Вторая жена. Часть 3 (СИ) - Завгородняя Анна. Страница 54

В первой келье, залитой воском свечей, где находился небольшой алтарь, Наима не задержалась. Тайный проход она обнаружила почти сразу: стоило взять в руки свечу и пройтись вдоль каменных стен. Проход выдал поток воздуха, шевельнувший живое пламя в руке ведьмы.

— Здесь! — сказала она вслух. Эхо подземелья коротко повторило её слово, зашипев, словно змея: «Есь, есь...», — и Наима порадовалась, что вошла в храм одна, оставив приспешников глупого мудреца Давлата за его дверью. Это удалось сделать легче, чем она рассчитывала. Стоило лишь намекнуть им о том, как разгневается божество варваров, если захватчики и убийцы детей Хайрата проникнут в святая святых...и стража, приставленная новым правителем, осталась стоять за стенами, покорно ожидая возвращения ведьмы. В бою они были свирепы, сейчас же, когда сражаться больше было не за что, воины, не умевшие более ничего, кроме как убивать, казались Наиме беспомощными.

Размышляя о стражниках, старая женщина продолжала медленно спускаться. В ноздри ударил странный запах разложения, и ведьма остановилась прислушиваясь.

Когда стихли её шаги, темнота впереди застыла, но стоило Наиме сделать шаг, как она различила странное дребезжание где-то там, внизу.

— Думаешь остановить меня своими штучками, глупый жрец? — проговорила она и продолжила спуск.

Со стен, сочившихся странной чёрной влагой, словно слезы тьмы, свисала густая паутина. Иногда Наиме приходилось разрывать её руками, чтобы очистить себе путь и обилие тонкого прозрачного препятствия заставляло старуху насторожиться.

«Кто-то же должен её плести!» — подумала она.

Не будь сейчас амулета у Сарнай, не страшилась бы ведьма каких-то, пусть и даже огромных, пауков. Что они были бы для неё, с прежней силой? Иногда Наима ощущала, как бьётся в её груди магия. Бьётся, закованная в цепи, которые просто на сбросить, не разорвать. А как хотелось распрямить плечи и стряхнуть с себя власть Сарнай. О, с каким удовольствием она бы вырвала сердце из груди рыжеволосой воительницы. Вырвала бы только для того, чтобы на глазах умирающей, вонзить зубы в еще бьющееся и такое живое сердце. Давно мечтала отомстить за своё унижение. Сколько лет находилась под пятой сумасшедшей первой жены? А после в руках её соперницы, этой наивной глупышки, видевшей мир не в таким красках, в какие он был раскрашен на самом деле!

«Принцесса Майрам и воительница Сарнай!» — подумала она, испытывая одновременно ненависть к обеим. К одной — за её неоправданную жестокость, к другой, за её бесхребетность и доброту. Наима не терпела ненависти к себе, но еще больше ненавидела жалость. Что ж, если все пройдёт так, как она замыслил, то появится шанс разделаться с обеими хозяйками. Разделаться так, что обе будут выть от боли, наполняя уши Наимы сладкими криками и стонами.

Ведьма вздрогнула, прогоняя мечты. Какими бы сладкими они не казались, сейчас ей стоило быть настороже. Вот впереди в переплетении густой паутины мелькнуло, как ей показалось, что-то белесое, огромное. Существо скользнуло мимо, исчезая в темноте, а старуха бесстрашно разорвала преграду руками, оставляя за спиной лишь клочья паутины и продолжая спуск вниз.

От былой жары, царившей на поверхности долины, здесь, среди каменных скал, не осталось и следа, а потому ведьма то и дело вздрагивала в своёй лёгкой одежде, знавшей лучшие времена. Сарнай всегда скупилась и одевала её в тряпье, но Наима никогда особо не задумывалась о том, что носит...до сегодняшнего дня, когда дыхание пещер прорывалось через прорехи на её платье.

Свет факела впереди высветил паутину, еще более густую и белую, цвета топлёного молока. Наима заметила в самой глубине затаившуюся тень. Недолго думая, она протянула перед собой руку и ткнула факелом в переплетение тонких нитей.

Паутина занялась в один миг. Вспыхнула, распространяя в воздухе удушливую вонь и наполняя темноту теплом. Ведьма попятилась назад, проследив за тем, как мечется в своёй ловушке паук и как сгорает, окружённый пламенем.

Все прогорело слишком быстро. Гулко упало на ступени тяжёлое тело твари. Многочисленные обожжённые лапы подогнулись, превратив паука в комок горелой плоти, а два ужасных глаза потухли.

Ведьма пошла дальше, отпихнув ногой паука, следуя за пламенем, которое пробиралось в глубину подземного хода, уничтожая паутину и её опасных хозяев, а старуха, с улыбкой на губах, думала о том, что зря не подожгла паутину раньше.

«Было бы не так холодно!» — усмехнулась она криво.

Но вот и дно подземелья. Остатки паутины, потемневшей и сбившейся в комья от паучьей слизи, висели на стенах, но Наима едва посмотрела на них, как не удостоила взглядом и съёжившиеся после огня тела пауков, властителей пещер. Через одного даже переступила, а второго, размером поменьше, пнула ногой, заметив, как сократились длинные мохнатые лапы: существо еще было живым, но умирало.

Ведьма хмыкнула и осмотрелась. Впереди была пещера, такая глубокая, с высокими потолками и стенами, покрытыми слизью. На них отражалось пламя, но тьма впереди не рассеялась, даже когда ведьма преодолела часть пути. А затем она увидела то, что искала и улыбка, жёсткая и самодовольная, тронула ее губы. Она ожидала увидеть нечто подобное, но все равно немного удивилась тому, что обнаружила под храмом Великого Змея.

— Ты, Исхан, был ещё тот хитрец! — пробормотала она, продолжая идти. — Просто под носом у своёго повелителя Вазира... — ведьма не договорила, поднимая руки и прощупывая пространство впереди остатками своёй силы, той, что едва пробивалась из-под власти амулета, как пробивается трава из-под плиты перед дворцом в саду. Ей бы сейчас сбросить оковы, удерживающие магию, стряхнуть с себя гнёт проклятья, данного амулетом, но нет. Сарнай так просто не отдаст свою рабыню, даже если Давлат попросит её об этом, даже если пообещает место рядом с собой. Наима знала, что воительница никогда не откажется от своёй власти, которую имеет над ведьмой. Только не по собственному желанию и нужно было что-то более сильное и особенное, чтобы она могла это сделать.

Подушечки пальцев старой ведьмы начало покалывать от избытка магии, которой была буквально укутана пещёра и странное сооружение, стоявшее на постаменте.

Это была дверь. Огромная, каменная, тяжёлая. Которую, казалось, было невозможно сдвинуть простому смертному. Наима обошла кругом, не рискуя переступить черту, за которой находилась защита. Она не отказала себе в любопытстве посмотреть на то, что прятал ото всех старый жрец.

— Великий Змей мне в помощники! — вырвалось невольно у старухи, и она чуть склонила голову набок, рассматривая странные узоры на двери: они открылись ей, когда ведьма оказалась по другую сторону двери, обойдя её полукругом.

— Портал! — она прищёлкнула языком и усмехнулась.

Проход вёл в неизвестность и Наима задумалась о его предназначении.

— Из это двери можно только выйти, — проговорила она вслух, — но нельзя войти, тогда для чего эта защита? — ей стало интересно, как удалось Исхану создать подобный магический щит, если она никогда не наблюдала у него особенного дара к магии.

— Но, я забыла о том, зачем в действительности пришла сюда! — Наима ещё раз обошла кругом дверь и, отвернувшись, стала осматриваться. Ей было нужно найти нечто, принадлежавшее жрецу. Не те вещи, которые он бросил в храме, а нечто более личное. То, что могло перенять частицу его ауры, его силы, если служило долго своёму хозяину.

Ведьма принялась бродить по подземелью. Пещёра, когда-то созданная самой природой, была обжита человеком и теперь напоминала те каменные города, в которых когда-то жили предки людей. Наима хорошо знала об этом из историй своёго прошлого, когда, будучи ещё молодой и сильной, рядом с такими же, как и она сама, просиживали по ночам у костров в долине, где располагалась её родная деревня. Но наступило время, когда в её жизнь пришла смерть и огонь, когда были уничтожены все, кого она знала, а сама Наима потеряла власть над своёй судьбой, передав её в руки безжалостной рыжеволосой воительницы. С той поры она превратилась в старуху. Потеряв силу и возможность омолаживаться с помощью заклинаний, для которых требовалось намного больше магии, чем те крохи, который остались в её власти, Наима начала стареть, возвращая себе тот возраст, который причитался по прожитым годам.