Чувствуй себя как дома (СИ) - Британ Мария. Страница 47
Я где-то слышала это слово. Точнее — видела…
Конечно!
Золотистая надпись переливалась в свете монитора, а противный голосок пищал:
— Еще три минуты.
Борька Иглов. Ученик, способный разозлить меня за секунду. Мальчишка, обожающий дорогие часы. Часы, тикающие-бьющиеся громче моего сердца.
Глава 26
Захар
ДО
Я вламываюсь в спортзал с твердым намерением схватить Лиду за волосы и выдрать ей пару клоков. Но — немею. Внезапно, необратимо. Мой тренер, жизнерадостный и яркий, сидит на полу. Вытирает слезы и потекшую тушь.
За окном темнеет. Целый день я был на задании. Чертовом задании, не позволившем мне поговорить с Торой. И прежде чем возвращаться туда, где Хлопушка возненавидела меня, я должен разобраться, из-за чего. Или из-за кого.
— Прости, Захар. Бруно… — всхлипывает Лида. — Бруно понял, чем она занимается. Понял, где. Понял, кто ее прикрывал. Я думала, он убьет меня.
— Да ничего он не сделает, — отрезаю я. — Но если Тору уволят… В общем, она не переживет этого.
Лида бросается мне на шею.
— Прости меня! Прости, прости!
Ее яркость исчезает вместе со слезами. Она полиняла. Ей нужен хороший стиральный порошок или химчистка. А впрочем, и это не поможет.
— Я так хотела романтики! Потащила его на крышу, дура! Я ведь не знала, что вы там! — Лида закусывает губу и отстраняется. — Бруно увидел проклятую шестеренку и сразу смекнул, что я в этом замешана. А ведь он запретил нам даже прикасаться к разработкам Zahnrad! Мы поссорились, он обыскал мой кабинет… Все перерыл! И нашел записи Торы.
Она вытирает слезы тыльной стороной ладони. Ее фигура, сутулая, потускневшая, выглядит неестественно в спортзале. И, наверное, гантели и мячи распадутся на атомы, если их хозяйка сейчас же не наденет ярко-розовые лосины.
— Почему ты с ним?
— Потому что он — мой дом, — криво усмехается Лида.
Я бреду в нашу комнату. Вокруг — месиво часов, людей, лиц-циферблатов. Нет, я не чайник. И Тора тоже. Чайник — это завод Zahnrad. Это корпус, где мы живем. Я слышу, как он нагревается. Я чувствую, как мы превращаемся в накипь.
Иногда стоит просто закрыть глаза.
Закрыть глаза.
Закрыть.
Я спотыкаюсь и проклинаю ступеньки, скользкий пол, темноту, звезды. Я добрался до них, но… как теперь спуститься?
Нырнув в спальню, я замечаю на кровати записку. Крохотную. Пахнущую яблоками. Не в себе от волнения я разворачиваю ее.
«Ложись спать, буду поздно. Хочу проветриться. Целую».
Целую.
Она не злится! Она все поняла!
Облегченно выдохнув, я придавливаю себя одеялом и молюсь, чтобы Хлопушка вернулась. Чтобы прокричала: «люблю тебя!» Чтобы сыграла на скрипке. Чтобы мини-губы больше не калечило проклятое «ненавижу».
Я не сплю. Не сплю. Не сплю.
Сегодня утром Тора загадала кролика. Интересно, что бы она загадала сейчас?
В комнате темно, но это и к лучшему. Я представляю, как протягиваю руку и дотрагиваюсь до Торы. Как глажу ее волосы, губы, ключицы.
Она рядом — чуть выше звезд. Мне просто нужна лестница подлиннее. На пару ступенек.
Семь утра. Торы нет.
Я распахиваю окно — слишком разит вчерашним «ненавижу». Моя одежда пропахла им, вытеснила аромат яблок.
Мне все приснилось.
Приснилось.
Я выскальзываю в коридор и сливаюсь с толпой. Стая спешит на работу.
Где-то играет музыка.
Если прижать ракушку к уху, вы не услышите шум моря. Это миф. На самом деле звуки проехавшей машины, цокота каблуков длинноногой красавицы, движения крови в организме резонируют со стенками ушной раковины. Но стоит закрыть глаза — и ты на песчаном берегу.
Я взлетаю по лестнице — к кабинету Бруно. Мне нужно ему все объяснить. Он поймет.
Мифы превращаются в реальность, если зажмуриться. Просто закрыть глаза и представить, что ты мчишься к звездам.
Я сталкиваюсь с Екатериной Константиновной и бормочу извинения. Мне в спину, точно в мишень для дартса, летят ругательства. Екатерина Константиновна не знает, как за секунду добраться до моря. А ведь это легко: прислони ракушку к уху. Закрой глаза.
Я вхожу в кабинет Бруно без стука, задыхаясь от волнения.
— Захар… Доброе утро.
Герр Шульц расплылся в кресле бесформенным облаком. Ногти стучат по столу. Поссорился с ногтерезом?..
Опустившись на стул, я спрашиваю:
— Где Тора?
Бруно пристально смотрит на меня и щелкает ручкой.
— Без понятия. Но мы с ней обсудили далеко не все.
— И я…
— Ты не думай, — перебивает он меня, — я не монстр. И не убийца.
Я глотаю нервный смешок.
— Правда?
Щелк-щелк-щелк — ругается ручка. Цок-цок-цок — возмущаются ногти.
— Ты малолетка. Неотесанный пацан. Недоучка. — Бруно раздувается, как огромный парус. Кресло под ним трещит. — Как по-твоему, зачем я вас нанял? Чтобы убивать? И не говори о домах. Они заслуживают…
— Даже Чайка? Даже она заслуживает?
Болевые точки у всех одинаковые, и плевать, что у тебя внутри — шестеренки или кровь. Я хороший спасатель и — плохой собеседник.
На лице Бруно проступают красные пятна. Пальцы каменеют. Ручка падает, укатывается под стол.
— Да, — шипит Бруно, наклоняясь ко мне. — Даже она.
— Вы по ней не скучаете?
— Я ненавижу чаек. И ненавижу магнолии.
— Именно поэтому вы плакали?
Он хватает меня за воротник и встряхивает.
— Найди Тору, Захар. Я обещаю, что не заставлю ее выплачивать штрафы. И не уволю. Она — наш единственный шанс.
— Хорошо, — киваю я, а сам прокручиваю в голове вчерашнюю сцену.
Тора исчезла. Тора обманула нас.
Тора ушла в свободное плавание.
Интересно, она до сих пор считает, что я ее выдал? До сих пор проклинает меня? Что, если в эту секунду она стирает со стен Ворона отпечатки наших ладоней?
Глупая, глупая девочка. Ты не оставила мне ничего, кроме снов. Так нечестно.
Слышишь?
Нечестно.
— Она пропала, — заявляю я, переступив порог кабинета Лиды.
К ногтерезу заглянула и Ди: она переминается с ноги на ногу, готовая в любой момент разбить Zahnrad. Но сегодня нам угрожают не дома и даже не кот с отросшими ногтями. Мы слабы без Торы. Все до единого.
Лида сползает на стул, вцепляется пальцами в колени. Слезший лак напоминает японские острова.
— Мы найдем ее, — продолжаю я.
Часы выстроились в ряд на длинной полке. Ди гладит циферблаты и морщится:
— Смеешься? Если она пропала, то это его рук дело. Его! Он убьет Тору. Или уже убил.
Я смотрю в потолок и вижу лицо Бруно. Перекошенное, как Пизанская башня. Он ненавидел нас с Торой, часы, Лиду, Ди. Магнолии и чаек. Нет, он не знает, где она. Бруно не умеет играть на публику. Бруно плохой актер.
— Он не виноват.
— Захар прав, — подает голос Лида. — Он нормальный.
— Да нифига! — багровеет Ди, сжимая кулаки. — Ни-фи-га! Он псих!
Я качаю головой.
— Псих, которому позарез нужна Тора. Мы будем ее искать. Хотя бы потому, что это задание твоего начальника.
— Или хотя бы потому, что ты неудачник, и она тебя бросила, — парирует Ди.
— Иди к дьяволу.
Все не так страшно. Закрой глаза. Просто закрой.
Я скучаю, Тора.
Танцуй, где бы ты ни была, играй на скрипке, но не уезжай на море. Ты ведь не устала? Я буду ждать вас с Вороном. Обещаю.
— А если это действительно Бруно? — Ди подходит ко мне вплотную. Мы почти соприкасаемся лбами. — Что тогда?
— Тогда я закопаю его.
Расцарапаю изнутри. Вырву сердце. Закрою глаза и пойму, что на ощупь оно такое же, как мокрый надувной мяч.
Я сыграю им в волейбол.
— Как же вы ошиба-а-а-етесь, — шепчет Лида. Слезы высохли, и черные подтеки разделили ее лицо на островки. Хонсю, Сикоку, Кюсю и Хоккайдо, не иначе. — Как же вы ошибаетесь, ребята.