Дурная примета (СИ) - Пахомов Николай Анатольевич. Страница 7

— Уже готов.

— Ты как на свидание нарядился, — не одобрила она его экипировку.

Артем сменил норковую шапку на вязаную, лишь бы Мальвина не дулась.

— Все, бегу! — крикнул с порога.

— Смотри, не задерживайся, — бросила вдогонку ему Мальвина. — А то домой не пущу, — улыбнулась она. — И с Крюком не связывайся, если случайно столкнешься…

Но Артем последних слов жены не слышал. Шагал уже по коридору подъезда.

ЗЛОБИН И АПЫХТИН

Злобин Иван Иванович до своего совершеннолетия находился в детском доме. В одном из множества подобных домов для сирот, располагавшихся на Курской земле.

И вообще, сколько он себя помнил, столько и находился там. Словно его не мать родила, а вырастили в пробирке в этом детдоме. В младенческом возрасте он не особо задумывался над этим обстоятельством, находясь среди десятков таких же мальчиков и девочек. Когда же подрос, то из обрывков разговоров взрослых, из циничных объяснений старших ребят узнал, что мать его бросила. Так впервые он узнал, что у него есть мать.

Отца у него не было. Вообще-то, отец, конечно был. Бывалые детдомовцы вполне понятно и доходчиво объяснили маленькому Ване, что детей не аисты в клюве приносят и не на капустной грядке в корзине их находят, а рожают матери от отцов или просто от чужих мужиков. Так что Иван уже в малолетстве уразумел, что отец должен быть; но кто он такой и где, об этом ничего не знал.

Наверное, о нем не знала и его мать, Злобина Валентина Яковлевна, ведшая в молодости разгульный образ жизни, неразборчивая в половых связях и невесть как и от кого забеременевшая, а потом разродившаяся Иваном. Дала сыну свою фамилию, распространенное на Руси имя Иван и отчество Иванович. Тоже распространенное.

Маленькому Ване стало известно, что мать пила, за ребенком, то есть за ним, не смотрела, таскалась по притонам, вела бестолковую жизнь, болела всеми венерическими болезнями. К тому же была часто бита собутыльниками и собутыльницами.

Сердобольные соседки, жалея ребенка, стали писать жалобы на Валентину в различные инстанции. Там не сразу, но отреагировали. Был суд, и ее лишили родительских прав. Или, как говорили на обывательском уровне, лишили материнства.

Однако такое определение задевала сотрудников милиции, особенно инспектора по делам несовершеннолетних Матусову Таисию Михайловну, которая всякий раз поправляла незадачливого выплескивателя глупости, что когда лишают женщины материнства, то убирают матку, но не ребенка. А если у нее отбирают ребенка, то только лишают родительских прав, но никак не материнства.

Правда, тут же добавляла, наученная горьким опытом работы, что правильнее было бы одновременно с лишением родительских прав лишить и материнства, так как родительских прав лишают на конкретного ребенка, и ничто не мешает данной женщине вновь забеременеть и родить другого ребенка, родительских прав на которого она не будет лишена. И снова придется собирать кучу бумаг, бегать по различным инстанциям, утрясать, согласовывать, чтобы вновь суд мог лишить ту же самую женщину родительских прав. Это, кстати, происходило на самом деле. Причем, довольно часто. Абракадабра законодательства.

После лишения Злобиной Валентины родительских прав двухлетний Иван оказался в Рыльском детском доме. Вскоре после этого мать была осуждена за тунеядство и кражу и оказалась в колонии. Там ее одновременно с лишением свободы принудительно лечили от алкоголизма и от венерических болезней.

От венерических вылечили, а от алкоголизма не смогли. У баб это, как известно, неизлечимо. К тому же нельзя вылечить алкоголика или наркомана, если он сам того не желает.

Но этого Иван в силу своего малолетства не знал. Знали воспитатели и нянечки, которые постарались заменить Ивану мать. То был советский период, и материальной нужды детский дом не испытывал. Воспитанников детдома хорошо кормили и неплохо одевали, хотя и во все однотипное и одноцветное. Однако, теплое и чистое.

После первой отсидки, когда Иван уже учился в первом классе, он вновь увидел мать. Та приехала отведать сына. Возможно, у нее проснулось что-то инстинктивное, материнское. Возможно, просто стало интересно взглянуть на вое чадо…

Сердобольные воспитатели допустили ее до сына в надежде на то, что у нее наконец-то проснутся настоящие материнские чувства. И это заставит ее взяться за ум, остепениться, возвратить себе родительские права.

Встреча с сыном действительно оказала позитивное влияние на судьбу матери. Она прекратила распутную жизнь, трудоустроилась в Курске дворником в одну из жилищных контор, ограничила себя в спиртном, получила комнатушку сначала в общежитии, потом в малосемейке, то есть в доме, где жили небольшие семьи, и где одна кухня была на пять-шесть таких семей. Такие дома еще называли хрущевками или хрущебами, ибо они были построены во времена Хрущева Никиты Сергеевича — Первого секретаря ЦК КПСС и Председателя Совета Министров СССР.

Тогда был выдвинут лозунг: «Каждой советской семье по отдельной квартире»!

И стали выполнять решения партии и правительства. Но средств производства, экономических и материальных силенок не хватало. Чтобы как-то выбраться из этого тупика, занизили санитарные и строительные нормы. Вот и появились хрущебы: трех-четырех этажные коробки без единого балкона, с двумя или тремя подъездами, с пятью-шестью квартирами на одну кухню, с общими коридорами и низкими потолками. Впрочем, и этому на первых порах их обладатели были рады-радёшеньки…

В конце пятидесятых, начале шестидесятых годов целый квартал таких домов появился и на поселке РТИ, в районе улиц Обоянской и Народной.

Вот в четырнадцатом доме по улице Народной и получила Валентина комнатушку. А, получив, привела туда очередного хахаля. Тот оказался не дурак выпить. Тут и курице понятно: с таким «сердечным другом» Злобина Валентина в человеческом обличье держалась недолго.

Не прошло и года, как она вновь оказалась на зоне. Теперь за разбой. На пять лет. Вместе с хахалем заманили к себе в комнату «родственную душу», еще до конца не опустившуюся подругу Валентины, Альбину. Подпоили, избили и отобрали у нее золотую цепочку и золотое колечко, единственно ценное имущество, имевшееся у Альбины. Причем, поколотили так, что та еще долго отлеживалась в больнице.

К шестнадцати годам, когда пришла пора Ивану покидать детский дом, его биологическая мать отбыла уже третий срок. Была сильно больна. И как раньше сама пустила к себе в комнатушку хахаля, которую в связи с осуждением утеряла, в этот раз нашла приют у пожилого одинокого мужчины. Скорее всего, ни о какой любви между ними говорить не приходится: обоим уже было не до сексуальных утех. Просто сработал практический смысл: он получал пенсию и еще подрабатывал сторожем на стройке, она — стирала, убирала в квартире, готовила пищу. Немного получала по инвалидности, выхлопотав себе вторую группу.

Иногда вместе выпивали. Но уже не как в дни бурной молодости, а так, по стопочке… Мужчина был одинок и сжалился над Валентиной, прописав ее в своей квартире как гражданскую жену.

Иван стал посещать мать. По выходным дням. Однако долго не задерживался и возвращался в детдом, так как мать по-прежнему юридически оставалась лишенной родительских прав. И восстанавливать их не спешила. Особой приветливости ни мать, ни ее сожитель Ивану не оказывали, хотя и гнать не гнали. Родственными чувствами тут и не пахло.

После окончания средней школы Иван по ходатайству детдомовского руководства поступил учиться в СПТУ-14, чтобы вместе с путевкой в жизнь получить и профессию строителя. Покинул детдом и стал проживать в общежитии от училища на Магистральном проезде.

В детдоме жилось не сладко, несмотря на кучу нянечек, воспитателей и педагогов, а в ПТУ стало еще хуже. Если в детском доме имели место дисциплина, порядок и традиция, когда старшие опекали малышей и не давали сильным обижать слабых, то в ПТУ этого не было. Здесь нередки были кражи и вымогательства денег старшими и более сильными у младших и более слабых.