Анна, одетая в кровь (ЛП) - Блейк Кендари. Страница 52

— Должно сработать, — сообщаю я, хотя, по большей части, не понимаю, о чем он вообще говорит.

— Да, — скептически подтверждает он. — И если ты предоставишь мне потоковый накопитель с мощностью в 1,21 ГВт, то мы сработаемся.

Я улыбаюсь.

— Неверующий Фома. Не будь таким пессимистом. План сработает.

— Откуда ты знаешь? — интересуется он.

— Потому должно сработать, другого шанса не будет, — я отвечаю ему с широко открытыми глазами, пока не начинает стучать в голове.

В доме расположилось два фронта, каждый из которых занимался подготовкой …и, возможно, проделывал все в первый и в последний раз. На верхнем уровне лестнице Томас с Морфаном рассыпают в линию порошкообразный фимиам. Затем Морфан достает свой собственный атаме, рукоятку которого украшал наугад вырезанный знак пентаграммы. Он не такой крутой, как мой, зашнурованный в кожаные ножны и перекинут ремнем через плечо и грудь. Все это время я пытаюсь выкинуть из головы рассуждения Морфана и Томаса насчет моего ножа. Ведь это же всего-навсего простая вещь; по сути, он — не хороший и не плохой артефакт. У него нет собственной воли. Все эти годы я не прыгал вокруг него и не называл «Моя Прелесть». А что касается связи между ним и Чародеем, то сегодня ночью мы, наконец-то, ее разрушим.

Наверху Морфан что-то тихо шепчет и медленно поворачивается по кругу против часовой стрелки. Томас возится с чем-то похожим на деревянную руку с растопыренными пальцами, затем несется с ней по верхней ступеньке и кладет на пол. Морфан тем временем уже закончил песнопение; он кивает Томасу, который зажигает свечу и отбрасывает ее от себя. Вдоль верхнего этажа появляется линия синего пламени, которая с каждой секундой разрастается все больше и больше, пока не начинает дыметь.

— Пахнет так, будто здесь играет концерт Боба Марли, — сообщаю я, пока Томас спускается вниз по лестнице.

— Так пахнет пачули [54], - отвечает он.

— А что насчет деревянных прутьев?

— Это корень окопника лекарственного. Для защиты дома, — он смотрит по сторонам. Я вижу, как он осматривает дом последним контрольным взглядом.

— И все же, ребята, что вы делали там наверху?

— Оттуда мы начнем читать приворотное заклинание, — отвечает он, указывая головой на второй этаж. — И это наша линия обороны. Мы собираемся запечатать весь верхний этаж. На худой конец перегруппируемся, если что. Мы не должны позволить ему добраться до нас, — он вздыхает, — поэтому, думаю, еще стоит нарисовать пентаграмму возле окна.

На кухне раздается грохот, вероятно, не без участия второго фронта. В его состав входят: моя мама, Кармел и Анна. Мама находится возле дровяной плиты и с помощью Анны варит защитное зелье. Я улавливаю запах розмарина и свежесть лавандовой целебной воды. Выражение матери говорит о том, что она «готовится к худшему, но надеется на лучшее». Это по ее части, она роняет что-то в котел, чтобы заманить призрака сюда — то есть, полностью игнорируя мою технику «rope-a-dope».

Не знаю, почему я так зациклен на этой технике. Даже я теперь начал задаваться вопросом, на чем она собственно основана. Из чего следует, что «rope-a-dope» обман. Это как стратегия бокса, прославившая Али. Сначала заставить людей думать, что он проиграет. Вынудить их вести себя так, как того хочет он, а затем победить соперника.

Тогда в чем заключается моя «rope-a-dope»? Убить Анну.

Полагаю, я должен пойти и сказать ей об этом.

На кухне мама измельчает какие-то листовые растения. На счетчике стоит открытая банка с зеленой субстанцией, которая пахнет как смесь соленьев и древесной коры. Анна перемещает кастрюлю на плиту, а Кармел на ощупь ищет дверь, ведущую в подвал.

— Что там внизу? — интересуется она и открывает ее.

Анна напрягается и смотрит на меня. Что обнаружит Кармел, если войдет внутрь? Озадаченных, шаркающих трупов?

Вероятно, нет. Из-за частого появления здесь призраков, Анна чувствует себя виноватой. Если Кармел ничего не обнаружит, то все, что предстанет перед ней — это слабовыраженные холодные пятна и случайно обнаруженная таинственно-закрытая дверь.

— Ничего такого, из-за чего мы должны волноваться, — отвечаю я, проходя мимо, чтобы закрыть ее. — Наверху дела идут неплохо. Как они здесь?

Кармел пожимает плечами.

— От меня немного помощи. Этот процесс похож на приготовление обычной пищи, хотя я и не умею готовить. Но, кажется, здесь все идет по плану, — она морщит носом. — Но очень медленно.

— Никогда нельзя спешить, если варишь хорошее зелье, — улыбается моя мама. — Сначала на тебя накатит усталость, и тогда, Кармел, тебе понадобится помощь. Тебе придется убрать еще кристаллы.

Кармел ей улыбается, но пялится на меня.

— Думаю, мне нужно еще помочь Томасу и Морфану.

После того, как она уходит, я жалею об этом. Хотя в комнате находится всего три человека, кажется, словно она переполнена людьми. Мне есть, что сказать, но только не в присутствии матери.

Анна прочищает горло.

— Думаю, все получается, миссис Лоувуд, — говорит она. — Нужно еще с чем-нибудь помочь?

Мама смотрит на меня.

— Не сейчас, дорогая. Спасибо.

Пока мы идем через гостиную в фойе, Анна запрокидывает голову, чтобы мельком посмотреть, что же происходит наверху.

— Ты не представляешь, насколько все выглядит странным, — сообщает она. — В моем доме находятся люди, а у меня нет желания разорвать их на мелкие кусочки.

— Но это прогресс, правда?

Она морщит носом.

— Ты…что означает слово, которое недавно употребила Кармел? — сначала она смотрит в пол, а потом переводит взгляд на меня. — Задница.

Я смеюсь.

— Ты въезжаешь в суть.

Мы выходим на крыльцо. Я тянусь застегнуть пиджак. Его я никогда не снимал здесь; полвека в этом доме не было тепла.

— Мне нравится Кармел, — говорит Анна. — Вначале, конечно, было не так.

— Почему?

Она пожимает плечами.

— Думала, что она была твоей девушкой, — улыбается она. — Но это, на самом деле, такая глупая причина, чтобы кого-то невзлюбить.

— Да, хорошо. Думаю, у Томаса с Кармел что-то типа начальных курсов для зарождения отношений.

Мы опираемся на дом, и я чувствую гниль тонких досок позади себя. Они не чувствуют себя в безопасности; с минуту, что я откидываюсь, всё выглядит так, словно я один удерживаю их здесь, а не наоборот.

Боль в голове напоминает о себе еще сильнее. Она такая же, как и у бегуна, который хватается за свой бок. Мне нужно узнать, есть ли у кого-нибудь с собой адвил [55], но это так глупо. Если на меня навели порчу, уместен ли здесь он будет?

— Тебе становится больно, не так ли?

Она смотрит на меня с беспокойством. Думаю, я не отдаю себе отчета в том, что тру глаза.

— Со мной все хорошо.

— Нам нужно, чтобы он пришел как можно скорее, — она шагает к перилам и назад. — Как ты заставишь его войти сюда? Расскажи.

— Я собираюсь сделать то, что ты всегда хотела, — отвечаю я.

Ей требуется минута, чтобы понять меня. Если способен человек выглядеть так больно и одновременно благодарно, тогда у Анны на лице мелькают именно эти чувства.

— Не тревожься так. Я только собираюсь немножко убить тебя. Оно больше будет похожим на ритуал кровопускания.

Она хмурит брови.

— Точно сработает?

— С учетом всех дополнительных заклинаний, готовящихся на кухне, думаю, да. На конечном этапе призрак должен выглядеть, как плавающая мультяшная собака после того, как учует тележку хот-догов.

— Оно ослабит меня.

— Насколько?

— Не знаю.

Проклятье. В этом вся правда. И, тем не менее, я не знаю, как быть. Не хочу вредить ей, но ее кровь это ключ. По лезвию проносится поток энергии, отчего черт-знает-что дребезжит, как вой альфа-самца. Я закрываю глаза. Все может пойти наперекосяк, но слишком поздно отступать назад.