Око Дракона (СИ) - Филимонова Любовь. Страница 51
Эта техника «поющие стаканы» была ей известна давно. И сейчас это был единственный инструмент, который был ей доступен.
Когда Лера провела пальцем по ободку первого стаканчика — раздался «скользящий», тонкий, слегка заунывный звук. И каждый стаканчик, наполненный водой, теперь издавал определенный звук, соответствовавший уровню воды в стакане. И вот из этих звуков Лера и стала теперь слагать свою мелодию.
В этой мелодии она хотела выразить и свою тревогу за друзей, и своё желание им помочь. Здесь было и преодоление «мира теней» с помощью перехода из одного мира в другой, более светлый.
Она ворожила над своими стаканчиками как настоящая колдунья над котлом со снадобьями. Это чародейство и ее саму спасала сейчас от страха, неуверенности, к тому же, она еще и надеялась, что ее музыка станет в каком-то смысле маяком, ориентиром и поддержкой и ее друзьям. У Леры и в самом деле было ощущение, что она сейчас словно тянет за тонкую спасительную нить, вытаскивая себя и друзей из этого приключения.
И тут ее, как настоящего Творца, осенило: вот она, концовка ее новой музыкальной пьесы, написанной перед этой поездкой! Наконец-то! Дома, у нее концовка не получалась, — словно что-то мешало. И теперь Валерия вдруг поняла: вот она, эта кода!
Правда, этот ее инструмент был довольно странен, и эти «плавающие звуки» были непривычны… но все же — во всем этом что-то было настоящее!
На мгновение она забыла и о тревогах, и о пропавших друзьях, ей казалось, что все проблемы вскоре разрешится самым неожиданным, самым лучшим образом.
А в это время небо на востоке над Эгейским морем понемногу озарилось, и в пещере стало светлее.
Вдруг опять вокруг в пещере потемнело, — чья-то мощная фигура закрыла светлый проем входа.
«Спаси меня, мой талисман»
…Кап, кап, кап…
В маленькой чистой комнатке с монастырскими узкими окнами-бойницами рядом с кроватью, на которой лежала женщина под капельницей стояли только стул и маленькая опрятная тумбочка.
Женщина наблюдала ничего не выражающим, пустым взглядом за каплями, которые равномерно падали внутри прозрачной колбы.
И тут в комнатку вошла немолодая женщина в белом передничке. Ее голова была повязана голубым платком, какие носят гречанки в деревнях. Судя по всему, это была служительница в монастырской больнице. Она заботливо проверила, как поступает лекарство в вену. Женщина, лежавшая на кровати, ни взглядом, ни словом не выказала какой бы то ни было заинтересованности в происходящем. Ее рыжие волосы разметались веером по белой подушке, зеленые глаза смотрели на все происходящее вокруг, словно издалека.
Рядом на тумбочке стоял нетронутый завтрак: тарелка с кашей, стакан компота, ломоть серого самопечного хлеба.
Служительница только сокрушено покачала головой. Выйдя из комнатки, она отправилась дальше по длинному коридору, освещенному солнечным светом, падающим через бойницу в торце коридора, вдоль которого находились другие кельи-палаты. Вскоре она скрылась за дверью одной из палат по другую сторону коридора.
Волны спокойно и размеренно разбиваясь о ближние камни, превращались в фонтанчики брызг и веером накрывали все, что находилось рядом.
На берегу, раскинув руки и неловко подвернув одну ногу, лежал человек. Веки его лишь слегка вздрагивали, когда капли морской воды порой достигали его лица.
Так он лежал довольно долго.
…Валентин очнулся, когда маленькая ящерка, гревшаяся на ближайшем камне, соскользнула оттуда и быстро пробежала по его ноге. Он резко встал и сел на гальке.
Кожа его была покрыта мурашками от легкой утренней прохлады и морских брызг.
Светало. От моря веяло теплом и покоем, да и во всей окружающей природе на много верст вокруг царило удивительное спокойствие, и ничто не напоминало о ночном урагане. Он видел его во сне?
Валентин недоуменно огляделся вокруг, стараясь припомнить, каким образом он ухитрился заснуть прямо на берегу. Смутные видения тревожили сознание. Но он никак не мог сообразить: были ли это невнятные образы из его снов, или все же воспоминания о реальном.
Вместе с тем ему по какой-то причине показалось теперь совершенно неуместным углубляться в ненужные размышления. Он сел на сухой и теплый прибрежный камень и погрузился в созерцание оттенков этого морского простора: от лазурного — до ярко и темно-синего. Небо над горизонтом был почти безоблачным, только легкая светло-фиолетовая дымка на самом горизонте словно кайма отделяла морскую гладь от небесного свода.
Чуть побаливала лодыжка, Валентин машинально растер ее рукой. И вместе с тем его тревожила какая-то двойственность бытия. Словно одно его «я» наслаждалось своим существованием вне этого грубого, шершавого тела, сливаясь и с этим мягким, теплым ветром, который он сейчас бесконечно любил, и с шорохом камешков под ногами, говорящим ему о жизни больше, чем весь его предыдущий опыт. И в то же время где-то в глубине сознания — его второе «я» по-прежнему искало точки опоры.
Он поглаживал лодыжку, и только сейчас осознал этот свой жест, как и то, что и сам до сей поры продолжает состоять все из той же, «грубой» материи и принадлежит к тому самому «грубому» миру. И ощущение этого его нового «я» — наполненного неземным светом и тончайшими ощущениями, — сразу уменьшились, уступая место более грубому, прежнему его «я» со всеми беспокойствами и нелепостями, старого, материального мира. И эти два его «я» никак не хотели понимать друг друга.
В общем, как он сам коротко изложил бы сейчас на бумаге свое состояние: «Его душа бродила вокруг его тела».
Он обвел глазами ближайшие холмы и скалы, и они показались ему удивительно родными, словно он всю жизнь прожил здесь. Возможно, это и есть его настоящий дом? Или, по крайней мере, его дом где-то рядом?
И вдруг Валентин услышал, как поют хоры цикад, свиристят стаи птиц, кричат, ссорятся чайки… А ведь помнится, еще недавно здесь было так тихо.
И сквозь всё это многоголосие доносились какие-то странные, ни на что не похожие звуки. Это были все те же «плавающие», скользящие, осторожные звуки, которые он где-то недавно слышал. Да, это та странная музыка, которую он слышал раньше… там, в глубине пещеры.
И лишь теперь Валентин вспомнил все, что было накануне.
«И душа его вернулась обратно в тело», — так мог бы он написать сейчас.
Он вскочил на ноги, и тут резкая боль пронзила тело. Лодыжка… Он забыл про нее. Видно, все же где-то подвернул ногу. Он поморщился, но эта боль, окончательно вернула его к действительности. Валентин вспомнил, что он находится здесь, на острове, с друзьями… Он ощутил беспокойство. А где остальные? Похоже, этой ночью они попали в переделку. И этот гул в голове… Вроде они что-то пили перед этим? Какое-то снадобье, приготовленное Иванкой. Хорошо, что он очнулся после всего этого живой и относительно здоровый. Где он бродил вчера ночью? Кажется, в каких-то катакомбах в недрах пещеры. Причем, непонятно, были ли это их реальные приключения, или — продукт галлюцинаций от снадобья? В реальность приключений верилось с трудом.
Прихрамывая, Валентин двинулся на эти странные тягучие звуки. Они доносились из темного устья пещеры. Вокруг не было ни души. И лишь эта странная, жутковатая, «плавающая» мелодия.
Он осторожно приблизился ко входу в пещеру, заглянул внутрь.
Там была одна Лера. Она стояла спиной к нему и колдовала над чем-то, стоявшим перед ней на большом, похожем на жертвенник, камне. Она обернулась на шум, вскрикнула и упала в обморок.
На другой день к женщине, лежавшей в маленькой палате монастырской больницы, пришел священник. Что-то спросил по-гречески. Женщина по-прежнему не отвечала, неподвижно глядя в пространство. Старик внимательно заглянул ей в глаза. Повторил вопрос по-английски. Только тогда женщина перевела глаза на него. В них проскользнуло что-то вроде тени внимания и улыбки. Но она по-прежнему ничего не ответила.
Старик обрадовано покивал головой и сжал ее тонкую, влажную, бессильную руку в своих теплых, худощавых, но сильных ладошках. Женщина продолжала смотреть на него. И можно было поспорить, что в ее глазах теперь промелькнула едва заметная тень удивления. Но глаза по-прежнему были матовыми, как зеленый бархат. Не было в них искры.