Шемячичъ (СИ) - Пахомов Николай Анатольевич. Страница 51

Великий князь и государь всея Руси Василий Иоаннович, получив это послание и прочтя его, для себя сделал вывод, что рыльский и северский князь не глуп, но заносчив. Однако в ответном послании приказал думному дьяку отписать, чтобы Василий Шемячич и Михаил Глинский с братией и полками шли к Орше, куда из Новгорода идут ратные люди воеводы Даниила Щени, из Москвы — Якова Захарьевича Кошки, а из Великих Лук — окольничего Григория Федоровича, сына новгородского наместника Федора Давыдовича. Князь Холмский вел полки под Смоленск.

Подчиняясь приказу государя, Василий Иванович Шемячич со товарищами повернул северские полки к Орше. Подойдя к Друцку, обязали тамошних князей присягнуть на верность московскому государю. Затем, соединясь, приступили к осаде Орши. Доставленные московскими воеводами пушки стали разбивать каменными ядрами стены крепости, а калеными чугунными — поджигать деревянные строения.

— Пушки — великая сила! — глядя, как Орша окутывается тучами пыли и дыма, поделился впечатлениями с воеводой Василий Иванович Шемячич. — Вон как град ломают да вверх ногами ставят! Жаль, что стоят дорого и мастеров для литейного дела нет… А то бы на стены Рыльска и Новгорода Северского установить десятка по три-четыре — ни одному ворогу градов тогда не взять!

— В том-то и дело, — согласился Клевец. — Потому пушки да пушкари в достатке только у великих государей.

Но, несмотря на беспрерывный рев пушек и частые пожары, вражеская крепость держалась. А тут прошел слух, что к Орше спешит огромное польско-литовское войско, ведомое лично Сигизмундом. От приступа пришлось воздержаться и осаду снять.

Посовещавшись, московские воеводы приняли решение отойти к Кричеву и Мстиславлю. Сюда и пришло указание великого князя и государя Василия Иоанновича: московским полкам отойти к Вязьме и Торопцу. Василию Ивановичу Шемячичу поручалось вместе с Семеном Ивановичем Черниговским и Стародубским и другими князьями пограничных с Литвою уделов оберегать Северскую землю.

«Давайте радеть каждый о своей вотчине», — предложил князь Семен Иванович, не желая быть под началом более молодого рыльского князя.

Его поддержали князья Трубецкие, Одоевские и Воротынские: «Каждый бережет свой удел».

Князья Глинские промолчали, так как их вызывали в Москву, чтобы наделить волостями для кормления.

«Быть по-вашему», — не стал спорить с соседями Шемячич и со своими полками вернулся в собственный удел. Здесь у него стараниями воеводы Клевца, его помощника Дмитрия Настасьича, а также собственной заботой была налажена охрана порубежья с помощью сторож, дозоров и станиц.

В конце сентября 1508 года стало известно, что в Москву к великому князю приезжало посольство от Сигизмунда во главе с воеводой полоцким паном Станиславом Глебовичем и маршалком Яном Сапегой просить мира. И, как ни странно, мирный договор, названный вечным миром, был подписан. Согласно ему, к Московскому государству отходили Курск с волостью, а к Литве пять волостей, занятых русскими войсками в ходе порубежных военных конфликтов. Так как Курск ближе всего был к Рыльскому уделу, то волей Василия Иоанновича он был отдан рыльскому князю для «сбережения, охранения и умножения людьми».

Но «громом средь ясного неба» для Василия Ивановича Шемячича стало известие о том, что великому государю поступила челобитная от сына черниговского князя Василия Семеновича, только что похоронившего родителя и вставшего во главе удела. В челобитной Василий Семенович обличал рыльского князя в честолюбивых замыслах, в желании овладеть всей Северской землей. А еще, что более страшно, в измене государю и умыслах переметнуться на сторону Сигизмунда.

— Но ведь ни сном, ни духом, — не находил себе места во дворце Шемячич. — Я ли не радел государю в прибавлении земель и в борьбе с Литвой?.. Я ли пот не лил на ратных полях за Русь православную?.. И на тебе — каверза, оговор, донос! И от кого?.. От ближайшего соседа…

Видя князя и в гневе и в скорби одновременно, слуги старались не попадаться ему на глаза: рука у князя тяжелая, «приголубит» — мало не покажется. Даже постаревший пан Кислинский, на что «правая рука» князя в хозяйских делах и дока в других вопросах, но и тот держался в сторонке. С одним неосторожным словом можно в немилость попасть. Княгиня же, Ксения Михайловна, и в обычное время редко расхаживавшая по дворцу, теперь же стала не слышна и не видна, словно ее и в живых не было. И только сивобородый воевода не страшился приблизиться к князю.

— Княже, не бери оскуду в голову, — утешал, как мог, воевода Клевец. — Кто чист душой и мыслями, к тому грязь не пристанет. Правда восторжествует над лжой. Всевышний не даст в обиду…

— Твои бы слова да Господу в уши… А еще лучше — сразу в уши великому князю и государю Василию Иоанновичу, — не очень-то верил в благополучный исход дела Шемячич. — Его племянник Дмитрий, — на что кровь по батюшке родная, — но и тот не помилован, так и сгиб в заключении1. А я кто таков, чтобы правду искать?..

Однако случилось невероятное. Из Москвы прибыли служивые люди во главе с думным дьяком Андреем Волосатым, но не для того, чтобы взять Василия Ивановича в железа, как хотелось черниговскому князю, а для расспроса видоков и послухов.

Без малого полгода «копались» дьяк и подьячие в тонкостях дела, кормясь у того, на кого искали вины. Был опрошен воевода и прочие начальные ратные люди, в том числе Дмитрий Настасьич, входивший в силу. Не оставили в стороне пана Кислинского, уже несколько лет ведавшего всем хозяйством князя — замком, дворцами, казной. Да что там пан Кислинский, опросили десятка три челядинцев и слуг. Потом дошла очередь и до священнослужителей. Особенно много беседовали с отцом Иеронимом, священником церкви Рождества Христова. Но никто из опрошенных не показал против князя. Все, словно сговорившись, высказались о нем по-доброму, без изъяна и оговора. Даже слуги и челядинцы, которым князь, чего греха таить, случалось сгоряча и в морду мог двинуть, и плетью отхлестать. Московские подьячие, ведшие опрос, только хмурились да руками разводили — уплывал от них хороший куш и ясак от богатств княжеских, найди они его вину.

Вступились за рыльского князя и московские бояре Даниил Щеня и Яков Захарьевич Кошка, хорошо знавшие Василия Шемячича по походам против Литвы. Замолвили перед государем слово Глинский Михаил и митрополит Симон. И Василий Иоаннович велел розыск по делу прекратить, рыльского князя оправдать. А с черниговского и стародубского князя Василия Семеновича повелел взыскать деньгами в государеву казну за обиду и клевету. А чтобы во всей Руси знали о справедливости государя, по данному делу была издана специальная грамота, копия которой подарена Шемячичу, как проявление великокняжеской любви и милости к нему.

— Фу! — облегченно вздохнул Василий Иванович и стал готовиться к свадьбе сына на сестре братьев Глинских Анастасии.

Принципиальная договоренность уже была достигнута, ждали только благоприятного исхода разбирательства по оговорной челобитной.

— Я же говорил, что Господь не оставит своим попечением, — откровенно радовался за князя Прохор Клевец, как-то разом сдавший и постаревший за последние месяцы.

— Да, да, — согласился Василий Иванович, осеняя себя крестным знаменем. — Господь не допустил торжества кривды над правдой. А вот седин в волосы добавилось. Ну, держись, князь Семен! Отплачу сполна!

— О волосах ли думать, княже, когда голова цела, — улыбнулся воевода, переиначив поговорку.

В другое время улыбка бы озарила лик воеводы, раскрасила бы его яркими красками, но ныне она только сморщила, еще больше обнажив старые боевые шрамы и сделав похожим на печеное яблоко.

«Жаль, стареет воевода, — с сожалением подумал князь. — Еще если годок продержится, то слава Богу… А кем заменить? Дмитрием?.. Но как он себя покажет без воеводской опеки, еще неизвестно. Тысяцкий или помощник воеводы — это одно, а воевода — совсем другое… Впрочем, время покажет. А пока нечего ставить телегу впереди лошади».