Люди сумрака (СИ) - Герцен Кармаль. Страница 46

Раньше единственной странностью было мое маниакальное стремление вернуться в дом Алессы и необычные сны, теперь же появилось то, что вызывало у меня мороз по коже.

Что означал этот амулет и появление внезапно ожившей Алессы? Да, я и прежде слышал об одаренных, которых преследовала церковь, но воскрешение человека, равно как и создание каким-то кулоном его иллюзии… в голове не укладывалось. Я впервые столкнулся с явным проявлением магии, и до сих пор не мог до конца это осознать.

Сначала она казалась фальшивой, ненастоящей. Казалась тем, чем была на самом деле — лишь искусно выполненной иллюзией. Не внешне, нет. Внешне ее схожесть с моей Алессой просто поражала. Убирая волосы с ее узкой спины, я находил едва заметную родинку на плече, которую мне всегда так нравилось целовать. Любуясь прекрасным лицом, видел тонкую морщинку меж бровей, которая была так хорошо мне знакома.

Но моя иллюзия — моя Алесса — редко улыбалась, что отличало ее от моей погибшей любимой, и делала это лишь по моей просьбе. По моей же просьбе она смеялась, и смех звучал так похоже! Вот только в глазах не было веселья.

Она ложилась спать, закрывала глаза, но однажды я понял, что сон ей не нужен. Ей не требовалась еда, хотя она ела то, что я предлагал. Я чувствовал тепло ее тела, но душевного тепла не ощущал.

Утешение я находил в ее памяти. Поразительно, но она помнила наши разговоры и памятные события, могла рассказать даже то, что я уже давно позабыл. И когда она припоминала какой-нибудь забавный случай из нашей совместной истории, ее голос становился живее и звонче, а в глазах появлялся блеск. Разгорячившись, Алесса-иллюзия начинала жестикулировать, чем так напоминала погибшую Алессу. Я слышал знакомые интонации, ее любимые словечки и видел такое родное лицо.

Большего я и желать не мог.

Но вместе с тем появился и страх — что, если Алесса-иллюзия однажды вспомнит, как погибла та, настоящая Алесса? Что, если в тот же самый миг она навеки меня возненавидит?

Иллюзия, посланная мне таинственной незнакомкой и ее амулетом, не переставала меня удивлять. Она становилась все более самостоятельной. Если раньше она находилась лишь там, где я ее оставлял, похожая на застывшую куклу, то со временем все изменилось. Пока я лежал на кровати, занятый чтением, Алесса бродила по дому. Переставляла вещи с места на места, открывала шкафы, чтобы посмотреть на их содержимое.

Делая вид, что читаю, я наблюдал за ней, но не останавливал и ничего не спрашивал.

В какой-то момент ее привлек сад. Выйдя во двор, Алесса всплеснула руками, заявив, что ни у одной уважающей себя хозяйки не должно быть такого запущенного сада. С удивлением и тайной гордостью я наблюдал за тем, как она воодушевленно взялась за работу.

После того, как сад вновь стал ухоженным и аккуратным, каким был задолго до смерти Алессы, ее иллюзия увлеклась рисованием. Карандаши и тетради были извлечены на свет из тесного ящика, где, никому не нужные, пролежали несколько дней.

Мне нравилось наблюдать, как она рисует. Как хмурит лоб, как высовывает от усердия кончик язычка. Заметив мое пристальное внимание, она деланно ругалась, но затем ее разбирал смех.

И да, она смеялась. С каждым днем, с каждым часом она все больше походила на Алессу — ту, которую у меня отобрала судьба.

Это было и больно, и сладко одновременно.

* * *

Я вынырнул из сна-видения. Перед моими глазами стоял образ Алессы в окружении цветов из ее сада. Я видел нежный румянец, слегка пушащиеся от влажной погоды светлые волосы, морщинки, возникающие на лбу, когда она хмурилась, и возле глаз, когда она смеялась…

Она казалась такой же настоящей, как я или Лайли.

Я резко поднялся в чужой постели. С тоской огляделся, подумав, что вернусь сюда всего через несколько часов, хочу я того или нет.

В машине потянулся к радио, но передумал. Громкая музыка — не самый лучший спутник для мрачного настроения. Погода резко испортилась за ночь, а унылый пейзаж за окном, представляющий из себя нескончаемую вереницу голых деревьев на фоне тускло-серого неба, раздражал. Мне хотелось зелени, тепла, света.

Мне хотелось, чтобы все то странное и необъяснимое, что происходило со мной, наконец закончилось.

Родная квартира встретила меня сквозняком и холодом. Я поморщился, обнаружив, что оставил окно в гостиной открытым. Включил телевизор, нашел какое-то кино и бездумно уставился в экран. Когда появились финальные титры, понял, что не могу даже вспомнить, о чем был фильм.

Остаток дня я провел в том же бесцельном скитании по дому и попытках хоть как-то отвлечься от мрачных мыслей — привычном уже ритуале. Но они каждый раз вновь возвращались к Алессе.

Кем же на самом деле была та, кого я видел в своих снах?

Дождь громко барабанил по закрытому окну, бесцеремонно врываясь в мои мысли и нарушая и без того зыбкий покой.

От безуспешных попыток разобраться в происходящем меня отвлек стук в дверь. Открыв ее, я обнаружил на пороге Лайли. Сумерки скрывали в полутьме ее лицо. Дождь безжалостно хлестал по хрупким оголенным плечам. Она явно замерзла и обняла себя руками в наивной попытке согреться. Но пройти внутрь, в спасительное тепло, не спешила.

— Я не должна была сюда приходить! — вместо приветствия зло, с ноткой отчаяния, воскликнула Лайли, перекрикивая шум дождя.

— И почему же все-таки пришла? — мягко спросил я.

— Потому что ты — идиот, — выпалила она. — А я… — ярость внезапно испарилась, ее голос стал тихим. — А я — влюбленная дурочка.

Лайли внезапно покачнулась. Я протянул руку, чтобы ее поддержать. Этот невинный жест будто бы вспугнул ее, она отшатнулась, чуть не слетев со ступенек.

— Лайли, ты что, пьяна? — изумился я.

Ее насупленное молчание подтвердило мою догадку. Я покачал головой: не осуждающе — удивленно. Впервые видел давнюю подругу в таком состоянии.

— Пойдем в дом. — Я осторожно приобнял ее за плечи, легонько подталкивая вперед.

Ожидал сопротивления, но Лайли послушно вошла в гостиную. Скинула ботиночки и села на диван, поджав под себя ноги.

— Я думала, что у нас с тобой есть шанс, — тихо произнесла она. — Наверно, это глупо. Наверно, ты все еще видишь во мне ту маленькую глупышку, которая хвостом таскалась за тобой и Дагом. Но я — уже не она.

— Я знаю это, — серьезно ответил я. Открывая ящики комода один за другим, я пытался найти теплый плед для Лайли.

Словно бы не слыша меня, она продолжала:

— Ты всегда нравился мне… думаю, ты это знаешь. Братец тоже догадывался и всегда надо мной потешался. А я, глупая, верила, что когда повзрослею и похорошею, то ты взглянешь на меня другими глазами. Я даже представляла, как это произойдет. — Лайли рассмеялась, но тут же вновь стала грустной и какой-то потерянной. — Представляла, как выйду к тебе в платье, такая вся… классная, а ты посмотришь, и в твоей голове что-то щелкнет. И я замечу этот взгляд. Восхищенный взгляд.

Я повернулся к Лайли с пледом в руках, но она не позволила себя укрыть. Выхватила плед из рук, будто он был ядовитой змеей, но накинула его на мокрые от дождя плечи.

— Тогда, на вечеринке, я подумала, что этот момент настал. А потом ты все испортил.

— Лайли, я…

— Молчи, — оборвала она. — Ничего не хочу слышать!

Усмехнувшись, я промолчал. Вышел на кухню, чтобы налить Лайли горячего чаю, а когда вернулся с дымящейся кружкой, обнаружил, что она уже спит, положив голову на спинку дивана. Мокрые волосы падали на милое личико. Оно казалось таким безмятежным, а сама Лайли такой беззащитной…

Плед соскользнул с ее плеч. Я укрыл Лайли, подоткнул края пледа, и тихо вышел.

В какой-то момент я впервые поймал себя на мысли, что воспринимаю Алессу как свою погибшую возлюбленную, а не иллюзию, воссозданную с помощью амулета. Все чаще мне казалось, что Алесса и не умирала вовсе. Ведь она была рядом — живая, теплая, пахнущая таким знакомым, чуть горьковатым ароматом ее любимых духов. Та роковая ссора, гибель Алессы, невыносимые дни без нее, а после — ее невероятное воскрешение — все это теперь казалось лишь странным, причудливым, уже полузабытым сном.