Девушка без сердца (СИ) - Брейн Даниэль. Страница 32

Систему слежения Академия Магии делала не для нас, а для Королевской Клиники Психиатрии. Но после того, как Академия успешно отработала выделенный ее величеством грант, а Клиника Психиатрии внедрила новинку у себя, комиссар наложил на систему свои жадные лапы, аргументируя это тем, что подследственные попадаются нервные. Никто не возражал, и мы получили систему в свое распоряжение.

Я не стала вникать в детали и разбираться, какую магию использовали для достижения такого потрясающего результата, но поинтересовалась принципом работы. Так, система сканировала жесты, выражение лица, особенности поведения, саму камеру, — в общем, все, что могло бы указать на то, что кто-то вознамерился свести счеты с жизнью. Как только системе что-то не нравилось, она моментально выводила на мониторы бейлифов предупреждение, и они успевали среагировать еще до того, как подследственный на что-то решался. Обычно его заставали в попытке снять одежду, после чего — хотя Процедурная Комиссия и бурчала для приличий — дежурный медик, вздыхая, вкалывал подследственному седативный препарат. Не то чтобы случаи были частыми, но наши подопечные временами надеялись отделаться принудительным лечением.

Ректор Томас курировал этот проект, как и все, что финансировалось ее величеством, и не мог не знать, что замысел провалится на корню. Эту мысль мне озвучил и Руперт, когда мы с ним и Эндрю старались догнать комиссара. В коридоре нас ловко и очень некстати отрезали от него информационщики, тащившие какой-то огромный блок, так что мы только проводили взглядами широкую комиссарскую спину, исчезнувшую в лифте.

— Он продолжает водить нас за нос, — сказал Руперт и потряс головой. — Создатели, главное — не уснуть прямо в камере…

— Ехал бы ты домой, — посоветовал Эндрю. — Мы без тебя справимся.

Он проявил заботу, но покривил душой: еще и без Руперта нам было бы в тысячи раз сложнее.

К лифту мы подошли спокойным шагом. Нельзя бегать по коридорам в таком составе, свои все поймут, но рядом может отираться и пресса. Поэтому мы дождались лифт и отправились на нижние этажи — туда, где были камеры предварительного заключения. С отдельными путями эвакуации, отдельными выходами на экстренный случай, и вполне, надо заметить, комфортные.

Эндрю не захотели пускать, хотя это было явным нарушением, потому что у него был свободный допуск по всему зданию и его непосредственный шеф уже прошел куда нужно, но бейлиф, дежуривший на входе, был молодой и неопытный и боялся сделать что-то не так. Эндрю со свойственной ему рассудительностью заметил, что не стоит терять время, и мы зашли.

Я не очень любила эти помещения. Здесь сканировался и записывался каждый шаг и каждое движение, и хотя я полностью принимала меры безопасности, мне было неуютно. Бывать здесь мне приходилось крайне редко — обычно тогда, когда подследственные находились в медицинском изоляторе, а взять биологические образцы было необходимо. И еще ни разу я не шла смотреть на того, кто в нашей камере пытался свести счеты с жизнью.

Сейчас комиссар стоял возле смотрового окна, которое с той стороны камеры казалось обычной стеной, и пыхтел. Окно было небольшим, и из-за плеча комиссара нам с Рупертом видно было плохо. По стенам коридорчика жались, похоже, все, кто не был занят срочной работой, и любопытство пересиливало риск получить взыскание. В самой камере на койке сидел растерянный ректор Томас, раздетый по пояс, возле него что-то делали дежурный врач и Гордон.

— Гордон Курт — заместитель главы криминалистической экспертной лаборатории Королевской Магической Полиции, — выпрямившись и убирая тонкий браслет для измерения давления, пояснил ректору врач, — он вас осмотрит.

К моему удивлению, ректор дружелюбно улыбнулся.

— Я вроде еще не умер, — возразил он.

— Но вы пытались, — ответил Гордон, поворачивая голову ректора так бесцеремонно, словно тот уже лежал готовенький на секционном столе. — Господин Томас, вы же знаете, что в наших камерах это было пустой тратой времени, так зачем?

Я не знаю, что сказала бы на это доктор Меган, но ее пока еще не было, а Гордон… Гордон тоже знал, что делал. Комиссар затаил дыхание, я улучила момент и протиснулась под его рукой.

— Я виноват, — покаянно признался Томас. Вышло у него неубедительно. После разговора с доктором Меган? Она вышибла его из колеи? — Я — причина гибели Таллии. Мне сложно, очень сложно с этим жить.

— Ну, вы только начали, — успокаивающе заметил Гордон. Я от изумления открыла рот, комиссар закашлялся. Заявление было на грани, и ладно бы профессиональной этики, но Гордон не мог знать, как среагирует ректор. — Я видел многих, и поверьте, они проходили через подобное…

— Все пережили? — опять пошутил ректор.

Что? Я просто ушам своим не верила. Это так с ума, что ли, сходят?

— Ну разумеется, я же не только трупы вскрываю, — Гордон обиделся очень праводподобно. — Я иногда тут дежурю как врач. Обязанности, знаете ли.

Вот тут он приврал. Руперт осторожно подергал меня за рукав.

— Что он задумал? — прошептал он мне на ухо. Я не повернулась, только дернула плечом — все равно не знала, что ответить.

— Искупить вину заслуженным наказанием, — продолжал Гордон. — Большинство людей эта мысль приводит в чувство. Кто не справился с управлением кэбом или машиной, да мало ли, какие случаи. Но не ваш, я полагаю... Дайте-ка взглянуть на вашу спину. Зачем вы выбрали, кстати, дверную ручку? Если бы с ней можно было что-то сделать, ее бы давно заменили на что-нибудь более безопасное… Так вот, с вами почти нет сомнений, непреднамеренное убийство.

Врач поморщился и пару раз предупреждающе кашлянул, Гордон обратил на него внимание — я была готова поклясться, специально! — и отмахнулся:

— Бросьте, Мэтью. Непреднамеренное, это я говорю как эксперт. Ну ни один Суд не признает это умыслом. Расположение рук, сила давления, да все говорит о неосторожности. Любой королевский защитник, даже самый зеленый, два месяца как со студенческой скамьи, это увидит. Не верите — посмотрите сами!

«Вот это да!..» У врача было то же выражение лица. Общий курс судебной медицины был обязательным для любого студента-медика, и он знал, что Гордон блефует.

Экспертиза не могла утверждать это так, как сейчас представлял Томасу Гордон. Это вообще не могла утверждать ни одна экспертиза в мире, но ректор Томас об этом не знал и знать не мог. Я покосилась на комиссара: с одной стороны, Гордон совершал должностное преступление. Я бы как его шеф настаивала на проступке, но с небольшой вероятностью того, что именно проступком это признают. С другой стороны…

Если Томас поймет, что у него есть шанс отделаться пребыванием в камере предварительного заключения и выйти из зала Суда с небольшим по его меркам штрафом…

— Вряд ли получится, — услышала я шепот Руперта. — Если он так превосходно режет трупы, Сью, тебе у него еще поучиться, то может и сообразить, что Гордон вешает ему лапшу на уши.

— Не каркай, — выдохнул комиссар. — Вдруг сработает.

Руперт отлип от стекла, остановить мы его не успели. Он открыл дверь — беспрепятственно, его идентификационный браслет сразу дал ему доступ, — и оказался в камере, где на него тотчас уставились все трое, особенно почему-то врач.

— Я полковник Руперт. Как вы себя чувствуете?

— Мне больно, но физически… неплохо. Я очень хочу спать.

— Где больно? — оживился Гордон, в этот момент пристально изучавший поясницу ректора. Что он там хотел увидеть? — Вам причинили боль бейлифы?

— Больно… от сознания того, что я сделал. Кажется, я только начинаю это понимать.

Руперт обменялся взглядами с Гордоном.

— Господин Томас, вы сказали, что у вашей супруги был любовник. Мы довольно быстро установили все ее постоянные контакты. Мы также выяснили, что ей никто не звонил перед смертью.

— Правда? — удивленным Томас не выглядел. — Я не слышал сам звонок, только голос… и я не очень разобрал, о чем они говорили. Но потом Таллия мне призналась, что у нее есть любовник.