Три цвета отражений - Гелприн Майкл. Страница 16

За несколько месяцев он побывал, кажется, везде. У него был небольшой штат, человек десять, все больше молодые ребята, свежеиспеченные бакалавры или магистры. Вести подсчеты было не так просто: многие фермеры неохотно шли на контакт, подозревали, что правительство хочет их контролировать, да и вообще у них было много своих дел, а от правительства они не видели особой пользы – ни тебе субсидий, ни другой какой поддержки. Никто ничего и не просил, правда. Тут, в Новой Зеландии, независимость ценили больше всего. Так что овчаровским сотрудникам приходилось проявлять дипломатические таланты, и они старались. Одна девочка даже собралась замуж за фермерского сына, правда, согласилась доработать до конца проекта.

Овцы же имели тенденцию рождаться и умирать, так что, подсчитав поголовье, приходилось оставлять фермерам инструкцию – как сообщать обо всех изменениях. Овчаров написал программу, которая вела учет, натаскал программиста Майка, и тот каждую неделю запускал ее и сообщал, каков баланс.

Позавчера, в воскресенье, они сидели с Танзанией на террасе, допивали последний бокал. Танзания полистал на экране очередной отчет и повернулся к Овчарову, очень довольный:

– Ну что, дорогой? Все мы сделали, слушай! До срока! Бонус дадут, премию, значит. Гулять будем, друзей позовем! – тут он немного поскучнел, наклонился к Овчарову и пожаловался. – Грустно мне, Андрей, столько хороших людей дома осталось, никого не вытащишь в гости. Хорошо, я тебя поймал тогда. Давай выпьем за друзей!

Выпили, спели песню, новозеландскую. Потом Овчаров заговорил серьезно:

– Отари, очень странное число у нас получается. Шестьсот шестьдесят шесть тысяч и шестьсот тридцать девять овец.

Танзания задумался.

– И правда, как-то… знаешь, некрасивое число. Неправильное! – с жаром добавил он. Потом хлопнул себя по лбу:

– Вот идиот, а? – и цветисто выругался по-грузински. – Я же тебя хотел послать в одно, последнее место! – полез в кучу распечаток, валявшуюся на краю стола, и достал одну, с картой.

– Вот посмотри. Тут живет один фермер, совсем дикий.

– Это как? – Овчаров был несколько сбит с толку.

– Никого видеть не хочет, грубый. Раз в месяц приезжает на лошади в город, привозит сыр. Вкусный, слушай, пальцы проглотишь! Почти как сулгуни. Даже лучше, – добавил Танзания в неожиданном приступе честности. – И никого к себе не пускает, говорит – не ваше дело, как я тут живу. Поезжай к нему, а? Надо…

– Да я понимаю, что надо, – вздохнул Овчаров. – Что ж ты, Отари, раньше не сказал, я уж тут расслабился совсем.

– Виноват, каюсь. Совсем из головы вылетело. Но это уже последний участок, ты только подумай. А потом – гуляем!

Еще полгода назад он ехал на работу на метро, восемь часов сидел в московском офисе, писал код, выходил покурить, писал код, пил кофе, ехал домой на метро, покупал съедобную дрянь по дороге, ехал на лифте, придя домой, жесткой мочалкой смывал с себя затхлый офис, вонючую курилку, невыносимый лифт и потное метро. Потом ел купленную дрянь и засыпал под вопли машинной сигнализации на улице… И вот он идет по тропинке, потому что машина сюда не пройдет, греет мартовское нежаркое солнце, пахнет травой и цветами. «Сюда, мой друг, пешком, и только с рюкзаком». Все это удивительно.

Тропинка все сужалась, а скалы по бокам поднимались выше и выше, так что Овчаров забеспокоился – не сбился ли он с дороги. Вот уже скалы встали стеной, он вошел в узкий проход, повернул направо, метров через десять налево – и вдруг раскрылась внизу небольшая, залитая солнцем долина. В центре долины было круглое синее озеро, над озером бродили круглые тучки, а ослепительно зеленая трава была усеяна почти такими же круглыми тучками – овцами.

4

…Вот тогда бы и посчитал, козел. Андрей потер шишку на лбу. Чего мне вообще понадобилось спускаться к этому старому идиоту? Он встал на четвереньки, собрал валяющееся вокруг сено, попытался соорудить некое подобие гнезда. Холодно, а ночь только началась. К утру вообще минус будет.

Андрей с тоской вспомнил, как по утрам он ехал на метро, потом писал код, потом опять ехал на метро… И тепло было, и люди кругом. А здесь на сто миль вокруг никого, кроме него, явно чокнутого хозяина фермы и двадцати шести овец. Чтоб он горел, этот Танзания – уговорил черт знает на что…

Андрей вздохнул и стал думать, как бы отсюда выбраться. Ножа, консервов, воды и прочих хороших вещей нет: фермер Смит, оказывается, вход в долину сторожил, и не просто так, а с обрезом. Кратко сообщил Андрею, что его совершенно не интересует, кто он, Андрей, таков и почему здесь оказался, забрал рюкзак, ткнул обрезом меж лопаток, мол поворачивайся, отвел по тропинке в просторный амбар, велел подняться на сеновал.

– Завтра вертолет, соль привезут, сыр заберут. Возьмут тебя. Триста баксов это стоит. Я проверил, хватит. Это забираю. Другое купишь. Спать будешь здесь.

Смит повернулся к двери, подумал и добавил:

– И не вздумай овец считать. – Еще подумал, прибавил длинное непечатное ругательство и ушел.

Андрей сначала подумал, что ему последняя фраза послышалась. Без нее Смит получался просто пиратом. Ну, поймал, ну триста баксов и хороший рюкзак пропали. Делов-то. Зато все сошлось. Ну, почти все, получилось 666 тысяч 665 овец. Так даже красивее, словно бы есть место для еще одной. Для развития, так сказать. Завтра приеду домой, все оформлю…

Только не послышалось ему.

«Земля стоит на овцах. Причем не на всех, конечно. Это важнейшая космологическая константа…» – вспомнил он. То есть, получается, что он, Овчаров, настолько туп и легковерен, что из-за услышанной во сне фразы вместо нормальной жизни зачем-то занялся подсчетом овец в Новой Зеландии. Занятием не только бессмысленным, но и опасным.

Внизу, в хлеву, овцы вздыхали и ворочались во сне. Наверное, там все-таки теплее.

Он осторожно спустился с сеновала. В хлеву и правда было гораздо теплее, пахло свежим навозом, молоком, влажной шерстью. От тепла сразу захотелось спать. Овчаров приткнулся в углу, стараясь не потревожить спящих овец и мгновенно уснул. Он спал долго и сладко, сквозь сон чувствовал, как приваливается к нему сбоку мягкая шерстяная туша, а потом еще одна, с другого бока.

«Признали, – подумал он сонно, – в семью приняли, стало быть. Хорошо».

Он проснулся от яркого света. Дверь хлева была открыта, утреннее солнце било в лицо, в дверном проеме убедительным силуэтом стоял мистер Смит.

– Доброе утро, паршивцы, – сказал мистер Смит, и Андрей поразился, до чего мягко звучит его голос. – Солнце встало.

Овцы вокруг завозились. Андрей хотел поднять голову и спросить, как дела с вертолетом, но голова почему-то оказалась ужасно тяжелой, как после бурной пьянки, а язык совершенно не слушался.

Мистер Смит подошел ближе, наклонился. «Возьмет да и кокнет, с него станется», в ужасе подумал Андрей. Затекшее тело совершенно не слушалось. Хозяин протянул руку, неожиданно погладил Андрея по голове и мягко, словно ребенка утешал, принялся говорить странное.

– А там травка выросла, всю ночь росла, и солнышко высоко, кто у нас главный паршивец? Пра-а-авильно, Эндрю у нас самый главный. Кто пойдет за травкой?

«Совсем спятил», – тоскливо подумал Андрей. А у меня и ножа-то нет, пустыми руками такого лба хрен уложишь… Он покосился на свои руки и остолбенел. Руки были покрыты беловатой длиной шерстью, от плеч и до самых… Овчаров закричал:

– Бааааааааа!!!!!!

– Ну, ну, не балуй, не пугай девок-то, – погрозил пальцем мистер Смит. – Давай-ка, подымайся. Пошел-пошел. Во-о-от, умница.

5

Зеленое под ногами было хорошо, вкусно, много. Синее над головой было хорошо, тепло. Совсем не тяжело держать. Андрей прожевал травинку и покачал головой, привыкая к тяжелой короне рогов. Все было правильно и мудро. Знай держи, ни о чем не тревожься.