Операция «Катамаран». Падение. После похорон - Йожеф Габор. Страница 77

Отпуск Йоргена Тофта был перенесен в отель в Сендерою, где он на три дня получил оплаченную комнату и полный пансион. Он должен был смотреть за «Клитли» и следить за всеми передвижениями Кратвига.

Франк долго внушал ему, что необходимо поехать в легкой одежде для отдыха, но, глядя на Тофта, пришедшего в полицию за последними инструкциями, одетого в ярко-красный тренировочный костюм с желтыми крупными полосами, Франк не вытерпел.

— Что это? — кричал он. — Можно узнать, какие цвета предупреждают автомобилистов об опасности? — Он так орал, что его было слышно в приемной, где Поульсен дожевывал булочки, оставшиеся после очередного приема у шефа полиции.

— Желтый и красный, — абсолютно правильно отвечал Тофт, прежде чем до него дошло, что от него хочет Франк. Йорген пообещал заехать по дороге домой и переодеться во что-нибудь более нейтральное.

— Пока ты будешь стремиться выглядеть как криминалист, ты никогда им не будешь, — втолковывал ему Франк. Тофт почувствовал себя, и не без оснований, сосланным на Вестеро. Его первой задачей было проследить за ежедневной послеобеденной прогулкой Кратвига. Кратвиг гулял медленно, и так как местность определялась холмистыми дюнами, преследование оказалось легким.

Проблемы возникли, когда Кратвиг вошел в дом Смедера в то время, как Тофт сидел во дворе в уборной. Кратвиг взял взаймы из кухни «Клитли» большую сковородку, а Тофт буквально наскочил на него уже в дверях кухни.

Кратвиг, конечно, был удивлен и шумно потребовал объяснений. Тофт вынужден был показать ему полицейский жетон.

Дело пошло не лучше, когда Кратвиг, улыбнувшись, прокомментировал ситуацию:

— Вот как, полиция! А разве сейчас не разгар рабочего дня?

С этим Тофт вынужден был согласиться.

— Так какого черта вы делаете в чужой летней уборной?

Возможно, на этот вопрос Тофт сумел бы найти ответ, если бы у него было время подумать, но Кратвиг, громко смеясь, уже удалился.

Анна и Клейнер еще раз просмотрели все папки с личными делами. Фотографии, уточнение времени, экономическое и личное положение, предполагаемые мотивы и т. д. На первой странице дела стоят лишь имя, фамилия и порядковый номер. Лежат дела рядом друг с другом. Эгон Кратвиг, Бо Смедер, Аксель Иверсен, Ове Томсен и Петер Хольт. Последнее дело с именем директора было чисто формальным. Она указала на него. Клейнер согласился. У них была еще шестая пустая папка. Возможно, еще одна ниточка протянется от Смедера.

Анна снова поставила пленку с записью встречи с Кратвигом. Когда она кончилась, спросила:

— Что ты думаешь?

Вице-комиссар заворчал:

— Ну, не знаю… Похоже, говорит правду, а может, хотел произвести на тебя впечатление. Если Кратвиг столкнул Смедера, будет трудно доказать. Может, его фото поможет или отпечатки пальцев.

— А причины?

— Вряд ли ревность или что-то в этом роде.

Голос Клейнера звучал сухо и утверждающе, а его широкие плечи были откинуты на спинку стула. Будто весь он висел на вешалке.

— Ага, — согласилась Анна.

— Едва ли Кратвиг экономически выигрывал от смерти Смедера. Но так как мы не нашли завещания, то эта посылка бессмысленна. Или Смедер знал что-то о Кратвиге, что могло бы тому доставить неприятности. Чего боялся лишиться Кратвиг? Семьи у него нет. Во всяком случае, никого, ради кого можно было б копить. Он владеет только летним домом, живет на пенсию. Чего он может лишиться?

— Но что-то с ним не так, — задумалась Анна, царапая ногтем лак на письменном столе.

— Когда человек в отчаянии и не может сам разобраться, ему чудится, что всюду что-то не так и не то.

Клейнер закурил еще сигару.

— Ты насмотрелась призраков на Вестеро. Может, от грозы.

Его попытка перевести разговор на юмористический лад не удалась. Он это понял и вышел из комнаты.

Петер Франк был хорошо знаком обитателям подъезда, в котором жил Эрик Смедер. Именно поэтому они были с ним терпеливы и уделяли столько времени, сколько ему было надо. Он показал все фотографии, но был узнан только Бо Смедер. Помнили именно его, так как в то же самое время, то есть в половине десятого в воскресный вечер, многие семьи возвращались домой.

Лицо лежащего человека было полностью неузнаваемо, как неузнаваемо бывает лицо взломщика под нейлоновым чулком. На этот раз это были бинты, и они скрывали Вилли Андерсена, тридцатилетнего профессионального вышибалу одного из городских ресторанов. Можно было видеть только рот и уголок глаза.

Он был избит после того, как предыдущей ночью пытался помешать четырем людям попасть в ресторан.

Велосипедная цепь, кастет и каблуки хорошенько прошлись по его лицу и выбили половину зубов.

Анна сидела на краю койки в отделении интенсивной терапии, которое знала так хорошо, что могла в нем ориентироваться с закрытыми глазами. Рядом с ней был дежурный врач, наблюдающий за тем, чтоб Анна не переутомила больного. Но этого можно было не опасаться. Единственные слова Вилли Андерсена, произнесенные им перед магнитофоном, были: «Я ничего не могу сказать. Я не знаю, кто это сделал».

Конечно, он знал. Но желание жить было сильнее желания посадить молодчиков за решетку на три месяца. Воображение легко подсказывало дальнейшее.

Анна хорошо его понимала.

Клейнер послал двоих по следам Бо Смедера. Это ничего не дало, как он и предполагал.

Ему не нравилось, как велось дело, им следовало давно пригласить выездную бригаду. Ясно было, что они топчутся на месте, но никто не решался сказать об этом Анне Нильсен. Потому что она новенькая и это было ее первое дело. К тому же она — начальство. Сдерживаться было тоже трудно.

Клейнер привык за многие годы службы в полиции не мешать естественному ходу событий. Сам он никогда себя не выдвигал, хотя и был вторым по рангу в полицейском отделении, когда уходил на пенсию комиссар Маркуссен.

Год назад он получил сведения о том, что его вообще не собираются назначать комиссаром. Ему не было сказано об этом прямо. Так не поступают. Косвенно, путем отказов от трех его попыток получить подобную должность в других городах страны.

К тому моменту ему было за сорок.

Он принял известие спокойно. Слава богу, он добился в жизни кое-чего, о чем другие и мечтать не могут, а Марта была счастлива остаться в Эгесхавне, где жили двое из детей.

И все же Анна Нильсен должна вызвать своих прежних коллег из выездной бригады. Ей явно этого не хотелось. Клейнер чувствовал, что им трудно идти дальше, потому что они не могли с полной убежденностью сказать, что Смедер не выпрыгнул сам. Не могли. Это все-таки только предположение комиссара. Они, считал Клейнер, на пути к самому блестящему фиаско. Из-за этого резко упадет настроение в полиции, да и они будут вынуждены относиться к комиссару только как к даме.

Анна Нильсен не казалась и сама очень уж уверенной. Наоборот, она часто нервничала. Совсем не так было во времена Маркуссена. Твердая, уверенная рука, которую все признавали. Достаточно жесткая, если надо было наказать, но зато действенная.

Владелец заправочной станции смог подтвердить, что некто, похожий на Бо Смедера, заливал у него бак желтого «опель кадетта» в спрашиваемое время, а экспертиза почерка не обнаружила никакого подлога в чековой книжке Эрика Смедера.

Ну и люди вокруг этого дела! Сам Эрик Смедер, напыщенный, самолюбивый карьерист, когда-то рискнувший чужими деньгами. Его плаксивый сын, постоянно вымогавший у отца деньги. Его так называемый друг, пенсионер, учитель-ретроград. Убогий Ове Томсен, грабитель трупов, которого, к тому же, они разбили насмерть. Единственно эффективный результат дела. Аксель Иверсен похож на остальных. На людей, которые оказались лишними, вытолкнутыми из общества, и которые катились дальше сами или находили лазейки, чтоб хоть внешне выглядеть прилично, если уж споткнулся в самом начале.

Конечно, они работали на полицейском дворе, но ведь в Эгесхавне были еще и задворки, где во всех углах насмешливые пауки плели свою паутину. И если они уничтожали одного из них, тут же на другом крюке возникал новый, и так продолжалось без конца. Об этом лучше много не думать.