Полиция Гирты (СИ) - Фиреон Михаил. Страница 29

— Если ты о своем задании, я напишу в отчет, что это все по моей вине. Пусть меня депримируют.

Мариса повернула к нему свое мокрое, залитое водой лицо. По ее губам пробежала одновременно горькая, мрачная и насмешливая улыбка.

— Я не хочу — тут же снова став печальной, ответила она ему коротко и прибавила, пояснив — не хочу возвращаться в ту квартиру.

— Бог с тобой, пойдем ко мне — устало кивнул он ей.

Когда они дошли до дома детектива, было уже не меньше часа ночи.

— У вас все нормально? — открыв им дверь, спросил консьерж, что еще полчаса назад по очереди выпускал их обоих на улицу, под ливень. Здесь, в доме, за тяжелыми дверями и толстыми стенами, с непогоды было как-то по-особенному уютно и тихо. Пахло крепким, до чифиря, заваренным чаем и дымом. Самовар с изогнутой трубой, уходящей в стену, был растоплен так, что грел не хуже печки. Душная керосиновая лампа с рефлектором горела в комнате на столе. Худощавый нескладный старик в огромных минусовых очках, какой-то друг или знакомый консьержа, сидел напротив стола в кресле качалке, вытянув шею, выглядывал в коридор — кто еще там пришел в такое позднее время. На столе перед ним стояли шахматы, в которые они с дежурным по парадной играли ночи напролет, коротая часы, утоляя старческую бессонницу своими загадочными разговорами о прошедших днях, умерших людях и каких-то неизвестных даже Вертуре книгах.

Дождь на улице, казалось, стал еще сильней. Все чаще, но все равно как-то необычайно редко для настоящей грозы, сверкали синие вспышки. Через полукруглое окошко над парадной дверью озаряли высокий арочный холл и узкую лестницу.

— По погодке и развлечения — мрачно кивнул, ответил вахтеру детектив, демонстрируя текущую ручьями с мокрого плаща воду. Мариса, что также как и Вертура промокла насквозь, важно кивнула в знак согласия с ним.

Они поднялись в комнату, заперли на засов дверь.

— Вот, возьми, переоденься. Простынешь — доставая из шкафа какую-то старую одежду передал ворох Марисе детектив.

— Сам-то весь насквозь — снимая мокрый плащ и отжимая из него воду прямо на пол у двери, кивнула она ему с горестной улыбкой.

— Твоими стараниями — с укоризной ответил он ей.

Он подкинул дров в печь, раскрыл поддувало, чтобы горело как можно жарче, достал из шкафа все пледы и одеяла, мантии и плащи. Положил их на пол, сел, на них, протянул замерзшее ноги к огню, надел свои старые изодранные рубаху и штаны, в которых приехал в Гирту, укрыл плечи одеялом с постели. Мариса села рядом с ним. Она переоделась в строгую белую рубашку и черные широкие штаны со складками, что по словам Фанкиля остались тут еще от Адама Роместальдуса, были ей коротки и едва закрывали колени. Тоже накинула на себя какой-то колючий, неопределенного серого цвета шерстяной плед. Вертура обнял ее за плечо, поцеловал в мокрые волосы на виске, она прижалась к его боку и уставилась в огонь за матовой дверцей печки. Так они сидели минуту или две, пока она не заговорила.

— Я знаю что то думаешь обо мне… — глядя на пляшущие языки пламени, сказала она серьезно, тревожно и тихо, тщательно расставляя слова, словно пытаясь подобрать самые точные фразы и выражения — все что ты слышал, это правда. Но я расскажу тебе. Расскажу не только потому что не хочу возвращаться в тот дом и мне некуда больше идти… А потому что ты должен знать кто я на самом деле… Я расскажу тебе все, и ты будешь в полном праве осудить меня, выгнать из своего дома, заколоть мечом, избить или передать полиции, потому что я действительно та самая лживая лицемерная мразь, как все говорят обо мне, и я действительно повинна в тех смертях и не только в них… Я уже не верю людям. Я видела много дряни от тех, кого все считали благородными и честными, без страха и упрека, почти что святыми, кто под ловкой лицемерной маской творил беззакония, предавал, приносил людям страдания и смерть. Я каждый день вижу продажных чиновников и полицейских, что делают честные глаза и лица, отчитываются о том, как они стараются, а на деле только набивают свои карманы и творят беспредел и я сама же пишу эти лживые заказные заметки и статьи… Ты сам все это видишь, это происходит повсеместно… Я смотрю на всю эту дрянь и даже не уверена, могу ли даже после всего, что случилось доверять вообще кому-либо, но это уже не важно. Я не могу так больше жить. Уже четыре года как я не была в церкви. Я боюсь исповедоваться в том, что я сделала и продолжаю делать, но все равно все винят меня, все догадываются… Просто выслушай меня, быть может, если я расскажу тебе все это, мне самой станет легче. Выслушай, а потом можешь заколоть меня и сбросить в Керну, или сдать под суд, который, когда откроется истина, уже не будет столь снисходителен ко мне. И они будут правы, если присудят мне самую страшную смерть, потому что я сама знаю, что иной участи я не заслужила.

Выговорившись, она сделала долгую паузу. Вертура еще крепче обнял ее за плечи и взял за руку. Она только печально и скептически покачала головой в ответ на его жест и, решившись, произнесла.

— Я не убивала Гарро… Просто так совпало, так получилось. Не знаю почему. Наверное, потому что эта земля проклята. Она отравляет души, воплощает все самые нечестивые и низменные чувства и мысли… Когда Господь Бог отчистил твердь земную от отвергнувших Его людей, некоторые, самые злые и сильные из них по каким-то причинам избежали его гнева. Быть может в назидание нам, чтобы были те, с кем мы могли бы бороться, являя подвиги стойкости и веры… Я не знаю зачем это, но до прихода Булле, до Гирты, на этой земле жили те, кто, как говорят, как пишут в книгах, когда-то был потомками прежних, античных людей. Чудовища, выродки, смешавшиеся с порождениями этой проклятой земли. Такие, как мэтр Фарне, мастер Дронт, Сив Булле, Дюк, Элеонора Ринья, Эбба… Это их земля, не наша. Она всегда была их. Сейчас тут стоят храмы и железные кресты. Они держат здесь все, но сколько бы монахи и священники не поливали бы эти болота и камни святой водой, никто не знает, сколько еще надо сделать, чтобы отчистить эту напитанную кровью, вымощенную костями невинных жертв, землю. Я не знаю, какое беззаконие творилось тут раньше, но даже сейчас эта чернота, эта проклятая трясина, эти камни зовут нас к себе, нашептывают злые мысли, навевают кошмары, разжигают чудовищные влечения, посылают вещие сны. У вас, на юге, такого нету. Твои предки, предки Лео и Инги, как и пришедшие с востока Булле, явились из машин, которые были построены, чтобы заново возродить из пепла гнева Божия род людей. А мои предки были тварями, уродливыми порождениями проклятой, окропленной идоложертвенной кровью трясины. У меня темные глаза и темные волосы. Говорят это кровь Булле, кровь людей из Ледяного Кольца, основавших Гирту, но она давно смешалась во всех нас с кровью Многоголового Волка, разбавилась ею. За эти века, что стоит Гирта, мы все смешались кровью, и теперь она как проклятая печать, как червоточина, как яд. Она просыпается в нас, зовет, и поколение за поколением никому никуда от нее не деться. Ни сталью, ни огнем, ни крестом, Булле за пятьсот лет так и не смогли выжечь эту мерзость. Сэр Конрад был последним из старших наследников Лунного Дракона. Он был нашим защитником, как прежние Герцоги, он бы не допустил Смуты, если бы они не оболгали, не убили бы его, и если бы сэр Бард и лорд Тинкала спалили бы здесь все дотла, быть может, они могли бы разомкнуть этот круг, могли бы все изменить… Но я не об этом. Я не убивала Гарро. Так случилось. Он был не таким уж и дрянным человеком. Нам было весело вместе. В отличии от других мужчин, что чуть что поднимают руку на своих жен, он меня почти не бил. Мы напивались, валялись с похмелья. Несколько раз он брал меня прямо на глазах у своих приятелей прямо на столе, где мы пьянствовали все вместе. Так делают и некоторые другие мужчины со своими женами, чтобы показать себя. Это гадко, но так происходит, когда люди живут только вином… Ничего особо дурного от Гарро я не видела. Он покупал мне медные безделушки, иногда ткань на мантию и рубаху, нарядные ленты для косы… Он был обычным человеком. Не намного хуже других…