Завещание Якова Брюса (СИ) - Каблукова Екатерина. Страница 7

Стыда не было, как не было и страха. Все, что происходило с девушкой сейчас в спальне казалось естественным, словно это было предрешено.

Ведьма не смела противиться древнему зову, как и не смела противиться тому жару, что охватывал ее тело. Мужские руки, рисуя узоры рун на ее коже смещались все ниже.

Двушка застонала и выгнулась, дрожа от нетерпения. Дыхание прерывалось ей казалось, что она сейчас умрет. Умрет без этих ласк. Без объятий. Без поцелуев.

Григорий все медлил. Настя открыла глаза и встретилась взглядом с его, абсолютно синими глазами. Смотревшими на нее с обожанием и преданностью.

— Гриша… — девушка успела выдохнуть, прежде чем губы мужчины вновь накрыли ее губы, упреждая резкий вскрик.

Белов на несколько мгновений замер. А затем ритмично задвигался, вновь даря доселе неизведанные ощущения блаженства, разливающиеся по телу…

Утро наступило неожиданно быстро. Или это было не утро. Находясь в этом крае сумрака и белых ночей, Настя потеряла счет времени. Девушка лишь знала, что, открыв глаза она увидит все тот же белый полумрак питерсбурсхой ночи. Впрочем, сегодня на небе вновь сияло солнце.

Отвернувшись от опаляющих кожу лучей, Настя вдруг осознала, что лежит в одной постели с мужчиной, по-хозяйски закинувшего руку на ее обнаженную грудь

Ойкнув, девушка вскочила, поправила сбившуюся рубашку и затравленно посмотрела на кровать, смятые простыни которой были красноречивее всяких слов. Значит, не привиделось. Настя покраснела.

— Срам-то какой — тихо пробормотала она.

Белов не проснулся. Лишь что-то пробормотал во сне и перевернулся на другой бок, прижав к груди подушку.

В панике, что кто-нибудь из слуг может зайти, Настя подхватила свои вещи, выскочила из комнаты и проскользнула к себе в спальню. Прижимая к груди измятое домашнее платье, девушка прислонилась спиной к двери, точно опасаясь, что кто-то войдет.

Было нестерпимо стыдно. А еще сладко. Мать Мария всегда говорила своей воспитаннице, что вкус греха сладок, точно майский мед. Это было даже слаще. В голове то и дело проносилось то, что случилось ночью. Эти сцены бросали девушку в жар, в то же время заставляя краснеть.

«Должна ты, Настенька, блюсти свою девичью честь» — вдруг вспомнились давно позабытые слова умирающей матери.

Настя вздрогнула, словно на нее ушат холодной воды выли. Любовный пыл угас, осталось лишь осознание того, что она натворила.

Девушка задумчиво закружила по спальне, гадая, что же теперь делать. Мысль о том, что она подвела хозяйку дома, строго-настрого запретившую подходить ночью к волку, заставляла щеки полыхать от стыда.

Воспоминания от содеянного обожгли хуже каленого железа, но, самое страшное, и девушка понимала это, какая-то часть её не испытывала должного раскаяния, а, наоборот, даже гордилась случившимся. Оборотень покорился своей ведьме.

Древняя Сила, ждавшая своего часа, пробудилась, взметнулась волной снося все преграды, и теперь струилась по телу, точно вода в русле реки: спокойно и размеренно.

Девушка тряхнула головой, откидывая назад непослушные пряди. Показалось, что в солнечных лучах волосы искрят рыжеватым огнем. Зеркала не было, и Настя подошла к ушату с водой для умывания. Посмотрела в подрагивавшее отражение и, повинуясь непонятному порыву, провела рукой. Вода застыла, точно в зеркало.

Ведьма взглянула на свое отражение и охнула, не зразу поняв, что эта белокожая девица с темными, искрящими огнем, волосами и огромными сияющими глазами и есть она сама.

— Господи, да как же это… — Настя растерянно оглянулась, словно полагала, что девица, чье отражение она видела в воде, могла стоять за плечом.

Но в комнате никого не было. Словно зачарованная Настя вновь подошла к ушату, аккуратно заглянула внутрь. Магия пропала и теперь свое отражение удавалось рассмотреть с трудом.

Девушка перевела взгляд на красный угол, где находились иконы.

Старые, потемневшие от времени, они явно достались хозяевам дома по наследству. Повинуясь порыву, ведьма подошла ближе, вглядываясь в почти неразличимые лики святых. Все. Кроме одного. Богоматерь смотрела на ведьму с грустным укором. Под этим невидящим взглядом ноги задрожали. Настя упала на колени перед иконой.

— Дева Мария, заступница… — привычные слова молитвы словно застревали в горле, девушка не могла ни вспомнить их, не произнести.

Она с отчаянием посмотрела на икону, словно та могла ей помочь. Но богоматерь безмолвствовала.

— Господи, прости меня, прости и сохрани… — слезы сами хлынули из глаз. Настя закрыла лицо руками и все-таки разрыдалась, оплакивая свое некогда безмятежное девичество.

Глава 3

Глаша осмелилась переступить порог комнаты лишь когда солнце было высоко над верхушками деревьев. На самом деле она битый час стояла у дверей комнаты, ожидая, что хозяйка сама позовет горничную.

Еще месяц назад девка без стеснения бы зашла в комнату молочной сестры, но теперь робко замерла на пороге, вдруг поняв, что робеет в присутствии своей хозяйки.

Впрочем, и сама Настасья Платоновна, у Глаши теперь язык не поворачивался назвать ее Настенькой, стала совершенно другой, более замкнутой и холодной. У хозяйки теперь появились новые подруг и из фрейлин, и девушка позабыла о молочной сестре, точно заколдовал кто.

Эти думы давно не давали девке покоя, и намедни Глаша даже поделилась своими опасениями с Петром. На что лишь отругал племянницу и строго-настрого приказал выкинуть подобные мысли из головы: барышня крепостной не подруга, а госпожа, и вести себя с ней надобно соответственно — с почтением и глубоким уважением.

Вот и стояла Глаша почтительно под дверью.

Остальные слуги то и дело мельтешили, только Тихон, нахальный лакей, сразу по приезду начавший заигрывать да балагурить, проходил трижды. Являясь каждый раз под надуманным предлогом, он старательно улыбался и пытался поговорить, но девка лишь отмахивалась.

— Хватит заливать то! — не выдержала она, когда Тихон начал рассказывать ей явные небылицы о диковинных зверьках, мортышах, которые были привезены с африканского континента Испанишским посланником.

Мортыши сбежали из посольского дома и оказались на монастырском подворье, где были приняты за чертей паломниками.

— Так то взаправду было! — в радости, что красавица заговорила с ним, Тихон даже не вздумал обижаться. — Акулину спроси.

— И спрошу. Коли время будет. А сейчас — ступай, коль у тебя дел нет, так у меня их полно!

— Какие у тебя дела? Стенку подпирать, пока барыня твоя почивать изволит?

— А хоть бы и такие. Тебе-то что?

— Ничего, окромя что граф Шувалов только что прибыл и о барыне твоей хозяйку все расспрашивал.

— Вот удивил! — фыркнула девка. — Настасья Платоновна — невеста завидная, у императрицы в фрейлинах ходит, да и имение у ней…

— Дура ты, Глашка, — осклабился лакей. — Его сиятельство женат давно!

— Так чего тогда он Настасьей Платоновной интересуется? — встревожилась девка.

— Да с того, — Тихон понизил голос, — что его сиятельство — колдун и начальник Тайной канцелярии! Смекаешь?

— Нннет, — Глаша невольно побледнела.

— Ну и дура, — повторил лакей. — Хозяйка то твоя девица! А колдунам всяк девицы нужны, вернее кровь их для непотребств разных.

Глумливая ухмылка свела на нет весь зловещий эффект от сказанного.

— Дурак ты Тихон! — фыркнула Глаша. — смотри как бы хозяйка про слова твои не прознала! Да на конюшню не отправила!

— А ты переживаешь?

— Только чтоб за компанию с тобой и мне не досталось. Мне спину свою жалко! — заслышав в комнате шаги, Глаша с надеждой взглянула на дверь, но никто не позвал.

— А ты на меня все вали, — посоветовал парень. — Так и скажи: не по своей воле… Глаш, давай вечером погуляем? На сеновал сходим?

— Вот еще! Буду я с тобой ходить! — отмахнулась девка. — Да и не надейся: сеновал Пимен давеча в карты три раза выиграл. Ему деньги предлагали, не взял.