Возвращение (СИ) - Штиль Жанна. Страница 98

— Понятно… — Интерес к празднику пропал. Душу пронзило зимним холодом. Захотелось в тепло. Туда, где её ждали Гензель, Хельга, Фиона. — Вы поможете мне выйти отсюда? — Вела Отто в сторону чёрного хода, через который она вошла с пфальцграфиней и Витолдом.

— Совсем? — удивился он, останавливаясь.

Она кивнула. Слабость разливалась по телу. В желудке рос ледяной ком. Нет, она не хочет оставаться здесь ни на минуту. Бросилась наперерез хороводу к спасительному выходу. Нужно всего лишь выскочить в коридор, спуститься по лестнице, а там — свежий воздух и свобода.

За звуками музыки не слышала, спешит ли за ней Отто или она осталась одна. Не имеет значения! Юркнув под ковровый полог и ослепнув от навалившейся темноты, разбавленной редким свечным светом, бросилась к дверце. Слыша за собой топот и своё имя, рванула её на себя. Ударившись лицом во что-то мягкое и колкое, не успев испугаться, удивилась вспыхнувшему рою светлячков перед глазами. Задохнулась от нехватки воздуха, сползая на пол.

Упасть ей не дали. Повиснув странным образом в воздухе, сквозь стук сердца различила слова:

— Отто, не ожидал от тебя подобного…

Беспокойство, проникнув сквозь завесу шума, заставило встрепенуться. Придя в себя, она попыталась вскочить.

— Погодите, не спешите. У вас кровь.

Её опустили на скамью, укладывая на подушки.

— Отто, до чего ты довёл свою подружку? Так бежать от тебя, — посмеиваясь, незнакомец склонился над ней, всматриваясь в её лик, прикладывая лоскуток ткани к щеке. — Что-то я не помню тебя. Ты чья?

Перехватив платок, Наташа не удержалась от шпильки:

— А разве согласно правилам хорошего тона не мужчина должен представиться первым?

Незнакомец выгнул бровь:

— Хмм… Мне казалось, что…

— Генрих, это пфальцграфиня Вэлэри фон Россен.

— Пфальцграфиня? — Неприкрытое любопытство сквозило во взгляде. — Я думал, что знаю всех пфальцграфов и членов их семей.

Девушка села на скамье, спуская ноги и одёргивая платье.

Незнакомец сел рядом, наблюдая, как она, одной рукой придерживая платок у лица, второй оглаживает платье, расправляя складки на коленях. Под его ногой хрустнуло.

— Веер! — подхватилась она, вскакивая и оседая назад. Кружилась голова.

Мужчина наклонился, поднимая прорванный «ваньшань». На груди звякнула золотая цепь с крупными прямоугольными звеньями и фигурной подвеской с изображением короны.

— Мне очень жаль.

Пфальцграфиня тяжело вздохнула. Хельга расстроится.

— Так почему от тебя убегала фея? — спросил Генрих, не поворачиваясь к Отто.

Отняв от лика пострадавшей платок, озабоченно проронил:

— Царапина. Глубокая.

Бросил в темноту:

— Позовите лекаря.

Улыбнулся, вставая и протягивая руку Наташе:

— Идёмте.

Она заметила его сопровождающих, неслышно жмущихся у стены и практически слившись с нею. Один из них откинул полог, удерживая. Девушка обмерла, наконец-то сообразив, что перед ней коронованный принц — герцог Швабский, сын короля Конрада. Упасть в обморок не получилось. Полученная доза адреналина блокировала страх. Старательно присев в глубоком реверансе, во все глаза смотрела на молодого монарха, оказавшегося довольно высоким. Смуглое вытянутое лицо в ореоле вьющихся волос, подкупающий пытливый взор карих глаз, заглядывающих в душу, будто спрашивая: чего ты стоишь?

— Итак, Вэлэри… — предложил ей согнутую в локте руку, — …прошу вас быть моей гостьей.

Она, онемев, глазела на него, ничего не понимая. Стать гостьей короля?

Тряхнув головой и заломив бровь, ослепительно улыбнувшись, восторженно произнесла:

— Figase!

У выхода кто-то что-то вещал хорошо поставленным громким голосом, от которого заложило уши.

Пронёсшийся по залу ропот сменился оглушительным молчанием, и когда новоявленный король вышел из комнаты, тишина взорвалась аплодисментами и ликованием. Заиграла громкая музыка, резкая и вызывающе-раздражающая. Хотелось заткнуть уши…

Она сидела в тёмной карете, прикрыв глаза и прижимая к груди узкую длинную шкатулку, инкрустированную золотым кружевом, поглаживая пальцем бобышку на защёлке.

Натужное сопение на сиденье напротив сменилось тихим сдержанным постаныванием. Ретинда зашевелилась, меняя позу.

Наташа так и не поняла: у пфальцграфини в самом деле болела спина или она умело притворяется? В какой-то момент на празднике ей показалось, что Ретинда прикидывается больной. Зачем? Да кто её знает.

В тишине, разрываемой скрипом покачивающейся кареты, конским топотом и понуканием кучера раздалось:

— Вэлэри, ты довольна? Тебе понравилось празднество?

— Да, — ответила она, не кривя душой. — Спасибо, что предоставили мне такую возможность.

Всё было бы изумительно, если бы не Герард. Мысли о нём преследовали, бередили душу, поднимая со дна горький осадок, перша в горле едва сдерживаемыми слезами. Перед глазами стояла его невеста. И потом, сидя на возвышении за столом в обществе Генриха, взгляд Наташи кружил над местом, где рука об руку с красавицей-эльфийкой находился Бригахбург. Совсем близко. Настолько, что она слышала его запах, как и приторно-сладкий запах той, что заняла её место рядом с тем, кого она любила. Изредка Герард, склоняясь к Леонор, разговаривал с ней, и пфальцграфиня подмечала, как блестят её глаза и поднимаются уголки губ. Нужно быть слепым, чтобы не заметить, что невеста влюблена в жениха.

Девушка старалась не смотреть в их сторону, но взгляд снова и снова с упрямством капризного ребёнка возвращался к ним, подмечая доверительность их общения. Ни разу не поймав на себе его взора, она с горечью сознавала, что это конец всему. Конец их отношениям, их любви. Её любви. Глаза наполнялись слезами, и тогда она прятала их, опуская ресницы и уставившись в золотое блюдо, стоящее перед ней, наполненное всевозможными яствами, не в силах проглотить ни кусочка.

— Вам не нравится? — спрашивал Генрих, склоняясь к ней, заглядывая в лицо. — Попробуйте вот это.

Вместо одного блюда появлялось другое, которое тут же наполнялось новыми диковинками и она вынуждена была пробовать всего по чуть-чуть, чтобы не обидеть хозяина пира и кивать в знак восхищения, совершенно не чувствуя ни вкуса, ни запаха съеденного:

— Ваш повар превосходен… Всё очень вкусно, ваше величество. Просто я не голодна.

Как тяжело и непривычно сидеть у всех на виду под обстрелом пары сотен любопытных глаз! Она не привыкла к настолько откровенному вниманию, испытывая неловкость и скованность. Тяготилась обществом монарха, который, взяв над ней шефство, вёл себя безупречно.

И только вкус вина ощущался с неизменным постоянством. Оно освежало и бодрило, связывая рот приятной виноградной терпкостью, на время утоляя жажду. Дребезжащие нервы ненадолго успокаивались, пока в очередной раз она не ловила на себе взгляды «опекунов»: вопросительный Ретинды и пронизывающий Витолда.

Невзначай выцепив из ряда гостей знакомый лик блистательной герцогини Ангелики фон Вайсбах, находящейся в обществе высокой пышнотелой шатенки, уже не могла не реагировать на её тревожный неприязненный взгляд. Как же, она помнила, за чьей головой охотилась женщина и как сработала уловка Наташи, наведя тайного советника на ложный след. Ловила её частые взоры в сторону Герарда и её поведение в поместье «Rossen» сейчас не казалось дружеским и искренним. Мы все актёры и носим маски. Когда приличия важнее чувств — иначе не получится. Улыбалась в её сторону, выразительно приподнимая бровь и со скрытым смыслом ухмыляясь: «Ни тебе, ни мне. Так бывает». Её поняли. Ангелика поджала губы, опуская глаза.

Отто — с отцом и мачехой — сидел в ложе короля. Вот уж кто чувствовал себя вольготно, так это Амалия. Непринуждённые свободные движения, смелый взгляд, открытая чарующая улыбка.

Сидение за столом утомляло. Под звучание тихой ненавязчивой музыки поднимались кубки в честь короля, оживлялась застольная беседа. Перекрёстный артобстрел глаз продолжался, и чем хмельнее становились гости, тем развязнее её изучали, тем ярче проступала неприязнь, читались мысли: ты кто такая и откуда взялась? Чтобы стать своей, нужно было родиться и прожить в этом времени жизнь, принять волчьи законы этого общества, стать такой, как все.