Жёлтая магнолия (СИ) - Зелинская Ляна. Страница 50

Даже забавно…

Миа закрыла глаза и сосредоточилась, накрыв листы ладонью. Она пыталась поймать и удержать дрожь воздуха, уловить момент, когда мир начинает меняться, рождая дымку видения, но сегодня этого сделать никак не получалось. Ей казалось, что серые стены давят на неё, а осуждающие взгляды обитателей монастыря проникают прямо под кожу. Она глубоко вдыхала, заставляя себя снова и снова погружаться в ощущения, как тогда, у калитки в соттопортико, но сегодня Светлейшая была глуха к её мольбам.

От глубоких вдохов у неё даже закружилась голова, и, открыв глаза, она посмотрела на маэстро, будто извиняясь.

— Не могу… Это место… неподходящее. Этот монастырь давит на меня. Я ничего не могу увидеть.

— Что, совсем ничего? — спросил маэстро мрачно.

— Совсем.

— Пойдёмте, прогуляемся, — он сунул газету в карман, шагнул к ней и взял за локоть, — раз вам мешает монастырь, мы найдём другое место…

Они двинулись по галерее, а затем по лестнице вниз, прошли сквозь арку и низкие деревянные двери, надпись над которыми гласила, что это место находится под покровительством Святой Лючии. Маэстро шёл, одной рукой поддерживая Дамиану за локоть, а другой опираясь на трость. По длинным белым передникам сестёр и их чепцам Миа догадалась, что они попали на территорию больницы. Пересекли внутренний двор, и едва остановились перед кабинетом доктора, как маэстро повернул Дамиану к себе лицом, как какую-то куклу.

— Раз у нас сегодня проблемы с предвидением, тогда давайте вернёмся к наблюдательности. Осмотритесь, монна Росси. И скажите, если бы вам или вашим сородичам нужно было украсть эти бланки, как бы вы это сделали? Откуда бы пришли? Как это обычно делается у цверров? — в его голосе прозвучала какая-то издёвка, которая тут же растоптала хрупкие ростки сочувствия к маэстро, появившиеся у Дамианы в душе.

Он стоял и смотрел на неё пронизывающим взглядом, в котором сейчас ей почудилась какая-то неприязнь, совсем как в их первую встречу, когда он назвал её «шарлатанкой с самого дна Альбиции».

— О-ля-ля! Вы говорите так, будто все цверры — воры! И я в том числе, — воскликнула она, выдёргивая руку из его цепкого захвата и отступая назад.

— Ну не все, но скажите ещё, что эту науку плохо знают в гетто! Давайте же, монна Росси, раз сегодня вам так не везёт с предвидением, может, ваши опыт и наблюдательность что-то подскажут? — его лицо снова превратилось в бесстрастную ледяную маску. — Или я отдал напрасно шестьсот дукатов за вашу лавку?

— А я и не просила вас за меня платить! — воскликнула Дамиана, отступая ещё на полшага. — Так что не нужно меня теперь этим попрекать! Я завтра же пойду к ростовщику и возьму денег, чтобы вернуть их вам!

— Ну, это будет только завтра, а сегодня вы всё ещё работаете на меня, — он заложил руки за спину и сделал полшага ей навстречу, заставив снова попятиться к стене. — Хотя ваша работа и смахивает больше на дешёвый театр.

— Дешёвый театр?! Да чтоб вам пропасть! — воскликнула она, глядя ему в глаза и чувствуя, как её душат обида и злость.

Вчера она почти поверила, что маэстро не так уж и плох, и может быть нормальным человеком, если захочет. Но сегодня в него как будто бес вселился!

В другой раз эта злость помогла бы ей, но не сегодня. Сегодня от этой злости не родилось никаких видений. И все усилия их вызвать были напрасны, лишь ноздри ощущали запах подземелья, удушающей тьмы, и голова снова начинала кружиться.

— И это всё, что вы можете? — маэстро бросил трость возле скамьи и, засунув руки в карманы, язвительно спросил? — Ну же?! Это уже не монастырь, так что, никакого предвидения так и не будет?

— Что, опять наброситесь на меня, как в прошлый раз? — спросила она, прижимаясь к стене и поднимая подбородок, чтобы смотреть ему прямо в глаза.

— Не заставляйте меня злить вас, монна Росси! — произнёс маэстро, делая ей навстречу ещё полшага так, что между ними осталось пространства на ширину ладони, и добавил уже тише и как-то мягче: — Я ведь совсем этого не хочу…

— Так вы специально всё это говорите? Чтобы меня разозлить?! — выдохнула она удивлённо.

Мир закружился, звуки куда-то отступили, Миа пошатнулась и вцепилась пальцами в руку маэстро, чтобы не упасть.

— Что с вами? — он подхватил её под локти и усадил на кованую скамью возле двери в кабинет доктора.

Миа прислонилась головой к шершавому камню стены и закрыла глаза. Головокружение начало отступать, но никаких видений оно так и не принесло.

— Держите, — услышала она голос маэстро и открыла глаза.

Он достал из кармана пакет с конфетами и протянул ей не глядя.

— О-ля-ля! Да вы и конфетами запаслись? — удивилась Миа.

Надо же! Он решил о ней позаботиться?

Это было так неожиданно и даже… приятно. И всё это сбило с толку, особенно его мягкое: «Я ведь совсем этого не хочу…»

— Ну раз ваше предвидение работает только на конфетах… Или не работает? — он повернулся к ней, и его лицо было озабоченным и хмурым, но в нём больше не было ледяной жёсткости. — Ешьте. И говорите.

— Что там написано? — спросила Миа, отправляя конфету в рот и кивнув на газету в его руке, которую он достал из кармана.

— Ничего хорошего. Кто-то узнал про четвёртую «бабочку». И рассказал газетчикам подробности. Подробности… которых никто не знал, кроме узкого круга лиц, — маэстро свернул газету и похлопал ею по руке.

— Для вас это плохо, да? Что газетчики узнали? — спросила она тихо.

— Плохо — это не то слово, это если не катастрофа, то нечто очень близкое к ней, — ответил маэстро, глядя на серую стену больничного здания. — Лоренцо в ярости, и у нас совсем нет времени…

— Вы поэтому так расстроились? — спросила Миа мягко, и тут же поймала острый взгляд маэстро, впившийся в её лицо.

— Послушайте, монна Росси, — произнёс он холодно и почти официально, — ваше сочувствие — это меньшее, что мне сейчас нужно. Если ваши видения вызываются злостью, как мне сказал Лоренцо, то вам следует не сочувствовать мне, а делать совершенно обратное. Потому что сочувствие и злость — вещи несовместимые. Просто делайте то, ради чего вас наняли, большего от вас не нужно.

Он смотрел на Дамиану и их лица были совсем близко. Холодный взгляд синих глаз, безупречные черты… Смотрит и ждёт от неё ответов, а ей захотелось просто встать и уйти.

Почему его слова показались вдруг такими обидными? Она никогда не была чувствительной к чужому пренебрежению, но вот сегодня… Сегодня его слова жалили так, как будто он очень хотел её задеть и у него это получилось.

Ему не нужно её сочувствие, ему нужны только ответы.

Да чтоб вам пропасть! Всем вам, клятым патрициям! Вместе с вашим островом! Утонуть в лагуне, никто бы и не плакал! Проклятые Скалигеры! Да от вас одни только беды!

А ведь мама предупреждала, когда говорила о том, что дар необходимо скрывать. Вот именно об этом она и говорила — патриции используют его себе во благо, выпьют тебя досуха и потом выбросят, как пустую устричную раковину. Не стоит обманываться.

И вот, пожалуйста! Он даже конфеты принёс только ради этого — чтобы добиться нужного результата! Сначала подразнил её, как бойцового петуха, а потом, нате вам конфетку, монна Росси! Надутый индюк! А она-то глупая сначала подумала, что он о ней позаботиться решил! А это всё ради видений. Не стоит удивляться, если он потом запрёт её в клетку в своём палаццо и будет кормить конфетами, лишь бы она говорила то, что ему нужно!

Что, маэстро Л'Омбре, вы в тупике? Так она только рада этому. Так вам и надо!

Миа бросила пакет с конфетами на лавку, вскочила и тряхнула пожелтевшими бланками, едва не задев маэстро по лицу.

— Где доктор хранит эти бумажки? — спросила она глухо и зло.

— В своём кабинете…

Она не дослушала. Распахнув дверь в кабинет, вошла без стука, а маэстро бросился следом.

Комната была просторной, но обставленной бедно: кушетка у стены, пара стульев, стол, несколько шкафов с медицинскими принадлежностями и большой железный сейф. Белёные стены, ширма, на стене маленькое зеркало в медной оправе. И запах карболки…