Джентльмен-капитан (ЛП) - Дэвис Дж. Д.. Страница 28

Помимо помощника штурмана, мавра Али–Рейса и двух юнг, на шканцах было пусто. Имея так мало свидетелей в пределах видимости, я украдкой вернулся к хилым попыткам освоить искусство мореплавания. На большой пушке правого борта я расположил пустой корабельный журнал, обёрнутый парусиной. Маск скрепя сердце расчертил колонки на каждой странице, и по настоянию Кита Фаррела я старался вносить туда данные о нашем путешествии. Уже тогда каждый капитан должен был вести собственный судовой журнал, но на обречённом «Хэппи ресторейшн» я, подобно большей части моих коллег–джентльменов, просто копировал записи из вахтенного журнала штурмана. Ныне бумаги Лэндона для меня находились под запретом Кита Фаррела. Я обежал взглядом море, такелаж наверху и изучил берег. Потом опустил взгляд и в замешательстве уставился в колонки на странице передо мной.

День недели. Вообще–то вторник, но этого мало для Тринити–хауса, мистера Пипса и Кита Фаррела. В тайном знании моряка каждый день обладал своим собственным символом, уходящим корнями в тёмные миры астрологов и алхимиков, эти символы, как оказалось, особо почитаемы моим штурманом Лэндоном. И хотя я нарисовал все обозначения дней, страница с ними находилась внизу в главной каюте. Фаррел и Финеас Маск сошлись в одном — в решимости не допускать меня к ней. Я решил, что оставлю пока эту колонку пустой.

Месяц и день. Это просто, несмотря на упрямое настояние моряков, что каждый день начинается в полдень, а не в полночь или на рассвете, как принято во всём остальном мире.

Пройденный путь. Я знал это число и записал его: семьдесят шесть. Однако одному Богу известно, что оно означает, поскольку моряки утверждают, будто бы их миля отличается от таковой на суше. Возможно, она больше, а может, и меньше. Фаррел рассказал мне о ней и сообщил точное значение разницы. И это лишь один из многих элементов загадочной новой науки, которую когда–то освоил мой дед; один из многих, проявивших нежелание размещаться в моей голове.

Я услышал внезапный взрыв смеха, посмотрел наверх и увидел двух матросов на канатах бизани. Пройдохи–мартышки глядели на меня, как школьники с большой высоты смотрят на пауков, которых собираются мучить. Их лица пытались изобразить невинность, но безошибочно несли на себе выражение людей, лишь могучим усилием воли сдерживающих веселье. Наверное, я мог бы наказать их за насмешку над капитаном, но вряд ли это улучшило бы моё положение. «Великий Боже, — подумал я, — зачем я это делаю?» Освоение моря — безнадёжная задача, превращающая меня в объект издёвок и унижения. Почему бы мне не прогуливаться по шканцам в надменном блеске, подобно Харрису и остальным? «Твоя судьба в гвардии, — напомнил я себе, — а не в море». Но тут перед моими глазами предстал «Хэппи ресторейшн» в предсмертных муках. Я оглядел свой аккуратный маленький корабль, что с такой живостью скакал по морской дороге, вспомнил терпеливое открытое лицо Кита, когда он учил меня, его суровую решимость, когда я показывал ему буквы. Вот и мой ответ. Я обратил к матросам на бизани хмурое лицо, как бы говорящее: занимайтесь, мол, своим делом, и продолжил потуги с журналом.

Курс. Что ж, мы явно плыли на запад — даже человеку из Бедфордшира знакомо движение солнца по небосводу — поэтому я с уверенностью вывел букву «W». Но теперь мне нужно было записать число, для чего требовался компас, который Лэндон берёг как зеницу ока. И хотя я уже с большой достоверностью ориентировался по неподвижной точке, пустой горизонт — совсем другое дело. Пока не буду больше ничего писать в этой колонке, решил я.

Широта по данным счисления пути. Это, конечно, и есть суть мистического ритуала, проводимого Лэндоном и его помощниками каждый полдень. Я смутно представлял себе значение слова «широта»: речь шла об огромных кольцах вокруг земного шара, или вернее, кольцах не реальных, а выводимых моряками после таинственных наблюдений солнца или звёзд в ночное время, за которыми следовало продолжительное бормотание над книгами, полными необъяснимых чисел. Касательно же «счисления пути», то как же нам вычислить путь по воде? Не шагами же? Фаррел, безусловно, упоминал об этом, но он рассказал мне так много и в такой короткий срок! Я сильно прижал перо к бумаге, сделав кляксу, будто бы случайно залил чернилами верное число.

Ветер. Несколько с кормы, и немного с берега, лежащего к северу. Но я знал, что просто «север» будет недостаточно хорош для Кита Фаррела. Нет, моряки установили существование множества видов севера: «норд–тень–ост», «ост–тень–норд–ост» и так далее. Может быть, всё ещё дует ост–тень–норд, как раньше? Похоже, реи слегка повернулись, но мы сменили курс, что ещё больше запутало дело. Я написал «N», сочтя это достаточной информацией.

Погода. Я взглянул на небо…

Раздался крик дозорного, Тренинника, угнездившегося невероятно высоко на грот–мачте, и, хотя кто–то обвинил бы меня в папизме, я всё же возблагодарил Бога, тень моего деда и старого семейного святого–покровителя Квентина за спасение от истязания судовым журналом. Мне не под силу было разобрать гортанные корнуольские возгласы Тренинника, даже если бы он и не болтался на мачте от восторга, однако Али–Рейс, очевидно, освоивший каждое наречие от Каликута до Каролины, не имел с ними никаких сложностей.

— Порт Лоо, капитан, — сказал темнокожий разбойник. — Первая гавань Корнуолла. К нам плывут лодки.

И действительно, пять или шесть небольших судёнышек выходили из бухты Лоо, быстро лавируя, чтобы перехватить нас, и собрав хороводы морских птиц позади себя. Через несколько минут почти вся команда оказалась на палубе: вахту правого борта, чьей обязанностью было находиться здесь, теснили матросы отдыхающей вахты, пришедшие снизу. Впервые я видел так много людей не на общем построении, позабывшими об осторожности, и Господи всемогущий, что это была за команда! Почти все покрыты бронзовым загаром от стольких лет, проведённых под открытым небом при любой погоде. По крайней мере каждый второй мог похвастать каким–нибудь шрамом, несомненно полученным в одной из многих битв Джеймса Харкера. Я уже знал несколько имён, в большинстве своём начинающихся на «Тре-», «Пол-», или «Пен-» — непривычные фамилии этого корнуольского племени. А вот что они думали обо мне, знает только Бог.

Один смельчак крикнул и помахал приближающимся лодкам. Боцман Ап, стоявший на палубе с выражением тревоги на угловатом валлийском лице, взглянул на меня, ожидая указаний, но я покачал головой. Увидев это, второй человек закричал, а за ним третий. В считанные секунды вдоль всего борта корабля скакали, вопили и смеялись «юпитерцы».

Встревоженные суматохой, Маск и Кит Фаррел вернулись на шканцы.

— Полагаю, это и есть так называемый мятеж, — проворчал Маск. Он потёр белые руки и уставился безутешным взором на буйную команду.

— Думаю, нет, — улыбнулся я. — Это их родина, Маск, так близко, что они почти способны её коснуться…

— Или бросить нас с вами рыбам и повернуть к ней, если это придёт им в головы, — ответил он.

— Все они много месяцев, если не лет, пробыли вдали от дома. Раз уж мы должны ползти вдоль берега, пусть порадуются этому, пока могут.

— Похоже, наши занятия заинтересовали капитана Джаджа, сэр, — сообщил Кит.

Подняв подзорную трубу, я увидел Джаджа на шканцах, изучающего «Юпитер» через подзорную трубу. Он отказался от парика и белил, обнажив бритую голову с седой щетиной и строгое лицо воина, так несочетающееся с изящным турецким халатом из жёлтого шёлка.

— Я сомневаюсь, что капитан Джадж одобряет такие излишества со стороны команды, мистер Фаррел, — сказал я. — Но если он желает вести нас вдоль Корнуолла так быстро, как только позволит ветер, я хотя бы дам моим людям утешение в возможности связаться с близкими.

Первая лодка из Лоо достигла пределов слышимости, и с неё раздался выкрик:

— Джон Крейз из Мачларника! — Молодой бородач из вахты левого борта помахал в ответ. — Джон Крейз, твоя мать три недели как умерла! — Крейз отвернулся, утешаемый приятелями.