Земля в иллюминаторе (СИ) - Кин Румит. Страница 124

Хинта с облегчением кивнул.

— Еще у меня есть чисто технические сомнения, — сказал он. — Вначале я задал глупый вопрос; на самом деле я прекрасно знаю, что омар уже никогда не будет живым. У него была биологическая нервная система, но от нее ничего не осталось. Значит, ты хочешь активировать какую-то периферию?

— Да.

— Но какую? Там же только сервоприводы и пушки… Где и зачем в этой системе могла бы сохраниться нужная нам память, если центром системы был живой мозг?

— Оружие нужно наводить на цель. Люди пользуются оптикой. Но у омаров на руках прицелов нет. Как же они попадают? Как ведут бой? Если верить Фирхайфу, стрелок, убивший моего друга Эдру, затем чуть не попал в самого Фирхайфа. Значит, он действовал, как снайпер, вел огонь с большого расстояния, целился… Я думаю, что у омаров в теле должен быть какой-то центр координации всей зрительной и двигательной информации. Поэтому им не нужно целиться, как это делают люди — они всегда смотрят на мир сквозь прицел, все необходимое для наводки оборудование находится прямо у них в голове. Солдат тоже видит поле боя через прицел — у боевых скафандров есть прозрачные экраны прямо внутри шлемов. А у омаров, как я полагаю, эта информация может вводиться прямо в зрительный нерв. А также, возможно, сохраняться, пускай и частично, в их координационном центре. Если это так, тогда из каждого омара можно достать последние несколько минут его жизни.

— Значит, я разберу его, — решил Хинта. — А если нам не повезет, то мы быстро поймем, что памяти там нет, и займемся чем-то другим.

— Да. Заставь его заговорить. Я должен знать, как умерли мои друзья.

Хинта хотел бы что-то обещать в ответ, но так и не смог найти подходящих слов. Молчаливо, озадаченно, он несколько раз обошел вокруг останков, а потом они с Тави отправились в прихожую, чтобы принести оттуда ящики с инструментами.

За следующий час комната Эрники пережила очередное преображение. Опрокинув полуразбитый шкаф, Тави и Хинта превратили его плоскую заднюю стенку в подобие стола, на которое водрузили основную часть тела омара. Затем Тави принес дополнительные стулья, а Хинта подтянул к импровизированному рабочему месту кабели силовой электросети и засветил от них несколько ярких ламп. Ящики с инструментами были раскрыты и разложены в несколько рядов. Постель переместилась — ее придвинули ближе, чтобы ослабший Ивара мог лежа наблюдать за процессом.

— Ну вот, — довольно произнес Хинта, когда все было закончено, — теперь здесь почти как в моем гараже. — Он окинул взглядом останки омара. Тело было развернуто лицом вниз, безвольно болтались сломанные штыри антенн. У этого монстра, как и у многих ему подобных, на спине было нечто вроде ранца, и, возможно, именно там, под одним из лючков, мог находиться тот цифровой интеллектуальный центр, существование которого предсказывал Ивара.

— Мне кажется, мама из вредности не стала бы уезжать, — сказал Тави, — если бы знала, как быстро я найду новое применение для ее комнаты.

Они рассмеялись впервые за это утро, и Хинта ощутил, как все неуловимо изменилось, как ослабла нить напряжения между его друзьями. Ивара со вздохом растянулся на постели, Тави перестал выглядеть, как человек, проплакавший всю ночь, и даже Ашайта закружился с какой-то новой энергией.

Опьяненный вновь обретенной легкостью, Хинта выбрал подходящее лезвие, склонился над омаром и начал вычищать сухую окаменевшую грязь из креплений на лючках ранца. В первые минуты он почти не думал о том, что у него под руками, даже перестал осознавать, что все это когда-то было телом другого существа. Он видел перед собой лишь металл: крепления, крышки, ржавчину, въевшийся песок. Ивара был прав, с остовом мертвой твари можно было управляться точь-в-точь как с обыкновенными робо. Начальный этап работы не требовал особых умений, так что вскоре Тави тоже взялся за дело, скоблил и чистил вместе с Хинтой.

— Значит, скоро вся ойкумена узнает про Аджелика Рахна и про другие вещи, о которых мы говорим каждый день… — вернулся Хинта.

— Да, — сказал Ивара. — Я ученый. Когда я не прячусь на окраинах ойкумены от своего всевластного брата, я пишу книги и читаю лекции, то есть, веду публичную жизнь и во всеуслышание высказываю свои мысли. Я думал, что моя экспедиция в Шарту займет годы, рассчитывал заниматься этим до конца своих дней. Но, похоже, я ошибся. Даже странно это говорить, но смысл моей работы в том, чтобы не быть одиноким. Если общество не узнает о моих открытиях или не отреагирует на них — значит, я зря старался. Поэтому огласка будет необходимым завершением всего, чем мы тут занимались.

— Мне трудно представить, какова будет наша с Тави роль в событиях после огласки.

— Если вы и ваши родители дадите на это свое согласие, то ваши имена прозвучат, и я буду стараться, чтобы вас справедливо запомнили в качестве моих помощников. Если все пойдет хорошо, то для вас двоих откроются некоторые пути — в Литтапламп. Но это сложный вопрос. Я боюсь загадывать так далеко.

— В университет Кафтала, — неожиданно сказал Тави. — Сможем мы туда поступить? Учиться там, где учился ты?

Хинту этот поворот ошеломил. До сих пор мечта о Литтаплампе казалось ему столь же призрачной, как мечта о походе в Акиджайс или полете на Луну. Он помнил, как несколько месяцев назад Тави говорил о том, что звездный ветер открывает все двери, преодолевает все границы, облегчает странствие не только через миры, но и внутри миров. Тогда Хинта отнесся к этим словам скептически. Но внезапно выяснилось, что Тави все это время был прав в своей смелости. И теперь, ломая последний психологический барьер, он делал свою мечту конкретной. Он уже не просто хотел перебраться через стену Экватора, он думал о том, как сможет учиться и жить под куполом директории Кафтал.

— Не знаю, — сказал Ивара, — и ты знаешь, что я не знаю. Ты еще школьник. Чтобы ты смог поступить в университет, надо будет пережить годы, сделать много дел. Кроме того, как я уже сказал, нам станут противодействовать очень могущественные люди.

— Но за нас будут родители твоих друзей.

Ивара качнул головой.

— Трудно предсказать, как они себя поведут. Даже если они помогут, союз с ними будет совсем недолгим. Их единственный интерес состоит в том, чтобы вернуть тела своих детей. Когда тела окажутся у них, я стану не нужен.

— А благодарность? — удивился Хинта.

— Благодарность? Я не говорил об этом, но многие из родственников моих друзей меня ненавидят. Они до сих пор винят меня в том, что я сбил их сыновей с правильного пути. Кое-кто в лицо называл меня убийцей. Вернуть тела — мой долг, но спасибо в ответ я не услышу. Для них я ренегат, бунтарь без прошлого и будущего, шарлатан, безумец, совратитель, сектант. И уже сейчас я знаю, что когда попрошу от них ответных услуг, они назовут это грязным вымогательством.

— Кто называл тебя убийцей? — спросил Тави.

— Родители Амики, — словно бы через силу ответил Ивара. В комнате воцарилась тишина, которую нарушал лишь звук мерного постукивания металла о металл — это Хинта отложил лезвие и взялся за зубило, чтобы выбить слежавшуюся ржавчину из самых глубоких и неудобных щелей стального скелета. Продолжая работать, он некоторое время размышлял о несправедливости. Родители Амики были несправедливы, и мать Тави, и директриса Гарай. Несправедливость была ложью, направленной против самой очевидности, прозрачной, тривиальной, скучной, почти всегда связанной с худшими человеческими чувствами и качествами. Из-за этого о ней невозможно было долго говорить, ее содержание исчерпывалось несколькими словами. Она вызывала возмущение, но уже очень скоро на смену возмущению приходила немота.

Наконец, Хинта зачистил последнее крепление, отжал его, и крышка лючка слетела; из-под нее, словно кишки из раны, полезли провода и трубки, а вместе с ними выплеснулись миазмы трупной вони. Тави закашлялся. Ашайта остановился и зажал рот и лицо обеими руками.