Чувствуй себя как дома (СИ) - Британ Мария. Страница 45

— Екатерина Константиновна не любит, когда ночью кто-то шастает. — Тора прячется за угол и увлекает меня за собой. — Ты выйдешь через черный ход и постучишься в центральные двери. А потом сразу побежишь обратно. Пока она будет выяснять что к чему, я возьму ключи.

— Какие?

— Волшебные. Екатерина Константиновна охраняет маленький рай от монстров.

— А мы не монстры? — интересуюсь я.

— Разве что совсем чуть-чуть. Удачи, Захар.

Мы разделяемся. Теряемся в темных углах корпуса. Срастаемся с ними. Я стараюсь идти тихо, но — тщетно. Мои шаги — шаги великана, проломившего пол и проткнувшего землю до самой магмы. Вдруг Екатерина Константиновна уже обнаружила меня? Вахтеры появляются неожиданно — аксиома. Что, если на самом деле они спецагенты?

С трудом, но я все же нахожу черный ход и выныриваю из корпуса. Пахнет дождем. Ряд горбатых фонарей, потрескавшийся асфальт, мелькающие за решетчатым забором машины — все мне кажется идеальным хотя бы потому, что во дворе нет Екатерины Константиновны.

У старушек с гульками определенно есть какая-то суперспособность. Может, они умеют летать? Читать мысли? Управлять оружием на расстоянии?

Я спешу навстречу каменному коту, взлетаю по ступенькам, стучусь. Где-то там, за окнами, семенит к двери Екатерина Константиновна, но я не дожидаюсь ее и возвращаюсь к Торе.

— Ключи у тебя?

— А ты сомневался?

Мы несемся по лестнице — чересчур долго для четырехэтажного здания, и, наверное, скоро очутимся на Венере.

— Где же твой рай? — продолжаю расспрашивать я.

— На крыше.

И как я не догадался? Красота всегда стремится к звездам.

Перед нами вырастает решетка, и Тора сует ключ в заржавевший замок. Странно, но в густом полумраке коридоров она ориентируется лучше, чем в нашей комнате. Словно ее дом — здесь, по соседству с Венерой.

Мы вырываемся из темноты, расплескиваемся, как капли, летящие мимо чашки. Сегодня мы отправляемся в свободное плавание. К звездам.

Вдали мерцает город. Под Большой Медведицей приютился сквер студентов. Под созвездием Льва — автобусная остановка. А под черными облаками — мы.

Тора обнимает меня со спины.

— Нравится?

— Да…

— Я бы хотела кое-что тебе подарить, — вдавливает она горячие-горячие слова между моими лопатками. — Талисман.

Тора извлекает из кармана шестеренку. Я щурюсь и замечаю, что на ней нацарапана надпись: «Моему Облаку».

— Спасибо, — хмыкаю я, принимая подарок.

— Ты мое облако, Захар. Клочок неба.

— А как же чайник с накипью?

Я мечтаю, чтобы она засмеялась и обозвала меня дураком, чтобы заплела косу и станцевала, как тогда, в свой день рождения.

— Я рада, что ты со мной.

Она подплывает к краю крыши. Ее силуэт на фоне огромного города уменьшается до силуэта птицы. Но как только я закрываю глаза, Тора превращается в город. В миллиарды созвездий.

С лестницы доносится шум. Тора не слышит. Тору оглушил ветер и ослепили ночные огни. А я наблюдаю за тем, как на крышу выпрыгивает Лида. Щеки ее горят, а в улыбке вполне бы поместилось море. Лида таращится на нас не моргая. На нее, будто цунами, надвигается огромная тень. Бруно?.. Неужели кот и ногтерез тоже решили прогуляться до Венеры?

Я качаю головой. Давай, Лида, уведи его отсюда. На эту ночь звезды забронированы.

Ее улыбка тает, и теперь в ней поместится разве что маленькое озерце.

— Пойдем в спальню. Мне холодно, — жалуется она, отворачиваясь к коту.

Тень застывает, как желе. Бруно выныривает из темноты лишь на миг, но успевает окинуть нас с Торой взглядом и рассмотреть шестеренку в моих руках.

Секунда — и они исчезают. О чем он подумал? Догадался ли об экспериментах Хлопушки? Я подавляю желание броситься за ним и все объяснить.

— Чего ты там копаешься? Иди ко мне! — зовет меня Тора.

Я прячу шестеренку в карман и отгоняю тревожные мысли. Сегодня они лишние.

Мы забронировали звезды и Венеру. Чем не идеальная ночь?

Я просыпаюсь от настойчивого ощущения, что за мной кто-то наблюдает.

— Доброе утро, соня, — мурлычет Тора мне на ухо. Как же она близко… Я даже пепла не чувствую.

Приподнявшись на локти, я изучаю ее — медленно, чтобы ничего не упустить. Теперь я делаю это каждое утро. Потому что… Я знаю, утра рано или поздно закончатся, как зубная паста. Как бензин в автомобиле. А я должен запомнить Хлопушку. Должен ее вызубрить.

Накрашенные ярко-красной помадой губы целуют меня в щеку. Тора уже в шортах, рубашке и своих любимых фиолетовых колготках, выделяющихся яркой кляксой на фоне комнаты.

— Иди сюда. — Я обнимаю ее, но она трясет указательным пальчиком перед моим носом и извлекает из-под подушки наш проигрыватель.

Блюз коммунальных будней, хозяин пыльных нот

Творит по кухням блудным очередной обход.

Гример страстей экранных, суфлер батальных сцен

Эстет пропорций вечно равных,

Законодатель и блюститель цен.

— Песня как раз под настроение! — воодушевляется Тора, подскакивая.

И вот она уже танцует — плавно, завораживающе. Колыхается деревом. Определенно, яблоней.

— Поиграй со мной, — просит она.

— Во что?

— В виселицу, или что-то вроде того. Я придумываю слово — ты пытаешься его отгадать. По буквам.

— А если я ошибусь?

— Я надену кофту. Куртку. Шапку. Укутаюсь в плед.

— Как интересно! Тогда за правильную букву… наоборот? — фыркаю я.

— А ты молодец. — Тора хватает меня за руку и стаскивает с кровати. — Это о нас. Шесть букв.

— Хм… Счастье?

— Нет, дурачок! В слове «счастье» семь букв!

Тора роется в шкафу и через миг выуживает шерстяную кофту.

— Хорошо, по буквам так по буквам, — сдаюсь я. — Но для начала ответь: ты специально оделась, как на Северный Полюс?

— Конечно! — кивает Тора и продолжает колыхаться. — Если бы я была в одном платье, игры бы не получилось.

— Ладно. Может… «О»?

Кофта соскальзывает с Ториных плеч.

— А еще «Л».

Мы не ждем, чтобы ждать, мы не верим, чтобы верить,

Но способность стрелять ломает в клетке двери.

Скальпель дерзай, чтоб не присыпал пудрой флюс

Коммунальный блюз.

Тора застывает и прижимается ко мне. Мы стоим долго — вечность или больше, не знаю, и превращаемся в те самые яблони, что обнимались у Ворона.

— Расстегнешь рубашку?

Что, если она загадала «любовь»? Нет, слишком просто. А Хлопушка не любит, когда просто.

Я перепрыгиваю с пуговицы на пуговицу, и рубашка Торы падает на кофту.

— Осталось чуть-чуть. Давай, Захар, мне жарко в шортах.

Меня посещает неожиданная догадка, но я не спешу ее озвучивать. Вместо этого я провожу пальцем по нежным изгибам Ториной спины.

— «К».

— Говори слово, — стараясь унять сбившееся дыхание, требует Тора.

— Кролик.

Песня заканчивается, и — как же, черт возьми, не вовремя! — кто-то стучится в дверь. Отголоски музыки трескаются карамельной корочкой. Тора натягивает рубашку и быстро, невпопад застегивает ее. Я надеваю джинсы. Секунда — и Тора, неестественно выпрямившись, сидит на кровати. Ее фиолетовые колготки и алые губы тускнеют, перегорают, как лампочки на гирлянде — медленно, по очереди.

Я открываю дверь.

— Guten Morgen. Виктория здесь?

Бруно презрительно пялится на меня и почти не моргает.

— Зачем она вам? — хмурюсь я. — У нас сегодня выходной…

Не дослушав меня, он вламывается в комнату. Тора подскакивает, мечется, и, должно быть, жалеет, что ее гирлянда не до конца погасла. Что она до сих пор видима.

— Да как вы смеете! — бледнею я, преграждая Бруно путь, но он отталкивает меня и шагает к ней, к моей Хлопушке. А она отбивается, по-детски, неуклюже. В фиолетовых колготках сложно быть спасателем. Минуту назад я обнимал ее, и она не успела надеть броню.

— Не трогайте меня.

Просьба Торы взлетает бабочкой, но Бруно тут же ее прихлопывает:

— Ты пойдешь со мной.