Назад дороги нет (СИ) - Манило Лина. Страница 19

После общения с Жанной на душе всегда пусто. Словно меня выпотрошили, как пойманного в силки зверя, набив ватой. Лишь оболочка, не больше. Уже давно ничего не болит при взгляде на неё — во мне не осталось даже ненависти. Лишь пустота.

— Чего она хотела? — спрашивает Роджер, а я отвлекаюсь от созерцания внутреннего вакуума. — Не просто же так явилась.

И снова Роджер бьёт в самую болезненную точку, потому что вся наша с Жанной общая жизнь прошла на его глазах. И он, как никто другой, знает, чем всё закончилось.

— Угадай с трёх попыток.

Усмехаюсь, зная, что вариантов у Роджера будет до смешного мало.

— Денег, что ли? — хохочет, вытирая выступившие слёзы. — Она неподражаема. Совести как у стервятника, но наглости хоть КАМАЗами отгружай.

Пожимаю плечами и жду, пока Роджер закончит хохотать.

— И что? Дал? — спрашивает, доставая из пачки сигарету, но не прикуривает, только в пальцах крутит, табак разминает.

— Ага... то не я там бабки всякой шелупони раздаю?

Меня, правда, очень веселит мысль дать Жанне денег. Это возможно лишь в параллельной реальности, не иначе.

— Жестокий ты, Витя, — улыбается, зажимает всё-таки сигарету меж губами и чиркает зажигалкой. — Женщина, может, на последней грани, за чертой бедности, а ты... Эх. Нет в тебе благородства, совсем очерствел.

— Она мне то же самое сказала, представляешь?

Машет на меня рукой, а мы оба хохочем.

Жанна опытная гиена — всегда ищет, где бы поживиться, что бы подобрать. Она умна и расчётлива, настоящая стерва. Мы познакомились, когда мне только исполнилось восемнадцать. Красивая светловолосая девочка всего на год младше с прозрачными голубыми глазами переехала в то лето вместе с родителями в соседний двор, и я двинулся башкой, только один раз взглянув на неё. Такая чистая, красивая, с трепещущими ресницами и розовеющими по любому поводу щеками. Слишком сильно влюбился, выключил мозги, и понеслась душа по кочкам. Я убить готов был любого, кто приблизится к моей Жанне, и она этим пользовалась, потому что мгновенно сообразила — из меня легко можно вить верёвки. Кто не был идиотом в восемнадцать? Я, во всяком случае, таких ещё не встречал. Особенно, когда первая любовь отшибает мозги напрочь.

И как-то незаметно сам для себя я оказался по шею в дерьме, когда каждый новый день добавляет ещё больше проблем, а выход из этого всего — петля или пуля в лоб. Радовался ли я тому, что в неполные девятнадцать стану отцом? Не люблю врать самому себе, потому без преувеличения скажу — я был в ужасе. Казалось, что жизнь кончена, и дальше будет лишь беспросветный ор и плач новорожденного. Я был тупым мелковозрастным ублюдком, у которого мозгов в голове с чайную ложку. Испугался, запаниковал, чуть ли не побег готовил, придурок.

Жанна же казалась абсолютно спокойной, точно не ей придётся поставить крест на молодости, погрязнув в материнстве. Нет, её ничего не способно было выбить из колеи, настолько уверенно она несла себя по жизни, гордо задрав подбородок. Даже для разговора со своими родителями — сложного, трагичного в чём-то — нашла правильные слова. И моих смогла убедить, что наша с ней любовь — величина вечная, а ребёнок — именно то, что нам нужно. Тогда я восхищался ею и боготворил, завидовал её выдержке, терпению… и принял ребёнка, осознав, что это всё-таки счастье. Дошло, в конце концов.

Потом она оставит нас с Яном одних и уйдёт, плавно покачивая бёдрами, в закат. Пропадёт со всех радаров, откажется видеться с сыном, якобы не желая травмировать ребёнка, обвинит меня в загубленной молодости, периодически будет просить денег. Это будет потом, но те дни, когда Ян рос под её сердцем, мне виделись самыми счастливыми. Что-то было неуловимо прекрасное в этой суете и ожидании.

И вот после этого не люблю и не верю блондинкам. Пунктик, почти фобия. И я успешно избегал любых светловолосых девиц, но, мать их, появилась Ася, и я не могу перестать думать о ней. Долбаное наваждение, не иначе.

Пока сидим с Роджером, беседуя о Жанне и о том, в какое место ей бы бодренько откатиться, машинально набираю и набираю номер Аси, но ничего не меняется — аппарат всё та же находится вне зоны действия сети. Но я упорный засранец, от меня так просто не отвяжешься, если уж на что-то решился.

— Кстати! — восклицает Роджер и хлопает себя широкой ладонью по лбу. — Я же Асю видел!

Он весь светится от счастья, точно только что сообщил мне что-то, от чего я должен рухнуть в обморок. Но, чёрт возьми, да. Что-то под ложечкой начинает ворочаться и сжимать, а сердце пару раз подозрительно сильно стучит о рёбра, причиняя почти физическую боль.

Поднимаю на него взгляд, стараясь казаться безразличным. Хватит того, что уже рассказал — и так слишком разболтался.

— Неужели?

Роджер смотрит на меня, прищурив здоровый глаз, а потом расплывается в улыбке:

— Чёрт, Вик, ты покраснел!

— С какого это хера?

Он хлопает меня по плечу и хохочет.

— Божечки, Вик влюбился, я не могу…

— Идиот, что ли?! — дёргаю плечом, а Роджер почти захлёбывается хриплым смехом.

— Я тебя таким не видел с восемнадцати лет. И снова блондинка, да? Вик, это карма!

Встаю на ноги и принимаюсь мерять шагами кабинет, потому что какая-то странная энергия переполняет. Хочется сесть на мотоцикл и рвануть вперёд, не оглядываясь, и ехать, ехать, пока от скорости тошнить не начнёт, а ветер не проникнет под кожу.

— Чего ты носишься туда-сюда, будто тебя в задницу клюнули? Присядь, брат, нечего халявное электричество вырабатывать.

— И как она?

Я знаю, что Роджер при всей своей периодической придурковатости, всю жизнь остаётся моим другом и человеком, на которого могу положиться в любой ситуации.

— Ну… если тебя это вдруг интересует, она от мужа ушла.

— Что?

— Глухой, что ли? — усмехается и, затушив сигарету, потягивается, кряхтя от удовольствия. — Ушла, говорю. От мужа. Андерстенд или по слогам повторить? Могу даже на бумажке написать. Или на лбу.

— Не глухой, конечно.

— Ну, раз ты не глухой и не тупой, то дерзай — дорога открыта.

— Да я уже целый день только и делаю, что дерзаю, но она телефон выключила.

— Странно… — замечает Роджер, передёргивая плечами. — Куда это она делась?

Он о чём-то размышляет, глядя в одну точку и оглаживая бороду.

— Ладно, пытайся ещё дозвониться, а я поеду к Брэйну в больницу. Там Полька торчит безвылазно, авось, что и разведаю. Не вешай нос, гардемарин престарелый, всё будет в ажуре.

Роджер уходит, а я остаюсь сидеть на краю столешницы, рассматривая экран мобильного.

Вдруг телефон оживает, но вместо имени Ася на экране высвечивается “Карл”.

— Мы Волка нашли, — раздаётся в трубке, от чего меня передёргивает. — Срочно приезжай, разговор есть.

— Что стряслось?

Но Карл не утруждает себя ответом, и это наводит на мысль, что ничего хорошего меня не ждёт. Я давно уже перестал верить в лучшее.

Матерюсь от досады, хватаю ключи и за несколько шагов преодолеваю узкий коридор, ведущий к чёрному ходу.

— Артур, можешь быть на сегодня свободен, — говорю своему водителю, сажусь на мотоцикл и уезжаю в ночь, потому что понимаю: нужно торопиться.

Всё время порываюсь свернуть на обочину и снова набрать Карла, потому что неизвестность убивает. Какого хрена случилось с Волком? И какого чёрта гад белобрысый трубку бросил?

Еду окольными путями, дворами и тихими проспектами, лавируя и порой отчаянно нарушая, но через тридцать минут оказываюсь на въезде в промзону.

Покоя не дают мысли о том, куда Волк мог вляпаться. Тёртый же калач, матёрый, три военные кампании прошёл, десантник. Куда его черти занесли?

Минуя преграду в виде охранника на входе, здороваюсь со случайно встреченными одноклубниками Карла, целенаправленно следую к ангару, где свил гнездо из сухих веток и обломков чьих-то судеб наш мудрый альбинос.

Сердце гулко бьётся о рёбра, и мне кажется, что давно так ни о чём не переживал. Я многих в этой жизни потерял, со многими простился, но так и не смог привыкнуть к этому ощущению сосущей пустоты и сквозным дырам в сердце.