Качели судьбы (СИ) - Пафут Наталья. Страница 48

Пробуждение было чудовищным. Он находился в тюрьме своего тела. Не мог пошевелиться. Шок от пробуждения оказался настолько сильным, что поначалу он не почувствовал рук и ног. Постепенно приходят ощущения. Он лежит на боку, руки в локтях стянуты за спиной. Во рту сухо, голова раскалывается, сердце тяжело бухает в груди, жарко, между ног разгорается огонь. Пыль колит лицо, громыхают железные шары в голове, одежда давит на кожу. Вокруг шум, люди смеются, разговаривают.

К нему кто-то подошел. Принюхался, в полутемной зале пахло, удушающим дымом табака, хмелинами, потом, возбуждением, теплом многочисленных человеческих тел, сильным парфюмом, от количества и силы ароматов вокруг кружилась голова, не понять ничего. Человек с трудом перевернул тяжелое тело дракатона на спину, из-за стянутых сзади рук это не очень получилось. Эссейл присмотрелся — Лиззи. Лицо мужчины совершенно посерело и вытянулось. Он спокойно смотрел на девушку, не произнося ни звука. Она, обнаженная, торжествующая, стояла над ним и плотоядно улыбалась, чуть вздрагивая маленьким, пуговкой, носиком.

— Очухался, любовничек? — Лиззи села на грудь дракатона, больно прижав его руки в полу, выворачивая его плечи еще сильнее. Гадливая гримаса искажала его узкое лицо с сильным подбородком, твердым ртом с крепко сжатыми губами и глубоко запавшими глазами. Раздражение, злость, растерянность, ненависть — он и сам не знал, что из этого преобладает в нем сейчас. Несмотря на боль и отвращение, Эссейл задыхался от возбуждения, мелкая дрожь сотрясала его тело. Лиззи медленно пальчиком выводила рисунки на его глуди, поиграла с чешуйками вокруг сосков, лизнула, Эссейлу становилось тяжелее дышать. Лиззи усмехнулась,

— Ну, хочется? Очень? Вижу, очень. Так помни же, мальчик: сегодня ты мой. В моей воле приказывать тебе, награждать тебя или наказывать тебя, если я сочту это нужным. Понял, птаха? А наказывать я тебя буду — много и долго… — И она рассмеялась серебристым смехом, который прозвенел словно колокольчик.

Дракатон молчал, чувствуя бешенную пульсацию внизу, чувствуя влажное тепло тела Лиззи своим голым животом, содрогаясь от отвращения и желания, сражаясь с собственным телом, предавшим его,

— Понял. Ну что, начнем?

Она была очаровательна, когда бледность разливалась по ее лицу и страх расширял ее ясные, удивительно синие зрачки, придавая им такое трогательное и трагическое выражение. Ах как хорошо сжать ее в объятиях и поклясться вечно защищать ее и вечно быть с ней, в ней. Вот уже несколько недель, как он не мог найти себе места от беспокойства. Она заколдовала его, лишила его сна и спокойствия. Старая подружка Айрин, тихая, незаметная, талантливая магичка, легендарная носительница Древней крови, вечная девственница, дурнушка Айрин, всего-лишь Айрин! Но у него как-будто вновь открылись глаза — как она прекрасна, как чиста. Этот урод, этот мутант постоянно лапал ее, смотрел на нее, как на единственное в его жизни божество, завладел всем ее вниманием. Как же он его ненавидит, жалкое ничтожество, раздавить его, как клопа. Унизить его, открыть ей глаза на него и тогда она все поймет и будет его. И он не отдаст ее никому, ни тому старику императору, ни Гарри-петуху.

Он, баронет Заррот де Сейран влюбился! Окончательно и бесповоротно. Очевидные симптомы кретинизма. Вероятно, последней стадии…

Он снял лямку с ее странного платья. Молочно-белая кожа, нежданно явившаяся его взору в оранжевом сумраке туманно-дымной залы, движение ее плеч, хрупких, с маленькими косточками, выступающими под нежной кожей и в то же время поражающих нежностью и чистотой линий, тоненькие, гладкие руки, не прикрытая волосами стройная шея, с едва заметной продольной ложбинкой, придающей ей какую-то невинную прелесть, — все это пленило его с того самого момента, когда она подняла свои восторженные, полные обожания глаза на синего урода. И он наклонился к ней, пронизанный ошеломляющим чувством, что она стала еще прекраснее, чем раньше, и что она теперь принадлежит ему! Заррот зарычал от силы чувств, сейчас она станет его. Он сделал все, чтобы Айрин увидела, какой этот урод подлец. Сам, лично, используя заклинание возбуждения, он сварил это великолепное кощунство, заловил и связал урода, влил в его зубастую глотку тройную, нет четверную дозу элексира любви, поговорил с Лиззи, наобещал ей всего возможного и невозможного. Она не подведет. Вон, ее рука уже в штанах мутанта, сейчас она оседлает его. Заррот прекрасно знал Айрин, она тверда, как орешек, она не простит, не кинется к Лиззи с проклятиями, вырывая ее волосы, не будет выяснять, мстить, она слишком горда для этого. Измены она не простит никогда. Никогда — какое славное слово!

Он был красив открытой чистой красотой: прямой взгляд голубых глаз и светлые волосы. Мускулистый, высокий.

Айрин посмотрела затуманенным взглядом наверх, на ярко-оранжевые, качающиеся магические шары. Они бросали вверх резкий свет и превращали зал в какое-то нереальное, призрачное царство темно-оранжевых полутеней. Странная лихорадка не оставляла ее — она вся горела, как в огне. В голове одна за другой вспыхивали разноцветные молнии, озаряя полумрак, словно ракеты фейерверка из той далекой ночи ее детства…А Заррот обнимал ее сильнее, слаще… И шептал, и шептал:

— Я так люблю тебя, я спасу тебя, будь моей, моей, моей…

Он, единственный, кто любит ее, он спасет ее… Все кружится, ее колотит от какого-то желания, она горит, горит… Шум, чад и оранжевый свет вырываются ей навстречу. Бокалы звенят. Раскатистый смех, дым, стоны, хриплые восклицания вьются над залом, в середине которого две обнаженные девушки томно танцуют, изгибаясь, как змеи. Девушек окружает толпа парней. Остроты так и сыплются. Вино плещется через край. Возбужденные лица отражаются в глазах Айрин, раскалываясь, дробясь. Какой-то деревенский парень со стоном обнимает девушку, хлопает ее по ягодицам, тянет к диванам…Горячие поцелуи Заррота… Его грудь бурно вздымается. Айрин почувствовала жаркую тяжесть внизу живота и подняла взгляд — красивый мужчина, но не ее, нет, не ее.

Сквозь оранжевый полумрак он увидел, как ее губы тронула грустная улыбка. Он подумал: “Моя единственная боль… моя единственная любовь”. Раньше ее губы не казались Зарроту столь выразительными и живыми и в их игре не было такого очарования, но сейчас…

— Нет Заррот,

Как она прекрасна! Еще прекраснее, чем прежде, она наполнена красотой с таким сейчас редким человеческим теплом, чистотой и хрупкостью…

— Нет Заррот,

Он отдохнет на ее груди. В ее объятиях он забудет все — наконец успокоится.

Он взял ее тяжелые, черные, как шелк, блестящие волосы, скрутил их и обмотал вокруг своей руки. Уста их снова слились в жарком, неистовом поцелуе, она сопротивляется, что-то шипит, она будет его, навсегда, она полюбит его…

— Нет Заррот! НЕТ!

Борется с ним, вырывается. Глупая, им сейчас так будет хорошо…

Он показался ей отвратительным, поистине воплощением зла. И чем больший ужас он внушал ей, тем яростнее она его ненавидела. Все ее возбуждение, весь огонь с неистовой силой перетекли в ненависть, удесятерили ее силы.

Она отбивалась с бешенством отчаяния, обдирая руки о бляхи его ремня. Но сила этого могучего дикаря мало-помалу подчиняла ее. Страх опять уступал место иному чувству. То был примитивный, слепой и жадный зов плоти, вызванный синим элексиром и близостью возбужденного мужчины. Любовная горячка, казалось, обуявшая ее противника, передаваясь ей, ослабляла ее отпор, хотя она еще боролась, еще хотела вырваться.

— Любимая моя, — шептал недавний друг,

Опрокинутая на мягкий диван, хрипя под его едким дыханием, она слепла от отчаяния.

— Нет, нет, — лепетала она умоляюще.

Но она была не в силах двинуться: ее как будто парализовало. Она знала, что Заррот очень силен: ведь она сама видела, как он голыми руками задушил человека.

Надо позвать на помощь! Ей кто-нибудь сейчас поможет, она ведь окружена друзьями! Она поймала равнодушный взгляд Николя, умоляюще посмотрела на него — «помоги!» Николя вернулся к обнаженной девушке, дернул бедрами, заработал ими, ускоряясь. Кто же поможет? Заррот задрал ее платье. Надо срочно закричать, да, уже пора, но у Айрин так перехватило горло, что из него не вышло ни единого звука. К тому же все происходящее было настолько ужасно и немыслимо, что она никак не могла поверить, что это не сон, а явь.