Под бичом красавицы (Роман) - Бремек Рихард. Страница 12

И она сжала ее в своих объятиях и поцеловала несколько раз в белый лоб. Молодая девушка пыталась улыбнуться.

— Тетя, тетя!

Ее все еще смущенный взгляд скользнул по лежащей на полу плетке и по слуге, сконфуженно стоящем в углу.

Баронесса отбросила ногой хлыст.

— Он провинился и я должна была наказать его, — извиняясь, проговорила баронесса. — Унеси плеть, Григорий, и будь впредь более послушен! Ты можешь взять вещи барышни. Ты позволишь, милая Герта? — и она взяла из рук своей племянницы дорожную сумку и передала ее смущенному слуге.

Молодая девушка постепенно успокоилась. Она сняла шляпу и поправила тонкими руками свои темные, пышные волосы, зачесанные низко узлом. Передавая Федору шляпу, она мельком взглянула на него и побледнела, как полотно. Шатаясь, она подошла к креслу, на котором незадолго перед этим сидела ее тетка, и медленно опустилась на мягкое сиденье. Взглядом, полным ужаса, она проводила удалявшегося слугу. Баронесса испуганно подошла к ней.

— Дитя, что с тобой? Ты больна? — и она заботливо обняла племянницу.

Та отстранила ее руку, грустно улыбаясь.

— Ничего, ничего, тетя. Мне немного нездоровится.

Она пыталась засмеяться; темная краска залила ее щеки. Баронесса тотчас же вышла, чтобы приготовить прохладительный напиток. Федор на коленях поднес его даме. Его лицо было бледно, губы плотно сжаты. Он не смел поднять глаз. Дрожащими руками молодая девушка взяла с серебряного подноса стакан лимонада. Отпив глоток и поблагодарив, она поставила его обратно, уверяя тетку, что она уже чувствует себя лучше и что, вероятно, она просто устала с дороги. Бледность Федора не ускользнула от пристального взора баронессы. Но она объясняла это действием плетки и смущением перед девушкой, свидетельницей его унижения. Эта мысль вызвала презрительную улыбку. Впрочем, ей было очень неприятно, что ее двадцатилетняя племянница видела эту сцену. Она надеялась на то, что молодая девушка скоро забудет виденное. Но она может думать, что угодно: не дело племянницы вмешиваться в дела тетки. Она опять приняла гордый вид госпожи из Scherwo и повела свою милую племянницу в предназначенные для нее комнаты.

— Кто этот красивый, бледный юноша? Почему он так покорен, так почтителен?!

— Это мой слуга, — ответила баронесса на вопрос племянницы. — Ты находишь его красивым?

— Для слуги — безусловно! — сказала молодая девушка, слегка краснея. — И как он почтителен: передавая что-нибудь, он становится на колени.

— Ему так приказано, мое дитя.

— И он так спокойно позволяет бить себя?

— Конечно, дитя. Я не позволю никому оспаривать мое право бить плеткой слуг, которые не подчиняются!

Она прервала тему разговора посторонним вопросом. Молодая дама поняла, что это означало.

— Это твои комнаты, милая Герта. В твоем распоряжении две девушки и, если хочешь, этот красивый, бледный Григорий.

Она поцеловала свою хорошенькую племянницу в обе щеки и оставила ее наедине, чтобы дать ей возможность привести в порядок свой туалет.

VIII

Григорий вошел в комнату Герты фон Геслинген, прекрасной племянницы баронессы. Молодая девушка уже успела переменить свой туалет: на ней была красная шелковая блузка и короткая юбка, из-под которой виднелись грациозные ножки в узких бронзовых туфельках. Герта была очень красивая девушка с милыми, красивыми чертами лица, мягкими, золотисто-каштановыми волосами и нежными, благородными руками. Вся ее стройная, элегантная фигурка дышала бесконечно пикантной привлекательностью.

— Что прикажете, милостивая барышня?

Она посмотрела на него полусострадательно, полухолодно и насмешливо своими черными бархатными глазами, окаймленными длинными, шелковыми ресницами.

— Неужели и я должна приказывать вам? Неужели вам недостаточно быть слугой моей тетки?

Укоризненный тон ее вопроса заставил его вздрогнуть. Краска залила его бледное лицо.

— Имейте ко мне сострадание, — глухо попросил он.

Она смерила его с ног до головы и сказала презрительно:

— Как могли вы опуститься до такой унизительной роли? Где ваше человеческое достоинство, где ваша сословная гордость? Как можно так унижаться? Или вы забыли, кто вы и к какому обществу принадлежите?

— Герта, не мучьте меня! Я знаю, что я виноват и перед вами. Простите меня! Вы видите, как я жалок!

Она пожала плечами.

— Мне нечего прощать вам, — сказала она резко, но со слезами на глазах, и повернула ему спину, чтобы скрыть охватившее ее волнение.

— Вы презираете меня, — сказал он, тихо вздыхая. — И вы правы: я не заслуживаю ничего другого!

Затем он продолжал настойчиво:

— Я прошу вас видеть во мне лишь то, кем я являюсь в настоящее время — Григория Бранда, слугу баронессы из Scherwo. Предположите, что бывший юнкер фон Бранд, поднявший в припадке отчаяния руку на своего начальника и вследствие этого дезертировавший, тот самый юнкер, который осмелился ухаживать за прекрасной Гертой фон Геслинген одновременно со своим начальником, — представьте себе, что этот самый юнкер пропал без вести, умер и забыт, а перед вами — слуга Григорий.

Она медленно повернулась к нему, холодная и спокойная.

— Как вам будет угодно, господин Григорий! И, чтобы привыкнуть поскорее к надлежащему с вами обращению, я попрошу вас принести мне холодной воды. Пожалуйста, поскорее!

В первый момент он изумился, но затем покорно проговорил: «Слушаю-с, барышня» и ушел.

Как только он вышел, она в изнеможении упала на один из красных плюшевых стульев, которыми была обставлена ее комната. Инстинктом женщины она угадала, что Федор, ее бывший поклонник, попался в сети ее красивой тетки, по слухам, очень опасной женщины. Она сама была свидетельницей его унижения. Только дурак мог бы терпеть от своей госпожи такие пытки и унижения. Очевидно, что он подпал под иго своей госпожи и позволяет себя истязать лишь потому, что любит, обожает ее. Герта знала о его странных наклонностях, знала, что он был мечтательным и необыкновенным человеком. Он промотал свое, доставшееся ему от родителей, состояние. Его дядя, назначенный над ним опекуном, спрятал для Федора, без его ведома, небольшую часть этого громадного состояния. Дядя устроил его в полк строгого начальника, но юнкер не пожелал подчиняться военной дисциплине. Однажды в полк, где служил Федор, приехала погостить Герта, дочь старшего офицера. Они познакомились. Легкомыслие Федора было в то время злобой дня, но все же этот красавец пользовался неоспоримым успехом у барышень. За Гертой ухаживал молодой кавалерист, начальник Федора. Ревность юнкера вспыхнула так сильно, что он оскорбил своего соперника. Этот случай, повлекший за собой приговор к долголетнему заключению и совершенно погубивший его карьеру, заставил его дезертировать. Никакие розыски не навели на его след; он точно канул в воду.

Герта, охотно допускавшая ухаживания молодого красавца, должна была вернуться к своим родителям. Вскоре после того она, по приглашению тетки, сестры матери, приехала в Scherwo, где и встретила своего поклонника в таком жалком состоянии. Она догадалась, как он попал на службу к тетке. Она знала, что баронесса после смерти мужа бывает ежегодно в голландском курорте. Очевидно, здесь и познакомился с ней дезертировавший юнкер, страстно влюбился в эту гордую, прекрасную женщину и предложил ей свои услуги. Герта и не подозревала, что тетя Ада знает о том, кто скрывается под ливреей ее слуги. Такое предположение казалось ей неправдоподобным, несмотря на то, что ей всегда описывали ее тетку, как эксцентричную, властолюбивую женщину. Впрочем, для нее не существовал больше этот сумасбродный человек, который мог так унижаться. Но не отсутствие ли денег заставило его принять эту унизительную службу? Но Герта отказалась от этого предположения, вспомнив ужасную сцену с плеткой, в которой молодой человек играл такую унизительную роль. Нет, очевидно, его собственная воля довела его до плети. И, чем более молодая девушка убеждалась в этом, тем возмутительнее казался ей этот безвольный раб своих безудержных страстей. Она не чувствовала больше сострадания к нему. Она презирала его и не хотела обращаться с ним иначе, чем он того заслуживал. Да и он сам просил ее об этом. Пусть до дна изопьет чашу, которую он сам себе приготовил. И все же, когда он снова стоял пред ней на коленях, подавая на подносе стакан воды, ее опять охватило непонятное сострадание к его участи. Да и как можно не пожалеть человека, гибнущего жертвой своей слепой страсти? Ей хотелось открыть ему глаза, хотелось спасти его из опасных сетей, в которые завлекли его ослепленные чувства. Ей сразу же стало ясно, каким способом его можно спасти. Надо пристыдить его и насмеяться над теткой в роли его госпожи: это лучше всего покажет ему унижение и позор его положения.