Случайные люди (СИ) - Кузнецова (Маркова) Агния Александровна. Страница 50

— Убедились? — спросил Мастер тем же светским тоном, но уже сквозь зубы.

— А? В чем?

— Притворство излишне, леди. Вы следите, чтобы я не оставил своего места рядом с королевой в этом благословенном, — он поморщился, — походе. У вас это, нужно сказать, недурно получается не первый уж раз.

— Да боже мой, — удивилась я, — идите на все четыре стороны, скатертью дорожка и попутного ветра. — Тут я вспомнила, о чем меня просила королева, осеклась. Потерла зачем-то руки. — Но я рада, что вы еще тут. Без вас совсем не то.

Мастер сказал: "Надо полагать", тяжко, словно больной коленями, встал с пенька, сделал затейливый жест, и пенек превратился в кресло. Мастер предложил мне садиться, а сам поднял из-под золы корни, и они сплелись в стул. Он подождал, пока я устроюсь, расположился сам. Край сиденья больно врезался мне в бедра, но я сидела смирно.

— Ночь, — сказал Мастер, растирая ладони. — Занимательная.

— Д-да, — согласилась я, не зная, с чего начать. Показать грудь?.. — Наверное.

— А еще занимательнее место. Я узнаю почерк.

Я изобразила внимание. И даже не изобразила: на самом деле было интересно, что он тут узнал. Мастер насладился моим молчанием, сказал, наконец:

— Настоящий боевой маг — это роскошь. Не потому, что сложно обучить, как раз боевая магия — самая простая, пали себе, не сдерживайся, не заботься о том, чтобы было аккуратно и красиво. Но кормить его, не используя нигде больше, кроме как на поле боя — затратно. Не выгодно. Люди, знаете ли, живут больше выгодой, чем чем бы то ни было иным. Поэтому в человеческих королевствах боевых магов нет совсем.

— А как же вы?

— Я занимаюсь фейерверками, — сказал он, подняв палец. Палец был нечистый. Мастер потер его платком. — Все остальное — добавочные обязанности не от хорошего житья, но от чрезвычайных обстоятельств. И знаете, это заметно.

Он зажег на пальце огонек, повесил над плечом. Небо над тем городом горело очень красиво, и искры с него падали, как от настоящего салюта.

— А тут — другое дело? — спросила я.

— Земля прожарена на локоть в глубину, — сказал Мастер, притопнул ногой, подняв облачко серого праха. — Не было приказа беречь ландшафт. Да и не умеют они… незачем. Это территория врага. Примерно так выглядят поля боя после орков, даже если с ними нет чародеев.

Связанных женщин бросали у частокола. Мне раз или два это снилось после визита в башню колдуна. Легко поверить, что война в исполнении этих ребят выглядит свински.

— Знаете, почему орков не любят? Никто никого не любит, конечно же, но их особенно. Потому что, пока не вырежешь их до последнего, они не остановятся, не свернут знамена. Поэтому войны с ними выглядят после перелома как настоящая бойня. На своей земле, на их — рубить и жечь, до кого дотянешься, чтобы не поднимали головы хоть десяток лет. Иначе это никогда не кончится. Грязная работа, — Мастер недовольно сложил губы, огонек обогнул его, повис над другим плечом.

— Вы… участвовали?..

— Нет, — сказал он. — Я ассистировал.

— Зачем вы мне это рассказываете?

— Чтобы потешить вас беседой, леди, — Мастер прижал кулак с платком к груди, издевательски поклонился. — Мы с вами так очаровательно общаемся. Ну и к тому же — чтобы вы знали, куда идете. Кому навстречу. — Он усмехнулся, оглянулся на деревья. — Рихенза не тише, но вам повезло застать ее в уязвимом положении. Дорога, кстати сказать, там, — он махнул рукой. — По ней до реки, потом вдоль на юг, как раз выведет к краю Леса. А там и люди встретятся, если повезет.

— Благодарю, — сказала я. — Приму к сведению.

— Следует не принимать к сведению, а пользоваться, — сказал Мастер наставительно. Поднял руку с платком, запалил его от огонька. — Ночь. Тихо. Все спят. Поверьте, не проснутся еще долго. Я об этом позаботился.

Ах вот оно что. Вот почему никто не встал на мои разговоры и прогулки.

— А вы-то сами что? Вы ведь собирались.

Огонь подбирался по платку к самым пальцам, но вместо того, чтобы сгорать, ткань делалась чистой, поблескивала вышивка.

— Можно было бы сказать, что обстоятельства переменились, но это будет неверно: обстоятельства остались теми же. Переменилось мое… видение некоторых вещей.

— Например?

— Вы любопытны, леди, — сказал Мастер с усмешкой.

— Разве это дурно?

— Не имею представления. Говорят, девицам, желающим замуж, следует быть скромными, тихими и не задавать лишних вопросов. А вы, кстати говоря?.. — Я сделала вид, что не понимаю. Мастер кашлянул, спросил: — Обещаны ли кому-либо?

— Нет, — сказала я серьезно. — Не потому, что задаю много вопросов, а потому, что меня никто не заслужил. Но правда, почему вы еще здесь? Опять же, не то, чтобы я не рада…

— Я наблюдал работу Мастера-распорядителя. Переписывал его бумаги. Я знаю, что он начертал на девчонке. Но я не видел всего остального. Того, что в старом дворце. Неполная формула бесполезна и ничего не объясняет. Это как… как…

— Деталь музыкального инструмента, — сказала я. — Если нет хоть одной — не звучит, и от всего остального никакого толку.

Мастер аж глаза прикрыл от удовольствия. Протянул: "ве-ерно… великолепно сказано, леди".

— Секрет истинной жизни — одна из великих тайн тонкого искусства. Ее несколько раз открывали, но потом она оказывалась утеряна снова, и каждый чародей втайне мечтает в очередной раз добраться до истины в столь значительном вопросе.

"Чародея можно привязать обещанием знания". Королева знает своих подданных гораздо лучше, чем я, и все уже, оказывается, разрешилось без моего участия, само собой. Хорошо! Можно вставать, желать доброго остатка ночи и идти досыпать — холодает, значит, подбирается рассвет.

— Что такое — секрет истинной жизни?

— Вы уже интересовались, леди. Только тогда с нами было вино.

— Вина нету, — пригорюнилась я. — Расскажите так.

— Чтобы понять хотя бы основы, учатся много лет. Вы когда-нибудь брали в руки трактат о тонком искусстве?

Я сдавала биологию в школе, подумала я, уж что-нибудь знаю про жизнь как состояние организмов. И я сама собирала мебель из "Икеи". Никто не посмеет сказать, что я глупа и медленно схватываю.

Я помотала головой. Мастер вздохнул, но ему хотелось поговорить (иначе бы он давно пошел спать), а сильнее желания потрепаться силы нет. Он сказал важно: "Тайна сия зовется у эльфов одной из Пяти Небесных".

На деле оказалось скучнее. Я одергивала Мастера, когда он съезжал на термины и Весеннюю речь, и кое-что улавливала. Получалось следующее. На самом деле до конца понять жизнь и ее секрет не вышло ни у кого, и надежды, что выйдет, пока нет. Успехи на этом поприще относительные, потому что жизнь покуда не удается воспроизвести, создать усилиями тонкого искусства без посредства естественных средств, а удается только имитировать. Так что "секрет истинной жизни" следовало бы называть "частичным пониманием".

Сам же секрет (в переложении для простых смертных) состоит в том, что жизнь чинит сама себя, воспроизводит сама себя, меняет сама себя, дабы продлить свои дни, и, в конечном итоге, приходит к своему завершению.

Тоже мне, энигма, хмыкнула я про себя. И над этим маги корпели не одно поколение? Мастер заметил мою скептическую мину и напомнил, что он излагает нарочито просто, а суть я не поняла бы, даже если б очень захотела.

Интересное, однако, заключено не в самой жизни, потому что ее хоть в бочках засаливай, куда ни кинь взгляд, везде она есть (и даже слишком порою много, сказал Мастер, кое-кого я бы предпочел видеть лишенным этого свойства), а в том, чтобы нарушить естественное положение вещей. Для этого и нужно было открывать секрет — чтобы, понимая жизнь, научиться ее изменять. Чтобы делать из истинной жизни фальшивую.

— Кому может понадобиться фальшивая жизнь?

Мастер закрыл глаза, медленно вдохнул и выдохнул. Я поняла, что он едва сдерживается, чтобы не треснуть меня чем-нибудь (или не превратить кресло подо мною в прах), и захлопнула рот. Он потер колено и принялся рассказывать нарочито спокойным тоном, каким говорят, чтобы показать, что терпения осталось мало.