Территория бога. Пролом - Асланьян Юрий Иванович. Страница 44

Что поделаешь, если директор Идрисов оставил инспекторам только один способ общения с миром — эту самую рацию. Пятнадцать минут Василий упрямо ждал, когда в эфире появится контральтовый голос Алёны, — и дождался: узнал, что Идрисов движется по реке в сторону кордона. Как будто кто-то гонит человека по узкому коридору…

Гостей Василий встретил, не доходя устья Малой Мойвы. Они шли слишком близко друг к другу. «Наверно, директор командует Агафонову не отставать, — подумал Зеленин, — что-то предчувствует, сука…» Он был уверен, что не промахнется, и все-таки… Все-таки он, всю жизнь проведший в лесу, в первый раз шел на человека. Он вел их не менее километра.

Может быть, в лунных лучах августовской ночи увидел Идрисов тот свет. На этом он оставил стальной нож, лежащий в прохладной мойвинской траве, мерцающий космическим светом.

Идрисов скинул рюкзак, достал нож и повернулся лицом к прохладной реке, холодному свету вечности. Шкурой зверя, безошибочным чутьем тюркского охотника он ощутил смертельную опасность. И достал нож, и посмотрел в небо, и мысленно произнес молитву о благословении. Но было поздно — безвозвратно, неумолимо. Враг, ненависть которого он вскормил сам, уже не сомневался в том, что делает: он бил и добивал оккупанта.

Нет, в засаде Зеленин не сидел — в показаниях было написано: «Я прошел от кордона километров семь-восемь, увидел, что по тропе, метрах в двадцати, мелькает Идрисов…» В своих показаниях Василий не расписывал, что вел гостей более километра.

Зеленин шел и завидовал Алексею Бахтиярову, который видел даже в темноте, как зверь. Однажды на Ольховочном появились два северных оленя, которых Алексей разглядел с Ишерима. А стоявший рядом Василий так и не смог увидеть их в восьмикратный бинокль. Конечно, дикая жизнь формирует физически другого человека: Алексей, выросший в берестовом чуме, с детства вообще не болел, не знал, что такое насморк, и жил как первобытный охотник.

Интересное слово — «мелькает». Я вспомнил, как увидел сквозь полиэтиленовую пленку окна на кордоне Ольховка фигуру человека — она то появлялась, то исчезала. Как оказалось, к домику шел Алексей Бахтияров, по горбатой тропе, которая напоминала караван верблюдов. Может быть, Идрисову, казаху, она напоминала караван? Никогда не забуду, как в армии, на первом месяце службы, я стоял с метлой на краю плаца, а напротив меня — маленький человечек, казах, заместитель командира взвода с тремя сержантскими лычками на погонах. Казах что-то выговаривал мне и тихонечко пинал носком сапога в голени моих ног — аккуратно и точно в косточку. Очень больно, между прочим. Трактористом работал на гражданке. Как-то вспомнилось, что известный чеченский палач имел кличку по своей мирной профессии — Тракторист. И не говорите мне, что клички бывают только у собак, а у людей — прозвища. Чеченцы и казахи нагло брали в рабство русских людей, а между делом рассуждали о правах человека в Европейском парламенте. «Вот идет караван по сыпучим пескам — сам Ходжа Насреддин план везет в Пакистан…»

В ту ночь Василий Зеленин двигался по густой, по синей, по холодной траве — туда, где начиналась узкая тропа, уводившая путника в лесные заросли по буреломному берегу Мойвы. Они достали его!

В каком-то научно-популярном журнале он прочитал, что по фотографиям из космоса ученые пришли в выводу: на планете Земля существует два самых не освоенных человеком места — это Северный Урал и Гималаи. Василий выбрал Урал. Но они достали его!

Как говорят на географическом факультете, они достали его до самой Марианской впадины. И эту лаву уже никто не сможет остановить: багровая пелена застила сознание Зеленина.

Они достали его: предатели, бизнесмены, для которых родина — разновидность минерального сырья, импотенты, неспособные возродить великую державу, утверждающие, что любовь — это статья Уголовного кодекса, продажные чиновники — мерзостная короста на теле страны.

Они достали его — до ядра, до самой цитоплазмы. Он уходил, улетал на край земли, где северные олени и рыси, где останцы, гольцы и водопады Ишерима, пенящиеся в желтой и красной листве, в первом сентябрьском снеге. Где брусничные россыпи на моховых коврах гранитных плит. Он нашел это место — рай за розовым Тулымским хребтом, розовым, если смотреть утром с востока, с кордона Лыпья. Но они достали его! Поднялись за ним вверх по течению на моторках, приземлились на вертолетах, примчались на снегоходах.

Инспектор Югринов пошел встречать Идрисова через Ишерим и верховья Молебной, поскольку это был самый короткий путь с Цитринов на кордон Мойва. Инспектор попался на собственной логике таежного человека, точнее — инспектора заповедника «Вишерский».

Тут Якова мало кто обойдет. Три года назад он делал большие километры по весеннему снегу, по тому, по правому берегу Вишеры, и вышел на шкуры трех освежеванных лосей, части туш и кровавую требуху. Не смогли все унести. Югринов преследовал браконьеров по лыжному следу пять непрерывных часов, пока не настиг в одной из таежных избушек, с оружием и мясом. Составил протокол, насмешливо отвечая на вооруженные ненавистью взгляды вайских охотников. Тайга, кругом одна тайга… Впрочем, чего стрелять — и так все обойдется: штраф, который он тогда выписал мужикам, не выплачен, скорее всего, до сих пор — откуда у безработных деньги? Бедные бедными, а лесные правила нарушать нельзя: бери столько, сколько унесешь. Жадность не только фраера губит. Животных жалко. Следующей весной нашел сохатого в полынье с разодранными сухожилиями задних ног. Наверное, серое зверье выгнало лося на лед, где он и провалился. Эти волки вообще штраф не платят и охотятся без лицензии, как менты. Да что волки. Тут одна норка обнаглела: стоило Якову отойти, как она по одной выбросила всю рыбу из ведра, которое стояло в лодке. Утащить не успела. Во борьба идет кровавая!

В 1996 году Инспектор уже жил в Березниках — большом городе южнее Красновишерска на сто пятьдесят километров. Два года, слава аллаху, не видел Идрисова. Но однажды в однокомнатную квартиру, которую он снимал, ввалились местные менты и забрали у него легальное ружье. А самого отправили в Пермь на психиатрическую экспертизу, которая признала его нормальным. Оказалось, что этот козел, Идрисов, накатал донос в милицию — через два года после прощания со слезами на глазах! Дескать, работая в заповеднике, Югринов гонял сотрудников с ружьем и неоднократно грозился убить кого-нибудь. Потом полгода Яков выцарапывал ствол из ментовки.

Работал на частной турбазе, построенной богатым хитником севернее заповедника, в той самой Республике Коми, где когда-то пахал шофером. Хитник купил себе сто километров дикой и богатой речки, куда доставлял вертолетом богатых — порыбачить, поохотиться, камешки пособирать. Неожиданно Якову сообщили, что на базу его более не берут и в вертолет, чтобы забрать свои вещи, тоже. Борт улетел на север. Югринов сел на мотоцикл и за один день преодолел триста километров, добравшись до 71-го квартала. Спрятал технику, вброд перешел Вишеру и утром следующего дня был на кордоне Мойва. Отдохнул, снарядился у Василия и ушел в верховья реки и далее, через горный перевал, на северо-запад — до турбазы, километров сто пятьдесят в одну сторону. Добрался до места, зашел в балок для рабочих, смотрит — его дорогого охотничьего снаряжения нет. Понятно: хозяин поделил с работниками. Югринов вышел подышать воздухом.

И тут он увидел: по зеленой полянке в его сторону бежит бригадир Зыков, двухметровый «бугор» по прозвищу Миша-машина. С топором в руке, которая сама напоминала оглоблю.

Бригадир, плотник по зоновской профессии, имел странности свободного человека: зарубит кого-нибудь в гневе, построит в лагере церковь собственными руками, помолится за упокой души несчастного, получит условно-досрочное освобождение и снова становится свободным человеком со странностями. На этот раз, похоже, «несчастным» должен был стать Югринов.