Недостреленный (АИ) - Читатель Константин. Страница 72

Ради интереса полазил по нашим броневагонам, так называемым бронеплатформам нашего бронированного поезда, побывал в орудийных башнях. Ну что сказать — не кочегарка, но тяжело. Теснота, жарко, металл на августовском солнце накаляется, духота, вентиляция плохая, только через смотровые щели в металлической обшивке. Посочувствовал, каково им тут летом, а мне в ответ: "Э, браток, чичас ещё ничего. Вот когда бой начнётся, то и будет самое пекло — пушки и пулемёты нагреваются, внутри не продохнуть от порохового дыма. И бывалые мужики сомлеть могут." Спрашиваю у экипажа, а как тут зимой? Оказалось, что от паровоза внутрь платформ протянуты трубы, по которым зимой подают горячую воду и обогревают, насколько получится.

В один из дней поездки путь нашего бронепоезда как-то поутру проходил в десятке километров от местоположения красной артиллерийской батареи. Ну и Ворошилов предложил Сталину осмотреть позиции и познакомиться, как обстоят дела у "красных пушкарей", на что тот выразил свой интерес проверить готовность артиллеристов и согласился. Сам Ворошилов оседлал коня, которого свели по дощатым мосткам из товарного вагона. К моему удивлению, бывший луганский рабочий очень хорошо держался в седле на мой неискушенный взгляд. Чувствуется, горячие месяцы в пути Харьков-Луганск-Царицын заставили его приобрести большой опыт в этом плане. Сталину скатили с платформы бричку, в которую запрягли пару лошадей. Конюхом у нас был Архипка, молчаливый крестьянин из под Ростова, в налёте белоказаков потерявший жену и сына, которых казаки запороли до смерти на станичной площади. Массовые порки гражданского населения среди казаков были не редкостью. Архипка разговаривал теперь большей частью с одними лошадьми, рассказывал им что-то, водя скребком по их телу, и, как мне казалось, считал их существами гораздо лучше людей.

Архипка взобрался на козлы, взяв в руки вожжи, Сталин сел на заднее сиденье, и затем в бричку влез и я, усевшись на переднюю скамейку лицом к Сталину. Имущество моё я положил в бричку как только её скатили с платформы, и теперь оно лежало под моими ногами. Ворошилов слегка рисуясь загарцевал на коне и поскакал вперёд, Архипка качнул вожжами со словами: "Поехали, хорошие," и наша бричка двинулась вслед.

Ехали мы по холмистой степи по моим прикидкам уже более получаса. Жаркое летнее солнце поднимаясь к зениту ощутимо припекало. Я надвинул фуражку на глаза, закрываясь козырьком от солнечных лучей, от жары меня клонило в сон. Ворошилов то уносился вперёд, то разворачивался и, вернувшись, ехал рядом с бричкой. Наш бронепоезд вскоре после начала нашего движения пропал за неровностями местности, и сейчас вокруг не было видно ни души. Даже никакие птицы не летали в небе. Вдруг в стороне сбоку от направления нашей поездки краем глаза я заметил движение — на гребне холма вдали показались всадники. Один десяток, другой, третий… Они казались маленькими фигурками, и было не разглядеть никаких деталей одежды. Я, порывшись в вещевом мешке, вынул оттуда бинокль, подаренный месяц назад ярославским военным комиссаром Громовыми, и посмотрел с помощью оптики в их сторону. Изображение всадников приблизились, и я отчётливо разглядел у них погоны.

— Казаки… — напряжённо произношу я, облизывая пересохшие губы, и потом повышаю голос. — Товарищ Сталин, товарищ Ворошилов, белоказаки! Погоны на плечах…

Ворошилов, ехавший в этот момент около повозки, смурнеет лицом и всматривается в их сторону, а потом окидывает взглядом окрестности.

— Какие будут предложения, Клим? — внешне как бы спокойно говорит Сталин, принимаясь нарочито медленными движениями набивать табаком свою трубку.

— Тикать надо, Коба, — напряжённым голосом отзывается Ворошилов, — авось успеем. Вон в той стороне… — он машет зажатой в руке плёткой, — там уже батарея наша должна стоять. Доскачем! Должны доскакать… — с твёрдостью в голосе завершает он ответ.

— Архип, давай туда! Гони! — приказываю я, даже не подумав о субординации и о том, могу ли я отдавать приказы. Попасть в руки казакам очень не хочется, и мне даже кажется, что становится холоднее, несмотря на жару. Архипке два раза повторять не приходится. Он привстает на козлах, потянув вожжи с одной стороны и чуть поворачивая бричку в нужную сторону, и кричит:

— Эгей, родимые! Вывози! — хлестнув лошадей вожжами по крупам и засвистев над головой в воздухе кнутом.

Лошади поддают в рыси, и под частый топот копыт бричка заметно ускоряется, раскачиваясь на рессорах по неровной степи.

Казаки, которых через холм перевалил уже четвёртый десяток, тем временем пускают коней вскачь в нашем направлении. Скорость их заметно превышает скорость брички по бездорожью, и они неизбежно должны будут нас настигнуть. Вопрос только когда?

Ворошилов держится позади нас, между бричкой и казаками. Из деревянной кобуры, болтающейся на длинном ремне, он достаёт маузер, делает на скаку попытку прицелится в сторону казаков, но опускает оружие. "Да, — думаю я, — маузер здесь не поможет. Как и Архипкина винтовка у того за спиной. Разве что держать в руках для уверенности. Я бы тоже сейчас за наган ухватился, но у меня есть и получше!"

— Товарищ Сталин, передвиньтесь, — говорю я и откидываю рогожку на свёртке у себя в ногах. — А лучше сменимся местами.

— Вот и пригодится. Как чувствовал… — шепчу я, поднимая с пола ручной пулемёт Льюиса, с таким трудом, с помощью Ивана Лукича, найдённый мною в Царицыне в вечер перед отъездом, почищенный и смазанный той ночью при свете свечки. К пулемёту имелось три диска, заряженных мной во время пути в сталинском вагоне. И еще несколько сотен патронов россыпью отдельно в холщовом мешке.

Сталин с зажатой в зубах трубкой перемещается на моё сиденье. Пересаживаюсь и пристраиваю пулемёт, опираясь на заднюю стенку брички.

— Командарм, в сторону! — ору я Ворошилову. Ворошилов в скачке направляет коня вбок и держится рядом с бричкой, а я пробую прицелиться, и уверенность у меня снижается — стрельба будет не на скаку, конечно, но бричка колышется и раскачивается при езде, ствол "льюиса" ходит ходуном, хорошо хоть не подбрасывается. Делаю несколько коротких очередей, раздаётся сухая трескотня "льюиса", но пули уходят то вверх, то в землю. Мимо. Приноравливаюсь и стреляю очередями ещё несколько раз. Попал!

Казаки мчатся за нами, держась вместе одной массой и двигаясь по кратчайшему направлению на нас. Какие-то пули не промахиваются мимо такой большой цели. Один казак выпадает из седла, у трёх лошадей подкашиваются передние ноги, животные падают, и их наездники кубарем катятся вперёд. Кадры как у каскадёров из фильма, только ощущения у зрителей нынче совсем не те.

Преследователи реагируют на наш пулемёт, веером рассыпаясь по степи. Теперь в них попасть становится гораздо трудней, в чём я тут же убеждаюсь, безрезультатно доканчивая остаток диска.

— Товарищ Сталин, зарядить сможете? — возбуждённо кричу я, снимая и протягивая наркому пустой диск и пододвигая мешок с патронами. Сталин молча кивает, видно, запомнил, как я заряжал диски в поезде у него на глазах, отыскивает в мешке шток для поворота оси диска и принимается вставлять по одному винтовочные патроны, а я достаю и присоединяю к пулемёту другой, полный диск.

— Не стреляй! Подпусти поближе! — слышу крик скачущего сбоку Ворошилова. Бросаю на него взгляд, киваю, мол, понял. Всадники нас постепенно нагоняют, стрелять не пытаются, но многие уже вынули шашки из ножен. Меня внутренне передёргивает от мысли, что нас могут ими вскоре разрубить пополам.

Несколько казаков вырываются вперёд, опережая остальных. Стреляю по ним максимально короткими частыми очередями. Второй диск тратится не зря — самые резвые преследователи валятся на землю вместе с конями. "Уж простите, лошадки, — мысленно шепчу я. — Но или они всех нас, или я вас с вашими всадниками…" Я не Архипка, но лошадей и в самом деле жалко, безвинные они созданья. Только уж очень крупную цель они собой представляют, и попадания идут чаще всего в них. Хотя и наездникам достаётся — большинство так и не поднявшись на ноги остаются лежать в степи.