Темнолесье (СИ) - Рене Жан Кристобаль. Страница 7

Шум разбудил Радана. Громкий и весёлый гвалт. Давно уже никто в деревне так не радовался. Словно все селяне на улицу высыпали, ликовали. Неужто гонец помощь привел? Королевских конников, что в соседнем городке квартировались. Радость лицо офицера осветила. На секунду. Потом он вспомнил, против кого кавалеристам выступить придётся, и поник плечами. Куда им с богиней тягаться?

А шум всё громче. Слышно, как святош славят. Пока Радан одевался, толпа уже до его дома дошла. Выскочил он на улицу, да так и застыл. Солнышко рассветное на плюмажах и сбруе играет. Кажется, что смелым воинам его величества никакая тварь Темнолесья не страшна. Зарубят, даже не вспотеют. В глазах рябит от трехцветья форменных мундиров. Когда-то и Радан такой был. Где-то в прошлой жизни. Когда магия лесной богини еще душу не отравила. Когда еще был он доблестным воякой, а не зайцем трусливым.

Но не на военных Радан смотрел во все глаза. Впереди конников и толпы ликующей шагают святоши. Человек двадцать. Лица ничего не выражают, глаза немигающие, как у рыб, лысины на солнце сверкают. А впереди сенельцев лева Антоне шёл. Одежда рваная на нём вся в бурых пятнах, взгляд безумный, голова высоко вверх поднята. Шагает гордо, как гусак. За ним воинство Ордена пленных ведет. Егерь мрачнее тучи. На шее веревка заговорённая. Избитый. Всё лицо кровью залито. Не церемонились, видать, конники, несмотря на запрет святош. Дею тоже избили. Босая идет. Где-то стопы в кровь изрезала. Следом кровавым белую пыль улицы метит. Вместо лица — месиво. Нос сломан, из глаз в три ручья слезы льют. Если бы не слуги Антоне, упала бы без сил. Грубо под руки тащат. Возле Радана остановилась процессия. Несколько секунд смотрел на него старик, потом всхлипнул, и в объятия заключил.

— Брат! Как ты выжить смог?

У офицера даже язык отнялся. А святоша продолжает:

— Я под трупами схоронился. А колдун ведьму свою забрал, и со зверями ручными, что отряд выкосили, в лес подался. Я — следом. Осторожно иду, по следам. Нас с детства учат следы читать. До самого логова твари этой дошел. Видел, как обратно в человека перекинулась, да с ведьмой долгие разговоры вела. Два дня сторожил, тропы и подходы изучая! Ягодами да кореньями питался. Потом вернулся на тракт и конников с адептами Ордена встретил. Тех, за которыми гонец был выслан. Вместе к логову колдуна вернулись, в плен Колдуна и ведьму захватили.

— Хорош, герой. На спящего веревку накинул!

Голос у Егеря глухой, и слегка шепелявый. Видать, зубов лишился, когда королевские слуги его избили.

Святоша отскочил от Радана как ужаленный, обернулся, палец на колдуна направил, завизжал, как поросенок.

— Заткнись, тварь! Завтра же на ведьмин трон сядешь, душегуб! И ведьма твоя тоже!

Вдруг замолчал, застыл святоша. Потом к Радану повернулся, сказал с печалью:

— А ты знаешь, что всё это время с ведьмой жил? Бедный брат…

Безумный святоша снова обниматься полез. Кажется Радану, словно сама смерть его обнимает. В умоляющие глаза Деи смотрит, на Егеря смотрит, что презрением лучится, а слова вымолвить не может. Страх великий наружу выполз. Горло холодными щупальцами сжал.

Вдруг губы разомкнул.

— Ведьма, как есть — ведьма.

Фыркнул Егерь, заголосила было Дея, да святоши живо ей парой оплеух рот заткнули.

Антоне отстранил Радана, внимательно в глаза взглянул, ободряюще по плечу похлопал и дал знак дальше двигаться. Вся толпа военных, святош и жителей деревни мимо рекой людской потекла. Радан на себе сочувственные взгляды ловил. Сердобольные старушки слезу смахивали. Жалко парнишку. Штука ли — узнать, что постель с ведьмой делил. Мужики грустно головами качали, да тайком взгляды на благоверных да на тёщ бросали. А ну как кто из них тоже тёмным силам служит?

Радан стоял ошеломлённый. Стоял и стоял. Уж никого, кроме стайки мальчишек возле его дома нет, а он с места не двигался.

ГЛАВА 7

Лобное место, где вершит закон король, или какой другой земной владыка, всегда вычурное, красивое. Казни, как представления бродячих актёров, декорациями красны. Эшафот чёрной тканью задрапирован, Глашатаи о совершённых преступлениях сообщают, на палаче колпак с прорезями, инструменты блестят, среди народа продавцы воды и сдобы снуют. Королевская казнь — это зрелище, которое не только создано в назидание, но и для развлечения.

Совсем другое дело — казнь ведьмы или колдуна. Сенельцы не ищут зрителей. Им безразлично, придут ли на казнь жители города или деревни. Будь их воля — прямо в лесу убивали бы тех, кто тёмное колдовство творит. Но для того, чтобы душа колдуна призраком в мир не вернулась, надо его тело кипятком мучить, да с ритуалом и заклятьями. Вот и получается, что проще колдуна туда везти, где можно эшафот построить с ведьминым троном и очагом. Говорят, что сенельцы долго спорили с правителями, силясь доказать, что не стоит убивать колдунов на людях. Но тут им пришлось уступить. Ведь каждый убитый колдун — доказательство того, что не дремлет власть, что она заодно со святошами. Колдунов простой народ не любит. Потому и привечает святош. Потому и верен тому правителю, что огнём и кипятком чёрную магию уничтожает.

Лобное место для казни Егеря и Деи сколотили из тех же досок, что на прошлый эшафот использовали. Добавили ещё, чтобы второй ведьмин трон возвести. Между тронами чашу бронзовую для очага поставили, и котёл над ней подвесили. Самый большой, какой в деревне нашёлся. Ни чёрной драпировки на эшафоте не было, ни продавцов в толпе. Сенельцы спешили побыстрее от колдуна да ведьмы избавиться, потому даже на помост приговорённых по приставленным доскам поднимали. Егерь сам взобрался, а Дею один из служек, здоровенный детина, на плече нёс. Радан не посмел святош ослушаться, что на казнь его призвали. Стоял в толпе, чувствуя дружеские похлопывания по спине. Всего сутки прошли с тех пор, как в деревню сенельцы и конники пленных привели, а уже кипела вода в котле, стояли наготове корноухие адепты Ордена, готовясь казнить служителей тёмных сил, уже затихла толпа, готовясь к зрелищу. В эти секунды припомнилось парню, как стоял он вот так на казни Горана. Тогда невеста лицом ему в грудь ткнулась, не желая видеть мучений убийцы. Теперь же она привязанная и почти сомлевшая на ведьмином троне сидит. Служки её всей одежды лишили. Белым пятном на эшафоте из грубо сколоченных досок тело её светится. Лицо разбитое распухло, глаза в щёлочки превращая. Волосы прекрасные свалялись, словно пряжа спутанная. Егерь получше выглядит. Смотрит с вызовом, время от времени честит святош словами непотребными. У обоих на шеях верёвки заговорённые.

Вдруг что-то в мире изменилось. Сначала движение пропало. Словно остановилось время, словно испугалось того, что случится. Антоне застыл, руки расставив. Ладонями в затылки приговорённых целится. Рот раскрыт. Только-только волшбу творил, слова шептал, что должны были жизнь в Дее и Егере удерживать, а теперь стоит, не шелохнётся. Ковши в руках служек паром исходят. Вот-вот на кожу невесты Радановой кипяток прольется. Стоят святоши, не шелохнутся. Народ тоже застыл. Ни звука голосов, ни шороха одежд, ни шума ветра. Радан головой вертит, пытается понять, кто с ума сошёл — мир вокруг или он сам. А ещё в душе надежда теплится, что Егерь решил себя колдовством спасти, а заодно и Дею. Но чего он ждёт тогда? Чего не разорвёт путы и не раскидает святош и воинов? Сидит, глаза вылупив.

Только так подумал Радан, сразу звуки и движение в мир вернулись. Кипяток на руки приговоренных хлынул, Антоне заклятья зашептал, а Дея завизжала. Через секунду к её голосу Егерь свой рёв добавил. Забились бедолаги на тронах, а святоши привычно ковш за ковшом черпают, и льют на врагов своих. Даже со своего места видит парень, как некогда белая кожа милой ярко-красной стала. Как рот в крике кривится. Звуки казни сердце рвут, но заткнуть уши сил нет. Пошевелиться сил нет. А к визгу Деи и крикам колдуна добавился хохот рыжей богини. Смеётся над Раданом, над надеждами его разбитыми, которые сама и внушила. Смех этот из парня клещами раскалёнными разум тащит. Болью в сердце, дрожью в коленях, криком великим отражается.