Жёлтая магнолия (СИ) - Зелинская Ляна. Страница 52
О, Серениссима! И что же теперь будет?
Она испугалась не на шутку. Испугалась того, на что оказалась способна, и того, что маэстро это видел. Что случилось с этим проклятым зеркалом? И что это были за жуткие видения, от которых волосы вставали дыбом? Маэстро всё понял… что теперь он сделает с ней?!
Её дрожь пробрала от плохого предчувствия.
Ей нужно бежать в Марджалетту и спрятаться там, пока не стало совсем поздно!
Миа провела марлей по подоконнику, стирая капли крови, и произнесла, не оборачиваясь:
— Возьмите карандаш и бумагу. Я видела кое-что. Вам нужно нарисовать детали, пока я это ещё помню.
Он рисовал прямо на обратной стороне каких-то записей доктора, которые взял из шкафа. Рисовал очень быстро, а Миа, присев на край стола, смотрела сверху на то, как рождаются на бумаге увиденные ею образы. Как мелькает кончик карандаша, как маэстро временами увлечённо срывается на то, чтобы растушевать графит пальцами и не могла отделаться от мысли, что ей нравиться наблюдать за его работой…
Она рассказала ему не всё. Некоторые вещи ему пока знать не нужно. Пока она сама не поймёт, что всё это значит.
Рисунки вышли очень реалистичными. Пугающими. И казалось, что если глядеть на них достаточно долго, то они оживут.
— Я велю Пабло отвезти вас в палаццо. Отдохните, а мне нужно кое-что проверить прямо сейчас, — произнёс маэстро, когда они закончили.
— Вы хотите проверить больницу ещё раз?
— Нет, вряд ли это здесь, хотя я ещё раз загляну в подвалы, — маэстро свернул рисунки и спрятал их в карман. — Если вы успели заметить, весь монастырь построен из серого мазеньо — бутового камня. А печь, которую вы описали… Я полагаю, такие печи из красного кирпича есть только в одном месте в Альбиции…
— …на острове Мурано, — Миа закончила за него фразу. — Это ведь стекольная печь?
— Очень похоже. Красный кирпич, особая кладка… Да и маэстро Позитано явно не хотел делиться с нами никакой информацией. К тому же Джино Спероне был оттуда, и этот фальшивый доктор приплывал к нему на остров. Всё сходится. Надо перевернуть этот чёртов остров с ног на голову, — глаза маэстро возбуждённо блеснули.
— Но как вы попадёте туда? На остров? В прошлый раз маэстро Позитано не больно-то хотел нас видеть.
Маэстро прищурился, глядя на Дамиану, будто взвешивал, надо ли отвечать, но потом всё-таки объяснил:
— У подеста Альбиции есть право инспектировать стекольные печи. Прошлый пожар на стекольном заводе уничтожил половину острова, так что такое право ему было выдано Советом Семи. Вы в состоянии идти?
— Да… Только, — она посмотрела на испачканное кровью платье.
— Не беспокойтесь. У вас будет столько платьев, сколько пожелаете, — усмехнулся маэстро, и его глаза потемнели, скрыв почти всю синеву.
А сердце Дамианы дёрнулось, как от укола. Слишком многое прозвучало в его словах. И снова вернулась мысль, что теперь её просто так не отпустят.
— Мне бы не хотелось идти в таком виде по монастырю. На меня и так все смотрели как на путану.
Маэстро снял с вешалки халат доктора и набросил ей на плечи, сунув в карман газету. А когда они вышли из кабинета, он указал на чугунную лавку и бросил коротко:
— Ждите здесь.
Снаружи, у дверей, ведущих в монастырскую часть, переминались с ноги на ногу люди маэстро. Он махнул им рукой и направился навстречу.
— Маэстро? — окликнула его Дамиана, стягивая на груди полы халата, чтобы скрыть испачканное платье.
Он обернулся.
— Вы, кажется, забыли свою трость, — прищурилась она, указывая пальцем под лавку.
С того момента, как она вошла в кабинет доктора, маэстро будто и не вспоминал о своей хромоте. И судя по его взгляду, сейчас он, кажется, правильно понял намёк Дамианы.
Глава 15. Неожиданные догадки
Маэстро отправил с ней целый эскорт своих людей, и Миа подумала, что вот её худшие опасения и начинают сбываться. Неспроста он взял с собой только Жильо, а остальных послал сопровождать её — наверное, чтобы не сбежала. И, видимо, у них было распоряжение хозяина не сводить с неё глаз, потому что они ровно так и поступили — пялились на неё всю дорогу. А Миа смотрела на проплывавшие мимо дома и мосты над головой и лишь крепче удерживала на груди полы халата. Такое пристальное внимание было очень неприятным.
После того, что произошло в кабинете доктора, у неё всё ещё кружилась голова, во рту ощущался металлический привкус крови, и осознание того, что она сделала, холодило ладони и ступни.
Ой, как же всё это нехорошо!
У всего, что случилось, будут плохие последствия. Один только взгляд маэстро чего стоил! Взгляд, при воспоминании о котором у Дамианы даже сейчас неровно билось сердце. Она вдохнула несколько раз, пытаясь успокоиться, и принялась разглядывать дома по обе стороны канала.
Небо хмурилось, серые облака потянулись со стороны акватории Сан-Себастьян и влажный воздух стал по-летнему душным. А ещё он весь пропитался запахом цветущих магнолий. И когда их гондола проплывала мимо Дворца Дожей, Миа увидела сквозь чугунную решётку, что деревья стоят уже все в цвету.
Жёлтая магнолия — символ Светлейшей. Дерево их богини. Говорят, что саду во Дворце Дожей столько же лет, сколько и Аква Альбиции, и что первую сваю, давшую начало городу, забили именно здесь. И раз расцвели магнолии, через несколько дней в городе будет карнавал…
Как она могла забыть, завтра же праздник Светлейшей!
Завтра в гетто Ночь откровений. Ночь, в которую цверрские девушки выбирают себе пару. В такую ночь все цверры собираются в Марджалетте. Жгут костры до полуночи, веселятся и гадают. Едят, пьют вино, славят солнечную богиню… В такую ночь девушки танцуют танец-призыв, а мужчины выбирают себе пару. И если мужчина решает жениться, если хочет назвать девушку своей, то после танца он должен набросить ей на плечи куртку — джакку. И если джакку девушка не сняла, значит, она согласна.
В прошлом году Миа сняла со своих плеч не одну джакку. Но в прошлом году её сердце было занято синьором Рикардо Барнезе и надеждой на что-то большее, чем предложенная ей роль любовницы. Но патриции не женятся на цверрах и лавочницах…
Этот урок она усвоила хорошо.
Отвергнутый синьор Барнезе был не скуп на хлёсткие слова. Но и она не стала молчать. А может, и зря. Его пощёчина была болезненной, на скуле тогда даже синяк остался. Зато, как относиться к вниманию патрициев, она поняла с одного удара.
И мысли вдруг снова вернулись к тому короткому взгляду глаза в глаза, когда она сидела на кушетке, а маэстро стирал кровь с её лица. Его пальцы коснулись её плеча, когда он убирал локон…
Она как будто снова ощутила это прикосновение и, пытаясь отогнать наваждение, даже передёрнула плечами, и посмотрела на магнолии. Огромные звёзды солнечных цветов покрывали деревья сплошь. Листья распустятся потом, а сейчас казалось, что это солнце запуталось в голых ветвях.
И от сладкого запаха закружилась голова, и воздух задрожал, но усилием воли Дамиана отгородилась от рождающегося видения. Только не сейчас…
Ей и так нехорошо. А ещё на неё смотрит столько глаз, что не стоит давать новый повод. И чтобы избежать навязчивого внимания, она достала из кармана халата газету, ту самую, которую читал маэстро в монастыре, и посмотрела на заголовки.
«Жертв уже четыре!»
«Подеста не может справиться с маньяком!»
«Кровавый ритуал продолжается!»
«Маньяк-вампир наводит ужас на Альбицию!»
Откуда-то газетчики добыли все подробности расследования, и тон статей был обвинительным. Обвиняли всех: подеста за то, что он не может навести порядок в городе, командора Альбано за плохое расследование, дожа, который молчит…
А дальше шли рассуждения о том, кого стоит выселить из города или отправить во Дворец Вздохов, а то и просто повесить для острастки, чтобы прекратить убийства. Кто-то предлагал закрывать каналы на ночь, кто-то избавиться от путан, выслать нищих и попрошаек с рива дель Мираколо, и чем дальше Миа читала, тем яснее понимала — всё закончится плохо. Все напуганы, а страх творит с людьми ужасные вещи.