Жёлтая магнолия (СИ) - Зелинская Ляна. Страница 51
Доктор встал им навстречу, снимая на ходу пенсне, но маэстро остановил его жестом, подошёл сам и что-то сказал тихо, наклонившись к уху. Доктор кивнул, и быстро исчез за дверью, прихватив со стола папку.
Миа мельком увидела в зеркале своё лицо. На фоне белых стен кабинета оно выглядело каким-то болезненным. Она бросила бланки на подоконник и, прижавшись к нему ладонями, закрыла глаза. Ощутила, как маэстро смотрит ей в спину. Смотрит и молчит, видимо ожидая ответов.
Получите вы свои ответы! Чтоб вы ими подавились!
Она вдохнула поглубже. Это всё монастырь виноват. У Светлейшей здесь нет власти, и может, поэтому она глуха к мольбам Дамианы? Но в этот раз Миа не стала умолять.
Пальцы крепко вцепились в подоконник и она, собрав всю свою злость, глубоко вдохнула и ярко представила, как колеблется воздух, подёрнутый дымкой, как перетекает в водную гладь, а та в дрожащую поверхность зеркала. И оно тут же начинает таять, превращаясь в причудливую блестящую ткань, колышущуюся будто от ветра. Почти живую…
Такого раньше ей видеть не приходилось. Ещё усилие — и картинка ожила…
По зеркальной поверхности пошла рябь, сквозь которую стали отчётливо проступать фигуры. А потом…
… ткань разорвалась с сухим треском, со звуком разряда молнии во время грозы, и где-то вдалеке послышался звон разбитого стекла. А Миа ощутила дикую боль: казалось, от усилия, с которым она призывала видение, в голове что-то лопнуло, пронзая виски. Мир под ногами зашатался и, падая, она вцепилась пальцами в край подоконника.
Но прежде, чем окончательно осесть на пол, увидела всё очень ярко…
…кровь на полу… Много крови… В ней тонут осколки разбитого стекла… Вокруг темнота и свет фонарей отбрасывает на стены уродливые вытянутые тени. Низкие сводчатые потолки, грубая штукатурка и по сторонам из мрака проглядывают пузатые бока тёмных бочек. А под ногами на полу раскатились мотки белых нитей и часть их утонула в луже крови.
Женщина в чёрном плаще, в шляпе и длинной вуали стоит боком. Лица не видно, но из-под плаща, призванного скрыть его хозяйку, выглядывает подол бархатного платья цвета крови и носок такой же туфли с пряжкой. Женщина раздражена, и Миа слышит её приглушённый голос:
— Опять всё зря! Ты начинаешь меня злить…
Браслет на руке женщины — рубины, оправленные в золото. Рыжие локоны… Серьги — рубиновые капли…
Тень в глубине — кто-то ещё стоит в темноте у бочек…
Всё крутится, сплетается, смешивается и исчезает, остаётся только красный цвет, из которого теперь отчётливо проступает старая кирпичная кладка. И это уже другое видение. Оно наслаивается на первое и переплетается с ним…
Тёмное нутро подвала освещено багровыми бликами огня, рвущимися из распахнутого жерла печи. Железные дверки, что закрывают его, сейчас распахнуты и прикреплены к стенам крючьями. Кто-то ныряет в огонь длинным багром, и красный кирпич стен вокруг подёрнут потёками чёрной копоти. В огне что-то корчится, издавая свистящие звуки, но взгляд Дамианы прикован не к пламени. К человеку, который стоит к ней спиной, справа от печи, и достаёт из стены, прямо из каменной кладки, один кирпич. За ним тайник. В тайнике железный ящичек для медицинских инструментов, и в нём лежат ланцет, нож, зажимы и пачка бумаг, перевязанная грязной лентой. Это те самые бланки…
А вокруг удушающая тьма. Та самая, что ползла в её видении в соттопортико… Та самая, что сковывала её горло на острове Мурано… Она здесь повсюду. Устилает пол, просачивается в огонь, стекает со стен…
Подвал исчезает, и снова круговерть образов, картинки сменяются хаотично. Их так много, как будто Дамиана одновременно видит весь мир тысячей глаз. Но успевает рассмотреть подробно только одну из них…
Маэстро сидит на террасе, и рядом, уткнувшись лицом в ладони, рыдает женщина, рыжие локоны рассыпались по плечам, и его рука гладит их несмело.
— Прости! Прости меня! Я… я ошиблась! Я хотела сделать как лучше! Но я не люблю его! Я люблю тебя! — сквозь рыдания женщины слышно отчаяние. — Что мне делать теперь?!
— Вероника…
Маэстро опускается из кресла на пол, вставая на одно колено рядом с женщиной, и его ладони скользят по её плечам.
— Ты же не расскажешь никому? Прошу тебя! Ты же не выдашь меня? Пожалуйста…
— Вероника… Всё можно исправить… Я всё исправлю…
И он прижимает её к себе как самое драгоценное сокровище.
А потом Миа видит комнату в палаццо Скалигеров и себя в ней. Ту самую комнату, в которой она ночевала сегодня. Она подходит к зеркалу в большой деревянной раме, но в зеркале отражается не она… В зеркале та женщина в голубом с золотом платье и с короной на голове, которую она видела сегодня во сне. Она смотрит на Дамиану, а потом протягивает руку сквозь зеркало и хватает её за запястье ледяными пальцами…
— Ты была обещана…
— Монна Росси?! Дамиана?! Дамиана?! Очнись…
Миа ощутила, как чья-то ладонь поддерживает её за шею, а затем резкий запах аммиака заставляет вздрогнуть и открыть глаза.
Она полулежала на кушетке, и лицо доктора с огромными рыжими усами нависло над ней, возвращая в реальность. Рядом с ним лицо маэстро, озабоченное и, кажется, испуганное. И это его ладонь поддерживала её голову. Миа увидела в руке доктора марлю, всю в крови, и перевела взгляд на свои руки.
Кровь… на руках, на платье…
Она поднялась, села, дотронулась до носа и осмотрелась.
О, Серениссима!
И только сейчас осознала, что произошло. Что именно она смогла сделать. Она слышала о таком раньше от матери. О том, что видеть можно не только прошлое и не только то, что посылает Светлейшая. Иногда дар позволяет видеть то, что захочешь: прошлое, настоящее, будущее. И когда захочешь. Вот так сейчас. Она смогла увидеть то, что захотела сама, а не то, что позволила Светлейшая. А ведь такого не умела её мать. И даже мама Ленара. Никто в гетто такого не умел.
И ей стало страшно.
Всё то ужасное, что она увидела: подвал, кровь, печь, женщина в зеркале… Эта боль… Кровь носом… Мама Ленара говорила, что некоторые видящие умирали от таких усилий. И она ведь могла умереть!
— Простите… Я испачкала платье, — пробормотала Миа, выпрямляясь и прислоняясь к стене.
Доктор позвал одну из сестер, и она принесла ещё марлю и чашку воды. Сёстры хотели помочь, но маэстро выставил всех за дверь, включая доктора.
— Дайте сюда, — он сел рядом на кушетку и взял мокрую марлю.
— Не надо, я сама, — Миа хотела встать и подойти к зеркалу, но…
… зеркало оказалось разбито и мелкие осколки разлетелись по всей комнате.
Она посмотрела на маэстро — он был серьёзен и смотрел на неё с тревогой.
— Что случилось? — спросила она тихо, указывая рукой на осколки.
— Зеркало просто взорвалось, — произнёс он в ответ также тихо. — Доктору я сказал, что вы потеряли сознание и ударились об него головой.
Он протянул руку, осторожно коснулся её лица мокрой марлей, стирая кровь, и их взгляды встретились. И нетрудно было понять, о чём думает маэстро.
— Вы же не думаете, что оно разбилось… из-за меня?
— Не просто думаю, — он чуть улыбнулся и добавил многозначительно: — Я в этом почти уверен. А ведь вы до него даже не дотронулись. Не шевелитесь…
Он снова коснулся её лица, стирая кровь. Коснулся очень аккуратно, нежно, боясь причинить боль. Его глаза блестели и были такими синими, как будто в них растворились сапфиры или они внезапно наполнились морем. И они были так близко… Маэстро кажется даже дышать перестал, рассматривая с тревогой её лицо, и время будто замерло на мгновенье.
Какие же синие у него глаза…
Маэстро наклонился ближе и аккуратно убрал прядь с её плеча, и от этого заботливого жеста ей едва снова не сделалось дурно. Миа отпрянула от его прикосновения, и перехватив марлю из рук, встала и, превозмогая головокружение, отошла к окну. Всё это было как-то слишком. Нельзя им так смотреть друг на друга! Нельзя позволять ему таких вещей.