Полиция Гирты (СИ) - Фиреон Михаил. Страница 31

Она сделала паузу, словно ожидая ответа детектива, но он только пожал ее руки и кивком головы велел ей продолжать.

— А потом леди Хельга сказала, что я должна быть с полковником Лантриксом. Она просто приказала и все. Ей все равно, она не человек. Она такая же ведьма, как и Мария Прицци, она тоже жрет людей, хотя этого никто никогда не видел, а те, кто видел, мертвы. Но она другая, она из Столицы, не наша. Она никогда не ест со всеми, только пьет какой-то похожий на кровь напиток, но это не кровь, что-то другое, какая-то мерзостная химия. Она никогда не делает того, что делают обычные люди, она не расчесывается, не моет волосы, как будто они сами распрямляются и расчесываются, она не стареет. У нее нет запаха как у всех людей, кроме запаха ее благовоний и еще какого-то странного, как будто какой-то ароматической смолы… и когда она быстро ходит от нее веет жаром. У нее очень горячие руки. У людей так просто не может быть. Она тренирует Еву с мечом, и она всегда быстрее. Они занимаются с открытыми окнами и все равно в маленьком зале под крышей, в ее квартире, жарко так, как будто там горит костер или растоплена печь. Когда я жила с ними, она всегда приказывала мне тренироваться по утрам вместе с ней и Евой. Когда она движется, на ней не появляется ни капельки пота. Только усиливается этот запах смолы и становится очень жарко в помещении… Она и сэр Прицци убивают всех тех, кого прикажет сэр Вильмонт, но в отличии от сэра Августа и леди Марии, которыми все восхищаются, у которых ищут наставничества и покровительства, с которым все хотят дружить, леди Хельгу открыто сторонятся и ненавидят. Она приказала мне, чтобы я вступила в отношения с сэром Лантриксом. Тогда, три года назад, он был комендантом южной Гирты. Он не был дряхлым стариком, но был уже не молод, он был омерзителен мне во всем. Леди Хельга дала мне пилюли, я пила их и забывалась, когда он хватал меня своими красными ручищами и тащил в свою мокрую от пота, вонючую постель. Он тоже пил что-то, какой-то стимулятор… Подолгу мучил меня со всех сторон и никак не мог завершить начатое дело. Уставал, лежал с отдышкой, кряхтел, начинал, все сызнова… Я хотела бежать, но леди Хельга сказала, что я должна и все. Она дала мне прозрачную пластинку, сказала, что я должна открыть сейф полковника, достать бумаги и провести ей рядом с ними. Но я не могла открыть сейф, а полковник не допускал меня в свой кабинет. Как-то я спросила его о делах, и он с грубым смехом ответил, а может мне лучше присмотреть себе новую нарядную мантию, сапоги, плащ, или какое украшение, а не лезть в дела серьезных мужчин. Он не был гадом или дрянью… Скорее старым богатым, бесчувственным служилым человеком, который даже не понимал с чего бы это молодой женщине на тридцать пять лет младше его, вести с ним отношения. Он был уверен, что я с ним из-за роскоши и денег и, был со мной даже добр. Как с дорогой игрушкой, как с породистой кошкой или редкой птицей… Операция была назначена на одну из ночей. Леди Хельга дала мне бутылку вина, я должна была сказать, что купила ее ему в подарок. Я думала это снотворное, но оказалось что от нее он стал просто бешеным… С вечера я сказала слугам пойти домой, что мы собираемся провести вечер вдвоем и, когда они ушли, впустила Эдмона. Мне было очень страшно, что он убьет его, или что все повторится, как у Траче, я уже не во что и никому не верила… Но пока полковник мучил меня, развлекался с таким омерзительным остервенением и такой силой, что я думала что не выдержу и разобью ему голову, Эдмон проник в его кабинет, открыл его сейф и сделал копии всех бумаг. Через две недели его арестовали и увезли в замок Этны. Эдмон сказал, что на сейфе стоял контрольный механизм оповещения, который запускал систему безопасности, если пытались открыть его, пока полковник не дома или спит. Я дала показания под присягой в суде, что полковник не посвящал меня в свои дела, и они очень легко удовлетворились этим ответом. Видимо это была заслуга леди Хельги. Но мне опять дали плетей за то, что я вдова и была с мужчиной… Грозились в следующий раз побить камнями у позорного столба. Если бы они знали как все было на самом деле… Но все кто знал, молчали и все обвинения рассыпались. Протокол вели мэтры Алькарре и Глотте, в чьих свидетельствах никто никогда не посмеет усомниться. Все догадывались, показывали на меня пальцем, сторонились, потому что я сгубила не просто еще одного влиятельного, доброго и достойного человека, но еще и честного, уважаемого полицейского.

— Он был вторым, кто рассказывал тебе о том мраморном алтаре? — внезапно уточнил детектив.

— Да — прошептала Мариса — на суде, на основании изъятых у него документов выдвигалось обвинение, что он был не только причастен к злодеяниям Круга Белых Всадников во время Смуты, но и к делу о смерти сэра Конрада Булле. Как выяснилось, это он покрывал богатые семьи, не давал ходу делам герцогских прокуроров. Прямо выгораживал участников Круга и лично договаривался о смягчении наказаний, если они все-таки назначались, и изъятии улик. Эти и другие показания он дал перед казнью в замке Этны. А Эдмон потом как-то шепнул мне, что лично отрезал ему чресла на допросе и прижег рану раскаленным железном, потому что знал, как омерзительно было мне все это время. Многие бы назвали его жестоким и беспринципным человеком, если бы знали, какие деяния он совершил… Но он верный слуга леди Хельги и непреклонный, настоящий, патриот Гирты. Самый лучший для Евы. Им бы уехать отсюда, из этого проклятого города, забыть все это, быть счастливыми мужем и женой где-нибудь на другой земле…

Она замолчала. Казалось, этот долгий сбивчивый рассказ забрал у нее последние силы. Огонь в печке почти прогорел. Синие язычки пламени плясали над раскаленными углями, переливающимися в такт дыханию ветра в трубе. Мариса скорбно молчала. От сегодняшнего адского наваждения ни осталось и следа. Вертура протянул руки и взял ее за косу. Начал распускать ее. Погруженная в свои тяжелые мысли, она не сразу поняла, что он хочет сделать, а когда спохватилась, детектив уже вынул белые, с синими скорбными письменами ленты из ее волос и, скомкал их в руке.

— Что ты делаешь? — только и спросила она его, запоздало попытавшись отобрать их.

— У нас в Мильде так и делают — разглаживая ее густые, длинные, чуть волнистые от косы, волосы, ответил он ей — когда мужчина распускает траурную косу вдовы, это значит, что он берет ее себе и намерен жениться на ней.

— Ты сумасшедший?! — презрительно спросила она его, попыталась вырваться из его рук — тебе, как и тем другим, так нравится мое тело, что ты готов пойти за него в огненную геенну?

— Нет — твердо ответил он, удерживая ее рядом с собой — хотя и это тоже бесспорно. Ты красивая женщина. Но не в этом дело, раз я тут, и кто бы не свел нас вместе, так произошло, на то была Воля Божия, и кто-то должен разорвать этот порочный круг, закончить всю эту дрянь, что творится с тобой, чтобы такое больше никогда не повторилось.

— Я утащу тебя за собой в бездну — ответила она, но в ее голосе отчетливо слышались сомнение и надежда — ты что не понял ничего? Кто я такая, что я за человек.

— Прекрасно все понял — строго ответил он ей, поднимаясь на ноги и подходя к столу. Тысячи картин, видений из его прошлого моментально пронеслись перед его внутренним взором. Кая Райне, Сэй Майра, Симона Эмрит. Те, кто надеялся на него, верил ему и кого он подвел. Годы бессмысленного существования без надежды что-то исправить, изменить, проваленные дела и поручения, пьянство и нерадение на службе, неисполненные обещания, малодушие и трусость, все то гадкое и низменное что наполняло его никчемную и бестолковую, никому ненужную жизнь.

Он обернулся к Марисе и заявил.

— Да, я тоже сделал в своей жизни много чего дурного — его голос стал тяжелым и глухим — я полицейский, агент, детектив, грешник с маленькой буквы, и быть может так суждено, что ты мой крест, который я должен взять и нести, чтобы сделать хоть что-то хорошее и полезное в своей жизни. К тому же сегодня ты сама сказала, что теперь ты принадлежишь мне. Я догадывался, но теперь мне все ясно. Я выслушал твою историю, узнал твою тайну. Да она ужасна, но я подумал и принял решение. Я не похотливый семнадцатилетний юнец и не старик, для которого женщины с каждым годом требуют все больше денег. То, что ты рассказала, это просто чудовищно, если не сказать хуже. Не знаю, что вообще сказать тебе на все это. Просто я вижу, что тут я могу сделать что-то достойное, и я это сделаю. Мне плевать, хочешь ты того или нет, но я пойду к леди Тралле, и скажу, что когда мое служение здесь закончится, я возьму тебя в жены и заберу с собой в Мильду.