Шемячичъ (СИ) - Пахомов Николай Анатольевич. Страница 49

«Нет, звать отца Иеронима не стоит, — уже твердо решил князь. — Пусть молится Господу… И за меня, многогрешного, тоже… Лишний раз грешить с ним не стану — пост все-таки… Не буду звать я и думца своего наипервейшего пана Кислинского. Ибо в замке он. Пока слуги до него доберутся, да пока он приползет — и день пройдет. Позову-ка я для беседы воеводу Клевца. Этот хоть и стар, но под рукой, на посаде. В советах же и Кислинского умоет».

— Эй! Кто-нибудь!.. — крикнул Василий Иванович, повернувшись к двери и хлопая в ладоши.

На зов тут же появился дворцовый служка и молча склонился в поясном поклоне.

— Позови-ка ко мне воеводу да скажи ключнице, чтобы сбитня принесла и яств нескоромных. Мне и воеводе, — уточнил, зная глупость и нерасторопность челядинцев.

Слуга удалился, а Василий Иванович в ожидании Прохора Клевца вновь воззрился в белое, завораживающее своей чистотой и бесконечностью безмолвие за окном. Вскоре в светелке появилась ключница со служанками, принесшими два деревянных жбана с исходящим паром и вкусно пахнущим сбитнем, серебряные и деревянные блюда с кашами и грибами, приправленными конопляным маслом, фруктами и овощами. Поставив все на стол, поклонились и вышли. Удалилась и ключница, зорко оглядев стол: все ли на месте, не забыты ли ложки, вилки, чары. А через полчаса все тот же молчаливый слуга, постучавшись, ввел в княжеские покои воеводу. Тот был без шапки, но в теплой шубе. Перекрестился на образа, по темным ликам которых блуждал блик огонька лампадки.

— Снимай шубу и присаживайся к столу, — после обоюдных приветственных слов сказал князь. — Истоплено изрядно. В камзоле не замерзнешь. Видишь, я тоже в камзоле — и ничего.

Клевец снял шубу, свернув, положил на лавку у входной двери. Остался в добротном суконном зипуне доброй работы. Подойдя к столу, присел на скамью напротив князя.

— Ну и марток — наденешь трое порток, — пошутил, намекая на неожиданный снегопад. Но тут же посерьезнел: — Что тревожит, княже?

— Особых тревог нет, — ответил тот тускло. — Тоска гложет… Вот решил с тобой потрапезничать, а заодно и поговорить, думы тяжкие развеять.

— Есть да пить — не на рать ходить, — улыбнулся воевода, желая приободрить князя. — А коли в беседе есть нужда, то чего не поговорить… и нужду не удалить.

— Прохор Силыч, — не сдержался от ответной улыбки князь, — я смотрю, чем ты старше, тем на слова задиристее, петушистее. Эвон, какие цветастые вирши выдаешь! Тут и нашим святым отцам, златоустам и краснобаям, не угнаться… Видать, не даром говорят, что седина в бороду, а бес в ребро.

— Что делать — старею. А старый — он, как ребенок малый: то заплачет некстати, то засмеется невпопад. Не досмотришь — и обделается…

— Ладно, воевода, не прибедняйся и в старцы себя не записывай, — не дал договорить Прохору Клевцу князь, чтобы ненароком не оскоромиться от слов, за столом непотребных. — А то с кем прикажешь на ворога ходить, Русь оборонять?.. Бери-ка лучше жбан да отведай сбитня, что стряпуха моя изготовила. Он еще горячий. Можешь прямо из жбана, но и чары имеются… — указал глазами на названные предметы обихода.

— Хоть и поел дома малость — пост ведь, — но с удовольствием отведаю сбитня и яств, — потянулся воевода сначала за серебряной чарой, а потом и за жбаном.

Князь также взял свой жбан и отлил из него в чару. То же сделал и воевода. Отпили по несколько глотков горячего, бодрящего душу напитка.

— Эх, хороша амброзия! — остался доволен княжеским сбитнем воевода, оглаживая крепкими пальцами пышные усы.

— Да, ничего… — как бы согласился князь. — Иногда бывает и лучше… Только я позвал тебя, воевода, не для оценки свойств княжеского сбитня, а поговорить о том, что ждет нас летом сего года.

— Полагаю, что крепкой рати не миновать… — отхлебнув из чары, кратко отозвался Клевец.

— Вот и я так считаю. А почему? — задал князь вопрос и тут же сам поспешил на него ответить. — А потому, что без больших стычек с Литвой пяток лет прожито. Пора и о брани подумать… К тому же ведь столько перемен произошло…

Об изменениях в мире рыльский и северский господарь вспомнил не зря: их произошло действительно много. Самыми значимыми для Московской Руси стали смерть в 1505 году1 великого князя Иоанна Васильевича и восхождение на престол его сына Василия Иоанновича. А также смерть в 1506 году2 в Вильне великого литовского князя и короля польского Александра Казимировича, короны которого подобрал его брат Сигизмунд.

Потряс Московию и неудачный поход в 1506 году русских войск на Казань, когда русские рати, захватив пригород, перепились и стали легкой добычей ордынцев хана Магмет-Аминя. Правда, погибли не все, многим удалось возвратиться восвояси со своими воеводами. Но позору-то сколько было… Ведь рати водили брат великого князя Дмитрий Иоаннович и воевода князь Федор Иванович Бельский. А в помощь им посылался еще и князь Василий Данилович Холмский. Вот тебе и «Москва бьет с носка»…

И хотя Магмет-Аминь в марте следующего года, не дожидаясь нового похода московских людей, прислал своих послов и заключил с великим князем Василием Иоанновичем мирный и союзнический договор, осадок оставался неприятный.

Не получилось у нового московского государя дружбы с крымским ханом Менгли-Гиреем. Со смертью Иоанна Васильевича бывший верный союзник Москвы все больше и больше стал поглядывать в сторону Кракова и Вильны. Особенно после того, как там у кормила власти встал Сигизмунд Казимирович, пообещавший золота и серебра в виде добровольной дани да прекрасных девушек для ханского гарема.

И вообще Русь теряла союзников, одного за другим. Отвернулась Валахия, недовольно смотрела Венгрия, ногайские ханы отозвали своих послов. А Ливония уже открыто потрясала мечами, угрожая Пскову и Новгороду. Зашевелились недобро на севере шведы.

Все это волновало рыльского и северского князя, вызывало грустные размышления и желание поделиться собственными не очень-то радостными мыслями с кем-либо еще. А кто лучше поймет заботы князя, если не его проверенный в походах и битвах воевода.

— Вот именно, — ставя чару на стол, поддержал князя в его видении развития дальнейших событий Клевец. — Сигизмунд, вошь его забодай, уже попробовал прошлым летом и осенью крепость Руси. Но получил по зубам от московских воевод. Следовательно, в этом году обязательно попробует повторить. И не один двинется на Русь, а с ханами крымским и ногайским. Возможно, и с ордынцами казанскими…

— Вот и я о том мыслю. И что тогда нам делать? — отставив чару, впился прищуренными глазами князь в лицо воеводы.

— Москвы держаться, — твердо ответил тот. — Что бы там ни было, но за Москвой сила. А еще надеяться на Бога и на себя.

— Это как: на себя надеяться? — еще больше прищурился Василий Иванович.

— А так, чтобы всегда быть готовыми к рати хоть с одной, хоть с другой стороны. Крепкие сторожи в поле выставить. До самого Псла, а то и далее… На татарские сакмы и шляхи дозоры справные выставить. Словом, поберечься надо… Да и войско увеличить требуется, особенно конное. Татар, сам знаешь, пехом не предупредишь… и не догонишь, коли что… — вновь взялся за чару Клевец, посчитав, что сказал достаточно.

— У меня и так войска около пяти тысяч, — хмыкнул князь. — Да дюжина пушек, да две дюжины пищалей, да сотни три самострелов… Куда еще… Не прокормить.

— Так то, княже, с крестьянами, с землепашцами, с лапотниками, — мягко возразил воевода. — А без землепашцев и двух тысяч воев не наберется. Да и те разбросаны по городам и весям… Нагрянь неожиданно крымчаки — пока наше воинство соберешь, они столько беды натворят, что и за десяток лет не изжить… Надо постоянного конного войска не менее трех тысяч держать. И в одном месте, под рукой… Или хотя бы в двух — в Рыльске и Новгороде Северском. Одно бы берегло град от татар, второе от литовцев…

— В твоих словах, Прохор Силыч, есть резон, — согласился князь.

Отпив несколько глотков сбитня, он стал выискивать глазами на блюдце с мочеными яблоками, какое бы взять на пробу. И одно хорошо, и другое любо. Наконец определился, взяв тугое да желтобокое.