Реинкарнация Тьмы (СИ) - Виноградов Максим. Страница 48

Я опять киваю.

— Допустим... — масон в задумчивости крутит свой перстень, — Но я что-то до конца не понял, как же распределялся иммунитет? Вы ведь выявили какую-то закономерность?

Я киваю. Но понимаю, что теперь отмолчаться не получится.

— Я понятия не имею, почему именно так. И как это вообще может работать. Но иммунными оказались те люди, имена которых начинались на букву «Г».

Мой гость смотрит на меня округлившимися глазами.

— Ерунда. Так не бывает. Ни один маг не смог бы... — он осекается на полуслове.

Я вижу по его глазам, что он кое-что понял и его понятливость вполне заслуживает уважения. Но еще большее мое уважение вызывает то, что он останавливается, не развивает эту тему дальше.

Ни один маг не смог бы создать подобное заклятие. Как хорошо, что среди моих друзей имеется одна молодая, но очень талантливая и, кстати говоря, хорошенькая ведьма.

— Спасибо за ваш рассказ! — министр быстро встает и удаляется, не удосужившись даже попрощаться.

— Эй, а что насчет ужина! — я спохватываюсь слишком поздно, мой крик разбивается о закрытую дверь камеры.

Ну вот, поверил на слово и в результате — пшик. Тяжело вздохнув, укладываюсь на кушетку. Но едва успеваю принять удобную позу, как дверь камеры снова приоткрывается.

Входит стражник, с ворчанием ставит на пол корзину и быстро удаляется, запирая засов.

Я подхожу, чтобы рассмотреть подношение. Корзина полна снедью — тут есть и бутыль с вином, и хлеб, бекон, сыр, немного сладостей и фруктов. Набор вполне подходящий для сытного ужина, особенно если это первый такой ужин за долгое время.

Особо не задумываясь, сажусь прямо на пол и начинаю насыщаться. Ем, как будто в последний раз. Тем более, что, возможно, так оно и есть на самом деле. Возникает мысль оставить немного снеди на завтра, но я отгоняю ее и доедаю все до последней крошки.

От еды по телу разливается приятное тепло. Я насытился и теперь нужно дать организму переварить и усвоить все в него впихнутое. Я ложусь и проваливаюсь в сон. Теперь уже без всяких сновидений.

Утро для меня начинается отнюдь не как обычно. Меня, еще не вполне очухавшегося и не пришедшего в себя, стаскивают с кушетки и волокут по каменным коридорам два дюжих стражника.

Одна стража передает меня другой, я пытаюсь оглядеться, но у меня на голове оказывается непрозрачный мешок. Теперь меня тащат совсем уж небрежно. Я то и дело спотыкаюсь, стукаюсь об окружающие предметы и стены.

По моему субъективному хронометру мой поход длится чуть ли целую вечность. Под конец пути я полностью обессилен и уже всерьез подумываю о том, чтобы свалиться и постараться потерять сознание.

Чьи-то могучие руки подхватывают меня и с силой бросают на деревянную скамью. Мешок с головы сдергивают, внезапно на сознание обрушивается свет и звук десятков голосов.

Я в клетке, стоящей посреди огромного зала. Зал забит людьми под завязку. Стоит устойчивый гул, из которого невозможно разобрать ни единого отдельного слова. Я полностью дезориентирован, не могу понять, где я, и что происходит.

Громкий стук заставляет большинство голосов смолкнуть. Меня опять подхватывают и выводят в центр зала, в некое подобие миниатюрной кафедры.

Какой-то мужчина напротив меня начинает громко говорить. Он одет в черную мантию и... парик? А черт его знает. Глаза слезятся от яркого света, я не могу различить даже черты его лица.

На меня снисходит озарение. Суд, я в суде. Меня будут допрашивать. Передо мной, очевидно, судья.

— ... ознакомившись с материалами дела, показаниями свидетелей и стенограммами допроса подозреваемых, я признаться почувствовал себя обескураженным, — вещает человек в парике хорошо поставленным, почти оперным голосом, — Неужели у кого-то еще остаются сомнения в виновности? Мы знаем столько всего...

— Вы ни черта не знаете, — слова вырываются у меня изо рта сами собой, без участия мыслительного аппарата.

— Что, простите? Вы что-то сказали? — судья смотрит на меня с мнимым участием.

— Я говорю — ничерта вы не знаете, — повторяю гораздо громче, чем в первый раз.

— Ну так поясните, за этим вас и вызвали, — судья не остается в долгу, повышая свой голос на целый тон.

Я жду, собираясь с силами. Судья перекладывает на столе пару бумажек и продолжает прерванную речь.

— И если большинство из этих эпизодов еще хоть как-то можно попытаться... оправдать, посмотреть под другим углом. В конце концов все мы люди, случается, ошибаемся. Теряем ориентиры. Сбиваемся с пути. Опять же, вы отличились в Каламате, помогли справиться с неизвестной болезнью. Были частично оправданы, получили, можно сказать, второй шанс... И каков результат? Дичайшая трагедия в Гамбурге! Это уже, извините, за гранью!

— За гранью чего?

— За гранью добра и зла! За гранью понимания!

— А вы поработайте в поле, — я произношу это тихо, почти шепотом, но, по некой случайности слова разносятся по залу.

Судья замолкает. Постепенно в зале настает полная тишина, стихают даже далекие шепотки.

— Оторвитесь от своих бумажек и поработайте в поле. Окунитесь в это дерьмо с головой. Может тогда и поймете. Осмыслите. Что жизнь, порой, чертовски сложная штука. И, в конечном итоге, настает такой момент, когда кому-то приходится делать очень сложный выбор. Приходится выбирать: кому жить, а кому, уж извините, сдохнуть. Берешь такие вот весы и взвешиваешь: на одной стороне сотни жизней, а на другой — тысячи.

После такой моей наглой речи, я ожидаю чего угодно. Гнева, негодования, нового заточения. Но судья отвечает вполне спокойным тоном.

— А этот человек с весами, стало быть, вы?

— Бинго! — я устало киваю и позволяю себе неловко улыбнуться.

— Хорошо! Я постараюсь быть максимально беспристрастным, — судья одним махом убирает со стола все бумаги, оставляя его пустым, — Слушаю вас! Расскажите о трагедии в Гамбурге. Расскажите все, настолько подробно, насколько возможно. Я хочу услышать об этих самых весах, понять, что именно вы взвешивали, как принимали решение. Что побудило вас сделать то, что вы совершили.

Я оглядываю зал в поисках поддержки, но не вижу ни одного знакомого лица. Ладно, буду говорить назло. Назло судье и всем остальным. Смотрю в глаза человека в парике, откашливаюсь.

Глава №6. Вопрос выбора

Удивительно, но первое, что я увидел, сойдя с трапа дирижабля в Гамбурге — умиротворенное лица ниппонца Ю Мацумото, который дожидался меня здесь же, на посадочной площадке. Судя по его расслабленной позе, ждал он уже довольно долго, но мог бы продолжать еще дольше, потому что уж чего-чего, а запасов терпения у него хватало на десятерых.

С тех пор он так и ходил за мной, словно тень или нянька. Превратился то ли в личного слугу, то ли в секретаря-ассистента. Мацумото не только взял на себя заботу о моем проживании, питании и лечебных процедурах, но также переложил на свои плечи львиную долю официальных дел: составлял для меня расписание дел, отвечал на письма и принимал гостей.

Вот и сегодняшним утром я проснулся от того, что кто-то шебуршал в моей комнате. Открыв глаза, я увидел ниппонца, который с невозмутимым видом накрывал завтрак на столе, рядом с кроватью. Мацумото принес сваренные яйца, хлеб с беконом и дымящийся кувшин с кофе. Держу пари, он мог бы проделать все это совершенно бесшумно, но предпочел слегка погреметь, дабы я проснулся и осознал, что пора бы уже и подниматься с постели.

Я встал, со вздохом прошел в ванную и принялся за утренний моцион. Через десять минут, завершив все нужные процедуры, уселся завтракать. Мацумото размеренно поглощал еду рядом — за другим столиком.

Что характерно, его стол был чуть ниже моего. Еда чуть проще, а ее количество — меньше, чем у меня на подносе. Кофейник, приборы, тарелка — на первый взгляд те же, а присмотришься — сразу станет ясно, кто тут хозяин, а кто слуга. Такой вот ниппонский этикет, во всей красе.