Завещание Якова Брюса (СИ) - Каблукова Екатерина. Страница 6

— Богоматерь, заступница, спаси и сохрани раба божьего!!!!

Настя заметила, что руки девки дрожали.

— Глаша, что с тобой?

Та. Еще раз перекрестившись и прошептав «Аминь», обернулась.

— Так не дай бог помрет Григорий Петрович…

— Замолчи! — едва сдерживаясь, чтобы не влепить горничной пощечину, Настя притопнула ногой. — И каркать более не смей!

Последние слова потонули в шуме, доносившемся с крыльца.

Охи, ахи возбужденные голоса… Настя поняла, что привезли Белова.

— Несите его в гостевую опочивальню! — судя по всему, Анна Михайловна вслед за слугами вышла на крыльцо дома.

— А вдруг очнется и укусит? — зазвучал звонкий девичий голос.

Спросившую тут же подняли на смех, мгновенно стихший. Наступившая тишина даже Настю заставила насторожиться.

— Александр Иванович, вы решили лично сопроводить раненного?

— Береженного Бог бережет, Анна Михайловна, — в тон ей ответил Шувалов. — В дом пустите?

— Входите.

Голоса стихли. Настя повернулась к Глаше, намереваясь выяснить у девки, почему она так испугалась, но в дверь комнаты громко постучали, после чего звонкий девичий голос объявил, что Анна Михайловна просит гостью к ужину.

Пришлось отложить расспросы на потом. Когда Настя появилась в зале, начальника Тайной канцелярии уже не было, а на столе находилась огромная супница, из-под крышки которой вырывался ароматный пар.

— Граф Шувалов ушел, — пояснила Бутурлина, уже сидевшая за столом. — на дела сослался.

— А Александр Борисович?

— Сашенька все еще дуется на меня. Я же посмела посягнуть на сомнительную чистоту и тишину его прибежища, — голубые глаза весело блеснули. — Так что он заявил, что предпочитает ужинать в одиночестве и теперь безмерно от оного страдает.

Хозяйка дома кивнула лакею, приказывая налить своей гостье ароматных щей.

Настя вдруг поняла, что действительно проголодалась.

Вслед за щами наступила очередь фаршированной утки, а затем и чая с пирожками и вареньем. Невесомые, они просто таяли во рту, и как девушка не старалась ограничить себя, рука все тянулась за следующим.

— Кушай, кушай, — Анна Михайловна пододвинула тарелку ближе к своей гостье. — Тебе силы надобны. Тебе ж еще Гришу твоего лечить.

— Не мой он, — по привычке пробормотала Настя.

Ведьма усмехнулась и покачала головой.

— Теперь твой. Ты ж его, когда возвращала, за руку взяла, к себе привязала.

От этих слов аппетит пропал. Невольно вспомнив злые слова, сказанные матерью Белова, что сын околдован, Настя отложила недоеденный пирожок и прикусила губу.

— Я не знала, — тихо сказала девушка. — Он… он все уходил, и не хотел возвращаться. Надо было вас дождаться.

— И тогда на поляне было бы одним трупом больше, — фыркнула Бутурлина.

— Но теперь Евдокия Андреевна полагает, что…

— Евдокия всегда была помешана на сыне и будет считать ведьмой любую, кто посягнет на ее Гришеньку, — отмахнулась Анна Михайловна. — Так что, Настенька, слова злые в голову не бери.

— Да как же не брать… Она ж меня всю жизнь попрекать будет.

— С этим Гриша пусть разбирается, в конце концов, дом у вас свой будет, а на балы да приемы Евдокия Андреевна не ходок, — отмахнулась Бутурлина и встала. — пойду, Александра Борисовича навещу! А то он еще неделю дуться будет.

Подхватив тарелку, на которую до этого отложила пирожки с общего блюда, Анна Михайловна направилась к выходу.

У самых дверей ведьма обернулась.

— Да, Настенька, Григория сегодня лучше не проведывай, не стоит. Завтра зайди.

Девушка вскинула глаза, ожидая объяснений, но их не последовало. Хозяйка дома удалилась, оставив свою подопечную допивать чай в одиночестве.

Засиживаться за столом Настя не стала. ушла к себе, кликнула Глашу, чтобы переодеться в домашнее платье. Девка прибежала, но была какой-то заполошной. В любое другое время Настя поинтересовалась бы причинами, но сейчас собственные переживания полностью поглотили её. Волнения за жениха смешивались с переживаниями по поводу его матери.

С трудом дождавшись, пока Глаша расплетет замысловатую прическу, Настя отослала девку в людскую. Та послушно пошла к дверям, но остановилась:

— Настасья Платоновна…

— Ступай, Глаша, мне бы одной побыть, — отмахнулась та.

Девка вышла, а Настя, едва дождавшись, пока дверь закроется, вскочила со стула и закружила по комнате. Слова, брошенные Евдокией Андреевной и потом невольно подтвержденные Анной Михайловной, не шли из головы.

Приворожила. Получается, она, хоть и по незнанию, действительно приворожила Григория, и теперь он обязан разделить свою судьбу с ней. Желая хоть чем-то занять разум, Настя взяла одну из книг, что ей оставила Анна Михайловна. Словно в насмешку, книга была про оборотней.

«Человека с душой звериной к ведьме всегда тянуть будет» — на этих строчках девушка отложила книгу.

Потом вновь подошла к окну, до боли в глазах всматриваясь в серовато-розовое закатное небо. Сейчас Настя готова была променять все, что угодно, даже душу на осознание того, что Григорий сможет полюбить ее просто так, а не за ненавистную ведьмовскую силу, которая просто притягивает к обладательнице могучего зверя.

В комнате было душно. Настя уже раздумывала, не прогуляться ли ей в саду, когда услышала тихий стон, даже не стон, а поскуливание, то и дело перерастающее в вой. Эти звуки мог издавать лишь зверь.

Девушка направилась было в комнату, куда лакеи отнесли волка, но остановилась у дверей, вдруг вспомнив предостережение Анны Михайловны. Ведьма никогда не говорила понапрасну.

Едва слышное поскуливание повторилось, и Настя, отбросив сомнения, открыла дверь.

Все еще в волчьем обличии, Белов лежал на кровати, поверх покрывала. Зверь спал, грудная клетка мерно вздымалась и опускалась, в такт дыханию, и девушка даже засомневалась, не почудилось ли ей.

Она подошла к зверю и положила руку на голову. Показалось, что волк дернул хвостом.

— Гриша, Гриша, — прошептала Настя, присаживаясь рядом. — Вот что мне теперь делать?

Она задумчиво погладила спящего зверя по голове, потом, осмелев, пропустила между пальцев густую шерсть. Бурая с рыжиной она была шелковистой и приятно согревала озябшие пальцы.

Волк лежал не двигаясь, точно мертвый. Но даже сейчас от него веяло какой-то силой и… спокойствием? Безопасностью?

Вспомнилось, как зверь недавно охранял сон своей невесты. Вздохнув, Настя вдруг легла рядом так, чтобы видеть темный нос. Волчьи глаза были закрыты. Еле заметное дыхание зверя обжигало кожу.

Девушка прижалась головой к косматой груди, обняла за шею, чувствуя, что именно это — правильно и нужно. Волк вздохнул, чуть повернул голову, мазнул шершавым носом по щеке, устраиваясь так, чтобы лучше ощущать лежащую рядом ведьму и вновь заснул.

Настя долго лежала просто так, стараясь дышать в унисон слабому дыханию, пока, наконец, глаза не закрылись.

Сон был рваный, тревожный, девушка все шла куда-то, сама не зная куда. Сила клубилась в груди, требуя выхода, искрила на пальцах. Привлеченная этим сиянием, тьма подкрадывалась все ближе, стремясь поглотить ведьму, насладиться нерастраченной силой, растворить ведьму в себе. Этот сон снился девушке уже не в первый раз, и сопротивляться натиску тьмы было все труднее.

Настя уже отчаялась, когда крепкие мужские руки обняли ее, ограждая от вязкой тьмы. Сила вновь забурлила, на этот раз радостно.

— Настя, — тихий шепот успокаивал, — Настенька, ведьма моя… моя…

Мягкие теплые губы коснулись виска, скользнули по щеке. Девушка выгнулась, подставляя губы для долгожданного поцелуя, и открыла глаза.

Уже не зверь, Белов опирался на руки, склоняясь над невестой.

— Настя… — выдохнул преображенец, встретившись взглядом с серыми глазам.

Его лицо было очень близко, красиво очерченные губы манили, и девушка, подчиняясь этому зову, сама потянулась к мужчине.

Этот поцелуй был не похож на другие: нежные, трепетные. Сейчас это было что-то первобытное, дикое, вдруг вырвавшаяся из-под контроля. Это чувство наполняло Настю, заставляя ее подчиняться мужчине в каком-то диком, доселе не изведанном для неё танце, выгибаться навстречу жадно ищущим губам. Сила так и плескала в теле, накатывая волной, сметающей все на своем пути.