Цитадель (СИ) - Ганова Алиса. Страница 6
- Чего там бубнишь?
- Молитву!
- А, ну да, полезное дело. Молись, не отвлекаем!
Томка хмыкнула и заголосила во всю глотку на русском:
- О, Боже, помоги мне, дуре спесивой, приготовить что-нибудь приличное. Очень молю! Ну, чего тебе стоит?! Пжааа-луста! Я ж тебя не забываю!
От жалости к себе и расстройства она раскисла. Когда закончила лепить, красные руки нестерпимо чесались. А вареники предстояло еще сварить и успеть выловить все сто двадцать штук, пока не переварились.
«Есть ли тут дуршлаг или ложкой придется? Ежели поштучно ловить, охренеть же можно!»
Выяснилось, что дуршлага у них нет, зато есть дырявая старая кастрюля, увидев которую Тамара довольно заулыбалась.
- Девочки, да она сумасшедшая! – услышала Тома, когда, тихо приблизившись к столику у прохода, на котором стоял горшок с маслом. Стена скрывала от чужих глаз, а ветер хорошо доносил слова, произнесенные шепотом. – На ее одежу гляньте, проще у нее ничего нет! А к кастрюле прохудившейся радости сколько? Точно со двора, они там такого отроду не видали!
Продолжать подслушивать Томка не стала: было некогда. Пусть говорят, чего хотят, а ей пора воду сливать. Поставив худую кастрюлю в другую, приступила к вылову вареников и очень удивилась, обнаружив, что они не переварились. Добавив масла, накрыла крышкой и принялась за блины.
Молитва повторилась:
- О, Боже, помоги дуре спесивой… - жарить молча было невозможно: неимоверная духота, ноющие ноги, а ведь еще половины не сделала.
«Каша, в следующий раз только каша! И побольше, чтобы сразу на два дня хватило!» - обещала сама себе Тамара, горько сожалея о самонадеянности и дурости.
Дожарив, плюхнулась на стул и принялась сворачивать блины. Вроде бы хорошо справилась, и даже красные вареники, пропитавшиеся соком, получились съедобными, но жаждала душа еще подвигов. Оглядевшись по сторонам, заметила шкафчик с мелкими склянками. Порывшись, выяснила, что это местные специи, среди которых нашла сушеные травы, мелкие ягоды и цветы. И в голове созрел план…
- Пусть думают, что хотят. Из двора, так из двора! Выпендриваться, так по полной!
Постучав пальцами по столу и окинув фронт работ, Томка бросилась творить красоту, исходя из того, что дети, они и в Африке (империи Благоденствия) дети.
***
- Не знаю, что хуже: отказываться от еды, перемешанной грязной ложкой, или давиться квакушами?
- Ты не довольна моими кваками? - Палаис остановился и пристально посмотрел на Халлу.
- Вкусно, но они же квакуши! – смущенно заметила девочка, опустив глаза. Ее курносый нос и щеки, покрытые веснушками, покрылись румянцем.
- Зато мои кваки лучше, чем их месиво.
- Но есть-то хочется. И ели же, пока не узнали про ложки и все остальное?
- А кто предложил тренироваться на них, а? – серые глаза Палаиса с презрением смотрели на брата Халлы, высокого худого мальчишку, похожего на сестру.
- Кто ж знал? Да и не много узнали! Если бы ты не залез на кухню, жили бы как раньше.
- Я, к слову, сидеть до сих пор не могу!
- Ну, перестарались.
- Перестарались вы, а виноват я? – не унимался знаток кухни.
- Это ты начал кричать, что они готовят из несвежих запасов! Раньше ели и ничего, а теперь?
- Это потому что ты лучше ничего не ел.
- Не ел, хоть сейчас поем! Это ты все привередничаешь!
- А я не виноват, что они кухарят из старых, не свежих припасов!
- Тебе бы поумничать! Не все же при дворе живут.
- Я не жил, а трудился, спины не разгибая, ночами напролет! Помогал родителям и хорошо помогал! Вот твой па занимается обувью, ты бы одел обувку, что причиняет боль?
- Нет. Можно стопы испортить.
- Угу. А я хочу, чтобы они готовили разумно, на совесть. Если пропало, путь выбросят или собакам скормят, но зачем старым куском портить все кушанье?
- Да хорошо они готовят!
- Это потому, что ты не понимаешь, что они делают. А я вижу!
- Научил бы их!
- Слушать не хотят, считают, что не дорос указывать тем, кто в крепости готовит. Куда уж всем до них? – скорчил высокомерное лицо высокий тощий мальчишка. - А у меня в семье поколениями чудеса творят!
- Да куда уж нам до вас, семейной династии личного кухаря императора! – передразнил Вастис, маленький, темненький, жилистый и бойкий на язык.
- Зато ты готов есть протухшее, подгнившее и перетушенное. Хрю-хрю.
- Выскочка!
- Замолчите уже! Мы пришли! - прикрикнул Хелл.
- Но я не могу больше грызть печеную кислятину и квак. Не лезут! – чуть не плача жаловалась Халла. - Может, сегодня съедим?
- Посмотрим.
Отроки притихли и расселись за длинным столом.
- И где еда? Не успела? – Палаис разочарованно поджал тонкие губы. – Не успела подать, уже разочарование.
- Зазнайка! Тебя испугалась! Ей рассказали про твои выходки.
- Будет лентяйничать, еще не так испугается!
- Опять? И так на боку сидишь!
- И пусть!
- Умолкните! Идет!
- А чего это на ней балахон такой странный? – спросила Халла, разглядывая приближавшуюся к столу, уставленному мисками, уставшую Тамару, наспех перетянувшую платье лентами.
- У нее спроси!
- А вот и спрошу!
***
Томка чувствовала, как её прожигают семнадцать пар глаз, не говоря уже об остальных в трапезной, и совсем смутилась. На нее смотрели кто с затаенной надеждой, отчаянием, кто с высокомерием, недоверием - полная гамма противоречивых чувств.
- Ну, что, готовы к опасному испытанию? – спросила, окинув почти каждого внимательным взглядом. От неуверенности и испуга потряхивало, но она изо всех сил старалась скрыть смятение.
- Неужели все столь плохо?
- Первая булочка не поднимается! – перефразировала Тома пословицу про блин комом.
- Смотря, какая булка, какая печь, и какие руки ее туда ставят! – огрызнулся Палаис.
- Не знаю, я не училась на стряпуху, но старалась.
- Ладно, подавай. Мы рассудим, – услышала снисходительное разрешение.
- Ой-ой-ой! – передразнила Томка мальчишку. – Это ты тот одаренный стряпух, стряпок или как там верно?
- Кухарь, – невозмутимо ответил наглец.
- Не зазнавайся! Понятно, что мои умения твоим не ровня, но, если пожелаешь помочь, я не против.
После ее слов воцарилась безмолвие.
- Да неужели?! – глаза у мальчишки округлились и заблестели. Тома могла поклясться, что уловила в них радость предвкушения.
- Ну, да. Главное время подобрать, чтобы другим не мешать. Я пока одна месила, катала, чуть сознание не потеряла! А про ягоды флои вообще молчу! Ненавижу теперь этот цвет!
- Снова взвар ягодный? – спросили дети.
- Неа! – покрутила головой Томка. – Хуже.
Она еще раз оглядела всех разновозрастных отроков-послушников, потом улыбнулась самому младшему и подала ему тарелку.
- Мышь! – огласил радостный детский крик трапезную, и все обернулись.
- Кхе-кхе… - поперхнулась Тамара от свалившегося на нее внимания. – Ты бы не кричал, а то…
- И правда! Мышь, мышь! – наперебой закричали довольные дети.
«Едрит твою мать! – выдала Тома. – Влипла!»
Пока она раздавала тарелки, отроки верещали и скакали, сравнивая, чья мыша симпатичнее. К тому времени, как поставила семнадцатую миску, к галдящей толпе послушников стали подтягиваться неравнодушные Братья и Сестры, решившие, что темная действительно подала дохлых грызунов.
- Что за крик! Всем угомониться! – раздался громогласный оклик тщедушного, сухонького старца с седой бородой. Если бы Тамара не видела лично, что голос принадлежит ему, ни за что бы не поверила, что такое возможно. – Где мыши?!
- Вот! – подали тарелку послушники, и взор Старшего Брата Клахема упал на нечто, имевшее ушки, глазки, носик и усики, как у настоящего грызуна. Тельце импровизированного зверька было сделано из чего-то неизвестного, полито маслом и медом.
- Что это?! – на Томку уставился пронзительный колючий взор, пробирающий до дрожи.
- Блинчики с медом, украшенные под мышь, – пропищала она. Старик не сводил с нее глаз. – Это съедобно и к настоящему грызуну никак не относится.