Два мужа для ведьмы (СИ) - Сладкая Любовь. Страница 25

А живот мой меж тем рос, приближалось время родов.

И как-то утром, выйдя из своей опочивальни, под руку с верной Леонидой, сопровождающей меня повсюду, я услышала резкую боль в спине.

— Наверное, началось… — прошептала я, ощутив испуг.

— Что началось, госпожа баронесса? — не менее меня встревожилась служанка и подруга. — Неужто будете рожать?

— Да, Леня, — крикнула я. — Идем обратно. А потом опрометью мчись за повитухой.

В это время дверь мужниной спальни открылась — и оттуда появилась тень: от былого красавца барона Экберта де Суарже не осталось ничего, кроме его сияющего взгляда. Он постарел и высох — так действовал свиток, который он принял, взяв на себя проклятие. Я, да и все вокруг понимали, что дни его сочтены, но все-таки я надеялась, что отец моего будущего ребенка выживет вопреки всему. Потому что хоть я и не любила, по сути, навязанного мне мужа, но уже привыкла к нему — к его доброте, щедрости, чудачествам, и даже привычка спать со всеми своими служанками больше меня не угнетала. И вот…

— Что случилось, жена моя? — проскрипел некогда сильный и красивый мужчина.

— Барон Экберт, — воскликнула я, оперевшись на руку Лени и увлекаемая ею в опочивальню. — Я вот-вот рожу. У вас будет сын. И, возможно, через год… или даже раньше, я как-то смогу вам помочь.

Но в ответ мне барон только вздохнул. Поначалу я сильно удивлялась: отчего это такой сильный маг не может сам справиться с порчей? Почему не попросит помощи у иных чародеев. Но потом узнала, и это было особенно больно, — что снять проклятие могла только я — так как самолично преподнесла гибельное письмо своему супругу. Но действовать я могла лишь тогда, когда ко мне возвратится сила ведьмы — а до того момента муж мог бы и не дожить, и стоило только надеяться и верить, ждать.

Из моих глаз брызнули слезы, когда я в последний раз, перед тем, как закрылась дверь, взглянула на этого угасающего человека. Но потом новый приступ боли заставил позабыть обо всем, кроме того, что ожидало меня в следующие часы.

До полуночи я стонала от боли и билась головой о твердые подушки, принимала отвары и проваливалась в кратковременное забытье, позволяющее мне немного отдохнуть и приготовиться к следующей атаке. Наконец, при помощи опытной лекарши, мне посчастливилось произвести на свет младенца. И когда его громкий крик огласил стены замка, я вместе с ним громко и счастливо рассмеялась — от осознания того, что успела родить до того момента… мне даже не хотелось думать о том, что могло быть.

— У вас родился сын, — услышала я радостный возглас старухи, принимающей у меня роды. — Какой красавчик, просто глаз не отвести, вылитый отец. Иди, Леонида, порадуй своего хозяина хорошей новостью, а вдруг от этого он приободрится настолько, что здоровье снова к нему вернется.

— Уже бегу.

И пока служанка бегала туда-обратно, пока измученный бессилием барон добирался в опочивальню, я успела приложить сынишку к груди.

— Назовем его Мишель, — держась одной рукой за стену, вторую держа у груди, прошептал муж, которому таки посчастливилось увидеть своего отпрыска. — Береги его…

— Мы будем вместе воспитывать Мишеля, — превозмогая жуткую усталость, я кое-как приподнялась на локтях и устремила в сторону барона Экберта свой воспаленный взгляд.

— Ты ни в чем не виновата, Милена, — поняв, что я чувствую, напоследок сказал страдалец. Медленно, опираясь на трость, он подошел к родовому ложу и, с огромным трудом согнувшись, поцеловал сначала меня, а потом и своего сына.

Барон Экберт де Суарже умер этим же вечером, и мое материнское счастье переплелось с горем молодой вдовы.

Что ж, отныне я вынуждена буду нести эту двойную ношу — вины за непреднамеренное содействие в смерти мужа, и его благословение за то, что смогла произвести на свет его наследника, Мишеля де Суарже, будущего барона.

ЧАСТЬ 2

Ведьмы так просто не сдаются

И вот моя жизнь, несмотря на рождение сына, которого я так сильно ждала, отныне протекала одиноко и тоскливо. Все дни напролет я только тем и занималась, что прогуливалась в саду или читала книгу, иногда разговаривала с Леонидой, или бралась за вышивку. Мой мальчик рос, окруженный заботой многочисленных нянек и служанок, неусыпно дежурящих возле его постельки, так что если я и находила время прийти, чтобы приласкать его, то и тогда мы не оставались с ним наедине.

По завещанию моего мужа я не имела права покидать замок до тех пор, пока ко мне не возвратятся мои колдовские способности, а это не могло случиться скоро. Так что моя маменька вынуждена была приехать ко мне сама, чтобы навестить и посмотреть на своего внука.

— Ах, доченька, Милена, — восторженно глядя на малыша, унаследовавшего от барона Экберта сливовый цвет глаз, она все-таки опасалась брать его на руки. — До чего же красивый мальчик. И как же жаль, что его отец…

— Маменька, прошу, не напоминайте мне, — слезы мгновенно скатывались по моим бледным щекам, как только я начинала вспоминать о своем горе.

— Но как же, — удивлялась мама, — малыш немного подрастет, и ты вынуждена будешь рассказать ему, кто его родитель. Не думаешь ли ты всю жизнь молчать и сделать из слова "папа" табу?

— Нет, конечно, — вздыхала я, где-то в глубинах сознания понимая, что мне не избежать участи вдовы, то есть — каждый, с кем мне придется говорить, так или иначе, затронет эту тему. Но рана, от осознания именно моей причастности к трагедии, делала меня непримиримой ко всякому напоминанию, и я срывалась. — Но сейчас давай не будет говорить о грустном, хорошо? Рана немного заживет, и тогда… но не сейчас.

— Как знаешь, — манерно поправив кружевной рукавчик, маменька таки надула губки, красиво подрисованные алой краской, замешанной на норковом жире — новое веяние моды.

— А ты все хорошеешь, — смахивая слезу и стараясь улыбаться, сделала я комплимент маменьке, намекая на помаду на ее лице.

— Не надо мне завидовать, голубушка, — отчего-то ревниво напыжилась она, — вот отойдешь от родов, переживешь траур, и тоже сможешь выезжать в свет.

— Да я не о том, — мне и вправду стало совестно, — просто… ты как-то посвежела, ожила.

— Так я вырастила дочь, тебя, — воскликнула маменька, нервно теребя пальцы, украшенные красивыми перстнями. — И, между прочим, тоже побывала в роли вдовы… то есть, я и теперь еще вдова, хоть и прошло уже несколько лет с тех пор, и я думаю…

— Мамочка, родная, — поцеловав сыночка, я кивнула головой, давая няньке понять, что она может унести его в детскую, — я не понимаю, отчего ты злишься на меня? Да, ты еще молода, хороша собой и заслуживаешь на счастье, но так уж распорядилась судьба, что… мы обе с тобой стали вдовами. Только вот ты прожила с моим папой намного дольше, а я…

— Ну и что, если я на восемнадцать лет старше тебя? — с маменькой и вправду творилось что-то необычное, и я подозревала сглаз, если не нервное расстройство, она вела себя не как обычно, словно что-то от меня скрывала, и это меня встревожило.

— Я тебя чем-то обидела?.. — прошептала я, закусывая губы. — Что-то случилось, а я не знаю?

— Ничего не случилось, — взвизгнула маменька. — И ты не думай, я проживу еще долго… а деньги, которые я получила как приданое от барона Экберта… И Синий дворец… Ты не вправе меня им попрекать.

— Да что ж такое?.. — я просто была в шоке.

— Я знаю, что ты станешь меня осуждать, ты — первая, моя дочь, которую я взрастила. Но… мне что, так и доживать свой век затворницей? Превратиться в монашку, в рухлядь, в вечно ворчащую старуху? Я что — не имею права быть счастливой?

— Мама, — громко стукнув ладонью по столу, я постаралась вывести ее из этого непонятного мне состояния нервозности и паранойи. — Объясни мне, за что я должна тебя осуждать? А что до наследства, так если тебе нужны деньги, я дам тебе, сколько нужно. Право, не стоит из-за этого изводить себя и портить отношения. Ты — моя мать, и, после сына, у меня нет никого дороже тебя, так что никогда, запомни, чтобы ты ни совершила, никогда я не упрекну тебя хоть в чем-то, если только это не будет злодеяние, направленное против чьей-то безвинной жизни. Но, я уверенна, ты не способна на убийство. Так что прошу объяснить.