Окно в Полночь (СИ) - Гущина Дарья. Страница 74

— Но Дуся… — двоюродный дед подсник.

— А Валик?.. — спросила тихо. — Думаете, я не хочу увидеть его живым?.. Вы не единственный потерявший… Но даже ради него… Ни в чужие головы, ни в чужие могилы я не полезу. Эффект бабочки — знаете о таком? Всех мелочей не предусмотреть. Время — слишком хрупкое сооружение. Начнешь менять одно событие — рухнет конструкция всей жизни. И тебя среди обломков похоронит. Вон… деятель. Полез, — и я устало кивнула на «кокон». — И опыт был при нем, и сила, но пара случайностей — и Валик не тем получился, и Альку мы спасли, и… И нифига у него не вышло. Вы изменение реальности со стороны видели, а я через него прошла. И врагу не пожелаю…

Он молчал. Понимал. Вроде. Но безумие было сильнее. И оно отказывалось предавать мечту, которая столько лет давала силы жить. Багровые глаза то потухали, то вспыхивали с новой силой. Сайел, забытый за ненадобностью, по-прежнему стоял в дверном проеме и заинтересованно бдел.

— Поймите меня, — попросила, подойдя. — И… простите, — и осторожно взяла его за руку: — Не надо ничего менять, Владлен Матвеевич. Прошлого не вернуть. Давайте сбережем то, что еще осталось. Пусть это только тень… и память. И защитим то, что будет. Давайте сядем, чаю попьем…

И пожалела, что сказала. Дядя Боря, услышав сакраментальное «чаю», очнулся. Посмотрел на нас дико… и сиганул в окно.

— Сайел, за ним! — очнулся и двоюродный дед. — Не упусти!

И сиганул следом за саламандром. С пятнадцатого этажа. Оставляя багровый «хвост» силы. Мне поплохело. Не, ну ненормальные — что с них взять?.. Сарказм не помог. Вниз я смотреть побоялась. Прислушалась, уловила во дворе возню и выдохнула. Вроде, живые… И невероятно остро ощутила собственное одиночество. В кои-то веки в хате — никого…

Я повернулась, чтобы закрыть окно, и вздрогнула. Тихие шаги в коридоре, и еще более тихое за спиной:

— Писец… — и бездна удовлетворения в глухом голосе.

Я неловко обернулась. «Псина», подпаленная черным огнем, с обгоревшей шерстью и одним потухшим глазом, сипло зарычала. «Парень», покрытый пятнами копоти, в дырявых шмотках, с обожженным «лицом» и мрачной ухмылкой. Кровожадный взгляд — и мое сердце в пятки. Я невольно покосилась на открытое окно. Пожалуй, я бы тоже вниз, кабы не…

— М-может, п-поговорим? — предложила нервно, вспомнив знаменитое карибско-пиратское «Переговоры?..», и прижалась спиной к подоконнику.

— Зачем? — ощерился он. — Что ты можешь предложить за свою жалкую жизнь, писчая? Путь домой?

Собственно…

«Парень» злобно оскалился, и по кухне поплыли волны ядовито-зеленого мерцания:

— Этот тоже предложил. И я поверил. Двадцать лет на поводке, писчая, двадцать ваших проклятых лет на побегушках! Кто мы, скажи? — и запустил обожженную руку в собачью шерсть, удерживая «пса». — Скажи, кто?

А прав дядя Боря, добрая я… Зря, наверно. Но… жалко.

— Вы ничем не отличаетесь от нас, — сказала честно. — И многие из вас… лучше иных людей. Гораздо. Вы… просто другие.

— Какие?

— Не знаю, — я нахмурилась. — Я вообще недели две как узнала о вашем существовании… У вас есть сила — у нас нет. Мы… живые — вы… не совсем. Вот и вся разница… в общем.

— В общем? — фыркнул он и презрительно сощурился: — А раз мертвое — не жалко? Раз мертвое — можно использовать?

— Нет. Нельзя. И… не мертвое, — я честно смотрела в его глаза и говорила, что думала. Понимая, что никогда не считала мертвым ни Сайела, ни даже птеродактиля. Да саламандр любому живому бы фору дал со своими розовыми штанами, психами и переживаниями.

— А поводки? — «парень» смотрел на меня, не мигая.

— Ну… наверно, они нужны, — ответила осторожно. И попалась на удочку собственной честности. Надо было соврать…

— Такая же, — процедил он. «Пес», поддерживая, зарычал.

Возмутиться и испугаться я не успела. Знакомо зашуршали крылья, и на подоконнике возник Муз. Посмотрел на «парня» задумчиво, хмыкнул выразительно и похлопал по ладони коньячной бутылкой. «Зеленого» аж перекосило — видать, первую встречу вспомнил. Но сюрпризы засим не кончились. Воздух над подоконником зарябил, и из ниоткуда выскочил…

— Баюн? — ахнула я. — Ты, вредное животное…

Кот сверкнул красными угольками глаз и потерся мордой о мой локоть. Заурчал и глянул на «пса». А тот себя не посрамил и сделал стойку. Сущности — сущностями, а инстинкты физиологии неистребимы. Как Баюн велся на валерьянку, так и «пес» повелся на «кота». Зарычал и прыгнул. И только лапы, хвосты и сила красно-зеленым шлейфом промелькнули… в окне. И на подоконнике опять остался только Муз. Я посмотрела на него тупо, а он пожал плечами, сжал бутыль на манер дубинки и засиял синим. Все же это мой основной цвет…

— Писец, — выдал сакраментальное «парень», видимо, заводясь, но…

— Завидуй молча, — предложил… Валик.

Знакомая зеленая тень небрежно повела плечами, сбрасывая сумрак «кляксы» как старый плащ. И взяла «парня» за шиворот с неожиданным:

— Не скучай, Вась. Мы на минуту, поговорить.

И — в окно. Я рванулась следом, но не успела. Зеленый шлейф — и Муз. Растопырил крылья и многозначительно махнул бутылкой. Я замерла, когда горлышко уперлось мне в солнечное сплетение. Поджала губы и съежилась. Ладони прострелила резкая боль, кожа вспыхнула огнем. Я быстро прижала руки к ледяному подоконнику. Все. Ушел. На вспухших пальцах таяли обрывки нитей. Навсегда…

А внизу разгорался бой. Цветными лентами плыло северное сияние. Полыхало яростное пламя. Вспыхивали и быстро гасли зеленые огоньки. Но все перекрывали знакомые «инквизиторские» вспышки сверхновой. Сай, что же ты творишь — выгоришь же… Валик, где ты там, если вообще живой?.. Судьба этих двоих меня, по понятным причинам, волновала больше других. Но из окна подробности не разобрать, а вниз идти — страшно. Черт, как на мою жизнь похоже, смотрю на мир, как из окна на Полночь, и ничего не вижу, кроме… Похоже, Сайел выжимал из себя все, а значит… Кровь застыла в жилах. Удавлю того, кто управляет саламандром, этой же привязкой, если Сай выгорит дотла…

Ослепительная вспышка — и двор затопила тьма. Я зажмурилась и протерла слезящиеся глаза. И вновь выглянула в окно. Ничего не видно. Только пепельная метель заметает опустевший двор. И звенящая тишина выползает из сонных подворотен. И… пустота. И… одиночество. Бескрайнее и беспросветное, как безлунная полночь.

— Куда?! — рявкнул Муз, перехватив бутылку.

Я быстро захлопнула окно, на ходу схватила шапку и зажигалку и рванула вниз. Прочь из прокуренной квартиры, вниз по лестнице — сволочи, лифт сломали… Перескакивая через ступеньки быстро, до головокружения. Собирая второпях повороты и не чувствуя боли. Даже когда ударилась плечом о стальную дверь подъезда, в темноте не рассчитав расстояние, не поняла, что случилось. Выскочила из подъезда и замерла.

На скамейке сидели двое. Две запорошенные пеплом фигуры, как недавно чуваки с пивом в снегу, только те — от безделья, а эти… На улице было нечем дышать. Отвратительно воняло почему-то горелой краской, и пепел забивал нос. И лез в глаза. Но и без него — ни зги не видно. Влажный туман затягивал двор, до предела сокращая видимость.

— Дуся… — икнул Владлен Матвеевич и захохотал.

Дед Игнат сидел рядом и выглядел неважно. Никакого лоска, никакой иронии, никаких галстуков и самолетиков.

— Прекрати! — рявкнул на брата.

А тот снова икнул, промямлил «Дуся…» и зарыдал. Я отвернулась. Больно… Совсем недавно — почти здоровый, лучащийся силой, а теперь… старый, больной и очень уставший человек. С пустой и бледной сущностью. А где же…

— Васек, не ходи туда, — Игнат Матвеевич, тоже пустой и бледный, обнял брата за плечи. — Не ходи. Не надо.

— Вы… и всё? — спросила сипло. Я не верю!..

Он кивнул.

— Дуся… — шмыгая носом, добавил Владлен Матвеевич.

Я упрямо дернула плечом. Не верю…

— Выгорели. Все. Ты никого там не найдешь, — устало сморщился Игнат Матвеевич.

— Я не верю, — сказала сипло.

Саламандры — не тараканы, тапкой не прибьешь! А если выгорели… Они же высшие, м-мать их, огненные сущности, живое пламя! От костра остаются угли или искры, а из них разгорается новый огонь! Надо искать. Надо найти. Хотя бы искры. Или угли. Должен же кто-то уцелеть… Черт, должна же я наконец научиться заботиться о тех, кто заботился обо мне… пусть корысти ради.