошевелился, вроде живой. Быстрее хоть бы санитара прислали, парнишка ослабел и пальцы его уже не зажимали рану, а мой платок пропитался кровью. Надо найти какую-то перевязку. За спиной у парня был тощий мешок-"сидор", видимо, предназначавшийся для тещиных сокровищ (не знал Сева о том, что драгоценности у Задорожного, а может, уже и в Петрограде, как не знали налетчики и о секретной засаде). Как же им удалось так снять часовых, видимо, подобрались незаметно — вор-бывший садовник показал, откуда налетчиков не будет видно. И вот оба охранника мертвы, один налетчик убит, другой сбежал, а на руках у меня тяжелораненый мальчишка. Так я думал, одной рукой роясь в мешке, а другой рукой продолжая зажимать его рану. Вот какой-то блокнот, возьму, потом посмотрим, может, что интересного о ялтинцах узнаем. И я сунул блокнот во внутренний карман адмиральской шинели. Вот относительно чистое исподнее, его и использую вместо бинта. Кое-как перевязав раненого, я понял, что спасти его не удается. Даже если бы сейчас он оказался на хирургическом столе в лазарете. Импровизированные бинты быстро пропитались кровью и лицо раненого стало бледнеть. Парень открыл глаза, тело его выгнула судорога агонии, он вздохнул — и все было кончено. Я пощупал пульс на другой артерии — его не было. Закрыл парню своей рукой глаза и перекрестил его, хотя креста на шее у него не было, снял, видимо, как красный солдат. Жаль мальчишку, совсем молоденький, жизни еще не попробовал. И вот лежит здесь, а сколько еще таких матери не дождутся… Бой между тем стих и скоро возле меня появился Задорожный и двое охранников с носилками. Увидев, что все кончено, он произнес:

— Отмучился малец, забирайте, отдадим ялтинцам, все же их человек, тащите к воротам, где их убитые лежат. Наших надо отправить в Севастополь — там похоронят с почестями, как павших на боевом посту. А этого — он пнул тело в кожанке, заройте как собаку с другой стороны забора, подальше отсюда. Что же ты, адмирал, второго то упустил, надо было пристрелить!

— А что за грохот был, неужели все же артиллерию подтянули.

— Да где там, это гранаты грохнули — и наши и их. Они ворота подорвать хотели, а наши их со стены гранатами закидали и из пулеметов добавили. Пятеро убитых и пятеро раненых ялтинцев лежат у ворот, да еще легкораненых, кто сам мог двигаться, они с собой забрали. У нас один легкораненый там и вот — двое убитых здесь. Так что всыпали им крепко. "Временный" то каков, видимо, гад, прибился к ялтинцам и под шумок решил свои финансовые дела поправить, а потом задать деру с камушками. Да еще парнишку этого сбил с толку, а может, обманул, сказал, что, мол, в разведку пойдем. Что там у него в мешке? — спросил он у одного из пришедших с ним охранников, который осматривал место происшествия.

— Да нет ничего, только кальсоны старые, рубаху вон, для перевязки использовали. Обмотки запасные (у парня не было сапог, только старые драные ботинки с обмотками), краюха хлеба, да фляга с водой и все. Ну и винтовку его нашли, рядом лежала, ствол чистый, не он стрелял в наших.

— Да понятно, кто стрелял. Пойдем, адмирал, посмотрим, что нам парень хотел передать.

— Хорошо, я только умоюсь и переменю одежду, она у меня в крови.

— Ладно, я тоже отдам распоряжения и приведу себя в порядок.

Тут на извилистой дороге, едущей вверх к усадьбе, послышался рев моторов.

— Занять оборону! Все по местам! Заорал Задорожный, на бегу кинув мне: — идите в подвал, не дай бог, они артиллерию подтаскивают.

С башни послышался крик: наши это, севастопольцы! Подмога! Натужно урча, два грузовика с солдатами и матросами поднимались по склону. Я поспешил уйти к себе.

Поднявшись в свою комнату, я встретил Ксению. Оказалось, что дети и большинство взрослых уже в подвале. Как начался штурм и послышались взрывы, всем было предложено перейти в более безопасное место. Лишь моя храбрая жена осталась ждать меня там, где мы расстались.

— Боже мой, Саша, ты весь в крови! Ты ранен?

— Нет, это не моя кровь. С детьми все в порядке?

— Да, с ними няня. Бабушка с Ольгой и ее мужем тоже в подвале. Даже Ирина и Феликс с его родителями приехали. Ирина со свекром и свекровью внизу, в подвале, а Феликс сидит в гостиной и пьет портвейн, не расставаясь с револьвером, и говорит, что раз он из него попал в Распутина, то и пару-тройку большевиков вслед за ним в ад отправит. По-моему, он уже достаточно пьян, не ходи к нему, я же знаю, что ты и трезвого его недолюбливаешь. Связался вот с Задорожным, тоже, нашел себе друга, лучше бы с Петюшей в шахматы играл, он здесь самый приличный из мужской компании, умный и собеседник интересный, разве что его папа тут как тут с военными стратегиями окажется. И то, сказать, целый Главком, а как воевать, так ты воюешь и под пули голову подставляешь.

— Так я же вас защищал, представляешь, что было, если бы сюда ялтинцы ворвались… Что то я не видел среди обороняющихся ни генералов, ни полковников. Один адмирал в моем лице без флота и аэропланов, в чем я еще разбираюсь.

Так мы препирались, пока я умывался и переодевался. Блокнот я решил посмотреть позже, и положил его в ящик стола.

Раздался стук в дверь. На пороге стоял посыльный. Задорожный велел передать, что задерживается с товарищами из Севастополя, надо обсудить сложившееся положение и зайдет завтра к обеду. Заодно он передал мне корзину, где была нехитрая снедь и бутылка полюбившегося мне портвейна Дерваз-Кара сиречь "Черный полковник".