Наречённая ветра - Лински Литта. Страница 49

— Тантарин! — позвал Инослейв.

Никакого ответа. Эви приготовилась брести по этой тоскливой белой пустыне, но ветер подхватил ее и понес. Сверху картина казалась еще более бескрайней и удручающей, но зато не нужно было ощущать себя ее частью.

— Эви, посмотри туда! — Инослейв указал на что-то впереди.

Проследив взглядом направление его руки, Эвинол не сдержала удивленного возгласа. Ровное, безбрежное полотно снегов впереди переходило во вздыбленную и развороченную землю. Груды снега и глыбы льда были набросаны вперемешку с темными пластами промерзшей почвы. Учинить такое мог лишь ураган невиданной силы. Возможно, сама Тантарин обладала подобной мощью, но разве стала бы она громить свои земли?

— Что тут было?

— Битва тут была, Эви, — мрачно отозвался Инослейв. — И кончилась она явно не победой Тантарин. Давай спустимся.

Они спустились, но почти сразу пожалели об этом: передвигаться по нагромождениям снега и льда было практически невозможно. Инослейв уселся на какую-то ледяную глыбу и задумался. Эви, несмотря на божественность по-прежнему чувствительная к холоду, осталась стоять.

— Значит, он захватил и Тантарин, — пробормотал ветер, обращаясь скорее к себе, чем к ней. — Даже странно, что он сначала пришел к ней, а не ко мне. Она же самая сильная из нас. А я самый слабый, — в его голосе звучала горечь. — Я даже слабее Инниаль, которую он утащил первой. А ведь Тантарин поделилась со мной силой уже после того, как это случилось. Без людских жертв я слабее котенка. Так почему же он не начал с меня?

— А может, в этом все дело? — неуверенно предположила Эвинол. — Вдруг он не тронул тебя именно потому, что ты отказался от жертв?

— Серьезно? — Инослейв нервно усмехнулся. — Ты за кого принимаешь эту тварь, Эви? За праведное орудие людской мести? Люди откопали чудовище и натравили на зарвавшихся богов?

— А если не откопали, а сотворили? — без особой уверенности продолжила она. — Если ты считаешь, что людская вера сделала вас богами, а меня наделила бессмертием, то почему бы людской ненависти не породить чудовище? Ты помнишь, что творилось в Кьерре? Все, от мала до велика, проклинали Инниаль. Там сам воздух пропитан ненавистью и злобой. Недаром люди дрались на каждом шагу, набрасываясь друг на друга почти без повода. А если эта ненависть стала чем-то большим, обрела материальную форму?

— Эви, да ты прямо философ.

Ветер небрежным жестом растрепал ей волосы, а затем поглубже надвинул капюшон. Так взрослый обращается с ребенком, который пытается умничать. Мол, глупо, но умилительно. Эвинол стало досадно, что Инослейв не воспринимает ее слова всерьез. Не то чтобы она сама была абсолютно уверена в своей гипотезе, но предположение не казалось совсем уж лишенным смысла.

— Если тебе кажется, что я говорю глупости…

— Молчи!

Она вспыхнула, уязвленная, но мгновенно изменившееся выражение лица Инослейва и резко вскинутая рука дали ей понять, что лучше и впрямь помолчать. И уж явно не ее слова стали причиной столь резкой перемены.

На лице ветра сначала читалась сосредоточенность, постепенно уступающая место страданию. Он стал медленно оседать вниз, сползая с ледяной глыбы, на которой сидел. Эвинол бросилась к нему, пытаясь подхватить, но ей не по силам было удержать Инослейва. Он сполз на снег и лежал неподвижно. Глаза ветра были закрыты, лицо казалось бескровным, словно с него разом стерли все краски. Эви видела его таким лишь однажды: когда он взывал к Инниаль. Должно быть, он и сейчас попробовал связаться с сестрой. Судя по состоянию, ему это удалось.

— Инослейв, очнись, пожалуйста! — она тормошила его, трясла, обхватив за плечи.

Ветер не отвечал и по-прежнему не шевелился. В отчаянии Эвинол хлопнула его по щеке, сначала легко, потом с силой. Кровь прилила к побелевшим щекам, ресницы дрогнули и, наконец, ветер открыл глаза. От избытка радости Эви обняла его чересчур сильно.

— Инослейв, как ты меня напугал! Что с тобой было? Это Инниаль, да? Ты нашел ее?

— Да, Эви, — голос его звучал глухо. — Это Инниаль. Только не я нашел ее, а она — меня. Не знаю, как у нее получилось прорваться сквозь эту стену. Может, Тантарин помогла или другие старшие. Они все там.

— Там — это где?

— В плену у Темного ветра. Так она его назвала, — он по-прежнему говорил с трудом.

— Но кто он?

— Я и сам не понял. Она говорила что-то о мести людей, о жертвах.

Эви преодолела искушение воскликнуть: «Я же говорила!», это подождет. Гораздо важнее понять, как найти этот Темный ветер.

— Инниаль сказала, где он держит их?

— Под землей, — его лицо перекосилось от отвращения. — Для ветра нет ничего хуже, ты же понимаешь?

— Наверное, — пробормотала пораженная Эвинол. — Но они живы, а это главное. Мы обязательно придумаем, как туда попасть, а может, Инниаль сможет снова связаться с тобой и…

— Эви, пошли отсюда, — Инослейв поднялся. Его качнуло, но он устоял, удержавшись за лед. — Теперь-то уж точно нам незачем оставаться в этом ледяном царстве. Нужно преодолеть барьер, пока у меня еще остались силы, любезно пожалованные Тантарин. Давай руку.

Он помог ей встать, хотя сам нетвердо держался на ногах. Впрочем, как только они поднялись в воздух, это обстоятельство стало неважным. Эви боялась проклятого барьера, переживая не за себя, а за Инослейва. Он все еще слаб, и неизвестно, сколько у него заемных сил Тантарин. К счастью, опасалась она напрасно. Барьер они преодолели, причем на этот раз переход дался ей еще проще, даже голова не закружилась. Ветер, похоже, тоже пришел в себя. По крайней мере, он больше не выглядел таким измученным. Однако настроение у него по-прежнему было прескверным. Неудивительно, после таких-то новостей.

Опустившись на крышу башни, он усадил Эвинол в свой любимый гамак и уселся рядом.

— Инослейв, — она осторожно погладила его по руке. — Мы вытащим их…

— Мы никого не будем вытаскивать, Эвинол! — в голосе ветра слышалась такая злость, что Эви отшатнулась. — Я не могу понять, с чего ты вдруг так переживаешь за моих родичей, которые пытались тебя убить. Что тебе до них?

— А тебе? Разве тебя не волнует их судьба?

— Из всех мне есть дело разве что до Инниаль. А что до остальных… Я как-то обходился без них тысячу лет и дальше обойдусь. Если ты думала, что я сунусь в логово к какой-то неизвестной твари, чтобы вытащить Ларишаль или Тантарин, то ты сильно во мне ошиблась.

— Возможно, — ответила она. — Но отчего же ты тогда страдаешь? Или скажешь, мне показалось?

— Нет, Эвинол, тебе не показалось. Странно, что ты задаешь этот вопрос. Хочешь знать, о чем я переживаю? О себе. И о тебе. Когда этот Темный ветер, одолевший Тантарин, явится сюда, как ты думаешь, что нас ждет? Если бы я верил, что силы людей помогут мне одолеть его, то, не задумываясь, потребовал бы жертвоприношений. И ты не смогла бы мне помешать. И не стала бы. Потому что, лишившись ветра, твои дорогие илирийцы рано или поздно погибнут. Я не трогаю их лишь потому, что это бесполезно. Тантарин и Ларишаль с избытком переполнили себя силой, и это им не помогло.

— Значит, если бы ты знал, что нам ничего не грозит, то бросил бы братьев и сестер на растерзание Темному ветру?

— Именно так, Эви. Тебя это удивляет? — он с силой сжал ее плечи, всматриваясь в лицо. — Если так, то ты совсем не знала меня. Я — не благородный герой человеческих сказок. Самопожертвование и прочие ваши глупости мне чужды. О, я знаю, что ты думаешь об этом. Уж ты-то — воплощение жертвенности. Именно этим я воспользовался, чтобы заполучить тебя. Но одно дело — использовать человеческие слабости и предрассудки себе во благо, и другое — начать подражать людям. Ты готова была умереть за тех, кто ненавидел и проклинал тебя, а я и не подумаю. И не смотри на меня с таким осуждением! Лучше бы задумалась об опасности, которая угрожает нам.

— Похоже, тебе, — она подчеркнула это слово, — ничего не угрожает, Инослейв.

Глава 35

Зыбкое равновесие

Дни шли, и ничего не происходило. Похоже, теория Эвинол, которую он поначалу не принял всерьез, все-таки верна. Если Темный ветер — порождение людской ненависти, то и приходит он лишь за теми, кто виновен в жертвоприношениях и убийствах, то есть за всеми, кроме него. Но даже немного успокоившись насчет безнадежной битвы с Темным ветром, Инослейв не мог вернуть себе прежнего душевного равновесия. Что бы он там ни говорил Эвинол, а судьба ветров не была ему совсем уж безразлична. И не потому, что их связывали узы условного родства и общей природы, а потому что мир, в котором кто-то может пленить и мучить богов, казался искореженным и неправильным. Так не должно быть. Это немыслимо и противоестественно.