Око Дракона (СИ) - Филимонова Любовь. Страница 53
Валентин даже не удивился, потому что в глубине души был готов к чему-то «такому». К тому же и он сам до сих пор чувствовал что-то вроде раздвоения личности. С одной стороны он сидел на берегу рядом с неподвижным Валдисом, и то же время его второе, прозрачное тело, парило рядом с прозрачным двойником Валдиса.
…И они, эти тела разговаривали без слов.
Не без некоего усилия он постарался «перевести» свой диалог с прозрачным Гуруджи в слова.
«Но это же так здорово!» — говорил двойник Валдиса.
«Да, не могу не согласиться. Но как ты сможешь жить сразу в двух мирах?» — спросил двойник Валентина.
«О чем ты?» — испугалась тень Валдиса. — «Почему в двух? Мне тут хорошо, а ты появился и, как всегда, все нарушил!».
Адам, внимательно взглянул на Валентина, который погрузился в «общение» с призрачным Гуруджи, и, казалось, понял больше, чем хотел показать. Он осторожно взял Леру за локоть, отвел в сторону.
— Похоже, вы одна сохранили присутствие духа. Остальные еще не совсем отошли от стресса после вчерашнего урагана.
Судя по всему, Адам хотел дать Валентину возможность пообщаться с Гуруджи «с глазу на глаз».
— Может быть, — Лера лукаво улыбнулась Адаму, — но ведь я не пила волшебного зелья, которое Иванка изготовила по вашим рецептам. И не ходила с ребятами вглубь пещеры. Кстати, что вы о нем знаете, об этом лазе в преисподнюю?
Адам на мгновение посерьезнел, но затем лицо его снова расплылось в приятной улыбке. Лера даже и не заметила в нем никакой перемены.
— Я простой человек, и не люблю рисковать. Не люблю лазить по всяким пещерам, в которых обычно удовлетворяют свое научное любопытство разные спелеологи, геологи и прочие ученые.
А в это время прозрачный двойник Валентина продолжал искушать прозрачного двойника Гуруджи: «Так ты хочешь, чтобы потерялось и погибло твое «грубое тело», которое так любило в прежней жизни трескать колбаску из чужого холодильника и поедать восхитительные сладкие пирожные на чужом столе, а также играть роль ручной обезьянки бродячего фотографа?»
«Черт, совсем забыл про него, про это чертово тело. А, кстати, где оно?»
«Да тут, рядом. Одинокое такое лежит, заброшенное… в красивых греческих сандалиях».
Валентин знал, чем можно пронять Гуруджи. Тот был слишком привязан к добротным вещам и прочим материальным радостям этого, пусть и не самого лучшего из миров.
Валентин мог бы поклясться, что после этих его слов тень Гуруджи даже издала что-то вроде легкого стона. По крайне мере она активнее заметалась и затрепыхалась.
А потом и сам реальный Гуруджи, лежащий на камнях, вдруг с шумом вздохнул и медленно, словно нехотя, повернул к ним голову и, словно ничего не произошло, спросил:
— А где дельфины?
Присутствующие уставились на него, ожидая объяснения. Но одно было понятно — и это не могло не радовать — он был жив и здоров.
В то же время Валентин как вдруг очень ясно понял, что у него, похоже, появилось новое ощущение реальности, второе зрение, что ли.
— Дельфины — они, естественно, в море, — пояснила Лера.
— Я не о тех, которые в море, — вяло проговорил Гуруджи и попытался сесть. — Черт, всю попу исколол камнями. Что тут у вас за пляжи?! — с возмущением сказал он Адаму.
— О тех, которые в дельфинарии? — уточнил Валентин, все еще не понимая Валдиса.
— Нет… Я сейчас почему-то припомнил, как они наплывали на меня отовсюду, а я их отталкивал, и они были такие упругие, как мячи…
Валдис стал показывать жестами, как он отталкивал эти прекрасные мягкие, упругие тела наплывающих на него дельфинов. Валентин догадался, что это какие-то его ощущения и воспоминания от похода в Тоннель.
Валентину вдруг ярко вспомнилось что-то похожее позапрошлой ночью в темном тоннеле, когда какая-то упругая живая стена отфутболила его обратно. Видно, что-то подобное было и с Валдисом?
— А почему ты решил, что это были именно дельфины?
— Они были такими дружественными, теплыми… и у меня к ним было какое-то родственное чувство.
— И чем всё это закончилось?
— Они меня не пустили дальше. Отфутболили… Но они такие… такие… — Валдис за неимением соответствующих слов и определений старался жестами изобразить их формы, объемы, упругость.
В общем, Гуруджи вполне быстро и без моральных потерь и даже без сожаления уже вернулся в этот грешный и так ему хорошо знакомый мир. И это не могло не радовать его друзей.
— А где же Иванка? Вы ведь вместе с ней ушли туда, в тоннель? — спросил Валентин.
— Мы сразу потерялись, разошлись в разные стороны, — растерянно ответил Гуруджи.
В этот день в поисках Иванки они облазили каждый метр острова, обшарили все пляжи и пещеры. И даже снова рискнули, на этот раз всей компанией, отправиться исследовать тоннель в глубине пещеры.
Но темное озеро посреди сталагмитового зала на этот раз оказалось гораздо глубже, и вброд его было не перейти.
Адам притащил небольшую надувную лодчонку, чтоб они могли переплыть озеро.
Пробравшись меж сталактито-сталагмитовых башенок и островков к противоположной стене, друзья стали исследовать стену, ища вход в тоннель. Но попытки оказались тщетными. Там, где позавчера темнело отверстие тоннеля, и где они, судя по всему, они разделились, отправившись каждый в разные разветвления тоннеля, — уже не было даже намека на какой-то проход. Словно его и вовсе не было. Единственный результат их поисков — овечья шкура, которая была на Иванке накануне. Ее выловил Гуруджи палкой, когда измерял глубину озера.
Где же Иванка?
В часовенке при больнице шла служба. В небольшой группе прихожан была и молодая женщина, сидящая в кресле на колесиках. Из-под белой косынки выбивались пряди рыжих волос. Ее глаза были полузакрыты. Она слушала службу, но, казалось, мыслями была не здесь. Прихожане начали подходить к батюшке за благословением, — он давал им по ложке красного вина. Но женщина не сделала ни единого движения, чтобы подойти к причастию. Батюшка подошел к ней сам.
Этот уже немолодой священник с интересом приглядывался к женщине. Чем-то она привлекала его внимание. Ему даже показалось… нет, наверно это все же лишь какой-то отсвет падающих на ее волосы солнечных лучей из витражей под самым куполом. Но этот отсвет смотрелся сейчас как светлый нимб над ее головой. Ее исхудавшее лицо тоже светилось каким-то почти неземным светом. Но, вместе с тем, оно не казалось уже безжизненным или больным.
Священник протянул ей ложку с вином.
Женщина подняла голову и пристально взглянула на него. Взгляд ее был удивительно острым и осознанным. В нем была сила. Но вина она не приняла.
Священник только покачал головой и направился дальше к тем из паствы, кто не мог подойти к нему сам.
В углу часовенки, преклонив колени, сидел на полу мужчина. На первый взгляд он казался безумным дервишем: спутанная борода до самых глаз, длинные волосы темным плащом накрывали почти всю его коленопреклоненную фигуру. Темные глаза горели внутренним огнем, перебегали с иконы на икону, с лица на лицо людей, находящихся в церкви, словно ища у них поддержки. Трудно было сказать, сколько ему лет.
Женщина в коляске поправила полотняный халат на груди, попробовала натянуть короткие рукава халата на локти. Похоже, ей в этой одежде было не по себе.
Люди уже стали расходиться. Служительница из больницы подошла к батюшке, он давал ей наставления.
— …А эту женщину надо привозить не в церковь, а — к простым людям, в село, на природу, на праздники, в таверну. Она сейчас и так не совсем в нашем мире. Ее нельзя оставлять наедине с ее мыслями одну.
Судя по всему, батюшка был достаточно стар и мудр, и понимал толк в людях и в жизни.
Пока служительница разговаривала со священником, часовенка почти опустела, из прихожан и в ней остались двое: женщина из монастырской больницы, молча сидевшая в своей коляске, и дервиш в углу часовни. Он раскачивался, словно в такт какой-то музыке, которую слышал только он. Священник скользнул взглядом по мужчине и вопросительно глянул на служительницу.