Падь (СИ) - Штиль Жанна. Страница 67

Бригахбург, как красное солнышко, каждое утро появлялся за очередной капсулой антибиотика, неизменно садился напротив Наташи, молчал, всматривался в её лицо, желая отыскать на нём ответы на свои вопросы.

Девушка отметила, что он за эти дни осунулся, в глазах появилась глубина и не замечаемая ею ранее грустная задумчивость, но вёл он себя спокойно, и она была уверена, что в замке всё хорошо.

Он же со своей стороны отметил её усилившуюся бледность и отчуждённость. Глаза стали выразительнее и больше. В них плескался немой укор и боль. Накануне Герард забрал последнюю капсулу и сейчас приехал не за этим.

Наташа, сидя на лежанке в позе китайского болванчика, потрясла перед ним пластиной с пустыми ячейками и показала знаками, что больше ничего нет и вице-графу съеденного достаточно.

Бригахбург, не глядя в сторону знахарки, по-прежнему разглядывая иноземку и игнорируя её красноречивые жесты в сторону двери, произнёс:

— Старуха, что скажешь о её состоянии?

Наташа беспокойно оглянулась на бабульку.

Кэйти, чуть дыша, бесшумно подвинув ведро с водой и осев на кривую скамейку, мимикрировала под цвет печи.

— Сами видите, хозяин, боль вышла вся. А что ест плохо, так тут никто не поможет.

— А говорить она сможет?

— Говорить? — Руха шмыгнула крючковатым носом. — Так, может, ей сказать нечего.

Наташа усмехнулась без тени страха: «Верно бабушка сказала». В душе накапливалась тревожная муть, словно девушка ждала чего-то страшного. Это пугало и одновременно хотелось приблизить неизбежное, чтобы избавиться от мучительного ожидания.

— Значит, не хочешь говорить, — его сиятельство пронзил иноземку грозным взором. — Едем на источник. Хочу посмотреть на него. Заодно обмою тебя. Сам.

— Что? — возмущение выплеснулось вскриком, царапнув гортань и выравнивая осанку.

Последовавший за этим раскат громкого смеха Бригахбурга заставил Наташу покраснеть. Всё же он невозможный мужчина! Волна протеста рвалась наружу. Хотелось топать ногами и говорить гадости.

— Собирайся, едем в замок, — Герард окинул избу коротким взором. Остановив его на Рухе, отстегнул от пояса мешочек с деньгами, бросил на стол: — Угодила, старая.

Наташа обняла ведунью, прижимаясь к ней, чувствуя под руками угловатость искривлённого иссохшего тела и исходящий от её одежды горький запах трав.

— Спасибо за всё, бабушка.

— Может, заглянешь когда, Голубка, — скользнула ладонью по её плечу старуха. — Ты не смотри, что хозяин грозный. Он честный и справедливый.

Девушка пожала плечами. Сказать нечего. Кому нужны её сомнения и метания? Чтобы судить о человеке, нужно его знать.

— Бабушка… — буркнула знахарка, прислушиваясь к слову. Вздыхая вслед выходившей иноземке, осеняя её крестным знамением, шепнула: — Иди с богом, Голубка.

— Сюда давай.

Не успела Наташа опомниться, как подбежавший воин схватил её за талию, подкинул в воздух, и она в одно мгновение оказалась сидящей на коне перед Бригахбургом, крепко прижатой к его груди. В копчик впилась лука седла.

— Я пешком пойду, — вывернувшись из рук мужчины и ухватившись за гриву коня, она попыталась соскользнуть на землю, при этом толкнув стражника ногой в грудь. Тот отпрянул от неожиданности.

Граф, перехватив русинку и усилив железную хватку, в недоумении смотрел на подчинённых:

— Она что, всё время так брыкалась?

— Нет, хозяин.

Его сиятельство стиснул колени строптивицы, прижимая к седлу. Конь под ним нетерпеливо сучил ногами, кося глазом на хозяина.

— Шустрая, как белка. Соскочишь под копыта — покалечишься, — разворачивая её спиной к себе, Герард схватил девчонку за колено и перекинул её ногу на другой бок. — Теперь так, — подтянул иноземку ближе, чуть отклоняясь назад, усаживая её едва ли не на свой живот. Бесцеремонно обхватил под грудью, привлекая к себе.

Подол платья Наташи задрался выше некуда, оголяя колени. Если бы она могла покраснеть сильнее, она бы это сделала.

Бригахбург осторожно дёрнул за поводья, плавно трогая с места, задавая коню неспешный темп, теснее прижимаясь к русинке.

Его прикосновения по сравнению с прежними поездками в обществе воинов воспринимались по-другому. Было в них что-то интимное, будоражащее, дразнящее. Вспомнились его поцелуи, горячее прерывистое дыхание.

— Гад, — только и смогла процедить сквозь зубы Наташа.

От деревни до замка всего несколько километров. Почему их нельзя пройти пешком? Графу, конечно, всё равно, что думают о нём служивые. Она ткнула его локтем в бок, пытаясь оттянуть вниз его, словно приросшую, руку. Кажется, он даже не заметил. Склонившись к её шее, обдал щекотным выдохом, вызвав ответную реакцию на физическую близость мужчины. Наташа поёжилась.

От девчонки пахло мёдом. Все эти дни Герард боялся за её жизнь, скучал без неё. И вот она снова рядом, он может смотреть на неё, наслаждаться её обществом, читая в глазах сдерживаемое негодование. Он не смог сдержаться, чтобы не приблизить её к себе, чувствуя, как она вздрогнула и напряглась. В паху заныло. В нём проснулся и бесился его зверь. Страсть, поднимаясь глухой стеной, требовала выхода и не найдя, опадала, вонзаясь в тело мириадами острых шипов. Её попытка убрать руку вызвала улыбку. Блюдёт принятые в отношениях условности? Действительно смущается или только хочет казаться недотрогой?

— Моя Птаха, — шепнул ей на ухо.

Наташа замерла. Перехватило дыхание.

— Никому не отдам, — опалило дыханием висок.

Она прислушалась, унимая непрошеную дрожь и гулкий стук сердца, разрывающего грудную клетку. Показалось или действительно Бригахбург произнёс слова, за которые женщины готовы отдать многое, чтобы услышать от любимого? Любимого…

Его руки волновали. Тело отзывалось на его прикосновения, грубую ласку. Разум протестовал, предостерегал об опасной близости сильного властного мужчины, привыкшего к беспрекословному подчинению окружающих. Она уже была после такого неподчинения в подвале. Чем всё закончилось? Хоть отравитель мёртв, заказчик всё ещё на воле.

Тело онемело от напряжения, но Наташа терпела, не показывая своего недовольства неудобством.

Ещё издали их заметили. Скрежет цепи поднимаемой решётки резанул слух, уже привыкший к расслабляющей тишине маленькой избушки.

В комнате всё было по-прежнему. Наташе казалось, что она не была здесь целую вечность. На каминной полке пылился шлёпанец, на подоконнике в уголке пряталась жестянка из-под пива, за зеркалом на треноге висел узелок с «сокровищами». Рюкзачок распластался на прежнем месте. На ложе постелено чистое бельё. На столике — горсть коричневых таблеток. Их вид вернул в недавнее прошлое. Снова захлестнула взрывная волна боли. Спазмы сжали тисками горло. Девушка оттянула ворот платья, ослабляя его давление, упала на кровать, подтягивая ноги к груди. Глухой стон отчаяния прорвался сквозь плотно сжатые губы. Слёзы, непрошеные, безутешные жгли глаза.

Скоро пришла Кэйти. Решив, что госпожа спит, тихо повесила одежду на спинку стула и ушла.

Слёзы обессилили и Наташа, двигаясь, как заторможенная, переоделась. В умывальне не нашла кусочек мыльца. Вернётся прислуга — спросит её. Накинув на плечи косынку, огляделась в поисках зажима для волос. Опустила глаза на «голодную» балетку. И без того скверное настроение уверенно опускалось в мрачный минус. Девушка медленно и протяжно вздохнула. Нужно найти в себе силы и привести мысли в порядок, обдумать дальнейшее поведение. Всё должно измениться.

Она спокойно вошла в покои вице-графа, поздоровавшись с ним и Кивой, как будто выходила ненадолго. Опустилась на край ложа, ощупывая лоб парня:

— Ну, как дела у больного? Температуры нет… Пульс учащённый…

Ирмгард улыбался. Он не верил своим глазам, жадно всматриваясь в похудевшее лицо своего Ангела:

— Где ты была? — радость рвалась наружу. В один миг отступила многодневная тоска, терзающая душу мучительным ожиданием, когда ему казалось, что всё сон, а девица — плод его больного воображения. Кормилица на задаваемые им вопросы отмалчивалась и убегала в умывальню, появляясь оттуда с распухшим носом и покрасневшими глазами. Отец и вовсе пресекал попытки что-либо узнать, неизменно отвечая: «Об этом после».