Жрица богини Маар (СИ) - Булгакова Ольга Анатольевна. Страница 69

Дверь открывается, Доверенная вводит в зал господина Тевра. Он так уверено подходит ко мне, так естественно преклоняет колени, что кажется, никакого транса нет. Это удивляет, но не пугает даже, когда я снова слышу его голос в песне и вижу, как шевелятся его губы. Добровольное участие — вот ключ к разгадке.

Гарима занимает свое место рядом со мной, но я больше знаю это, чем вижу — меня затягивает в другой мир, и память вызывает иные образы.

Глухое раздражение от долгого пути постепенно уходит, будто смывается вместе с пылью. Не знаю, зачем принцу понадобилось так спешно возвращаться в Ратави, но я рад этому. Если она будет ко мне благосклонна, я откажусь от должности при принце, попрошу оставить меня в столице. Кем угодно, хоть охранником. Если она откажет, то все равно откажусь от места. На север с принцем не вернусь. Нет смысла. От должности советника осталось одно название. Я давно занимаюсь только снабжением армии. Надоели вечные бумажки и обозы!

Большой кусок мыла приятно скользит в ладонях. Хорошо быть дома…

Принц Ясуф наверху опять кричит на слугу, снова угрожает высечь… В пути эти крики оставались пустыми угрозами. Теперь же в двух улицах от дворца Императора он действительно может наказать… Было бы за что. Сладу с ним никакого, как говорят сарехи.

Прохладный ветерок едва шевелит занавесь, за плеском воды почти не слышно шелеста бумаги. Ее письмо обнадеживает. Тон дружелюбный, спокойный. Не оттолкнула, уже замечательно. Встреча через час, нужно собираться.

В коридоре столкнулся с Сегерисом. Серая мантия, знак богов на груди, резковатый хвойный запах ритуальных костяшек и четок, с которыми он не расстается. Улыбаюсь вежливо, почтительно, не хочу показывать, как священник меня раздражает. Он уже больше года единственный человек, к советам которого принц действительно прислушивается. Велеречивый и верткий, как змей. Если бы принц не приказал, я не стал бы принимать Сегериса в своем доме. А так пришлось особо указать прислуге на необходимость выполнять желания этого человека.

Моя птица проникает под слой свежих воспоминаний, уносит меня в восточную провинцию. В день, когда принц Ясуф во время собрания получил письмо. Принц нетерпеливо вскрыл его при всех, не стал уходить в другую комнату. Адресат ему важен, очень, это очевидно. Глубокая морщина между бровями, сжатые губы, выпяченная челюсть показывают, что принц зол. Мелкие чиновники стараются на него не смотреть, опускают глаза, боятся вспышек гнева. Не зря, он в ярости скор на расправу. Его Высочество перечитывает послание, подносит бумагу к свече. Сургуч печати крупными красными каплями падает на стол. Оттиск не разглядеть. Сверху опускается опаленный листок. Тишина. Зловещая, напряженная. Принц растирает в пальцах черный пепел, рубин кольца сияет кровью на его руке.

— Ваше Высочество, — звучит вкрадчивый голос Сегериса, — сиятельный Император здоров?

Принц вздрагивает, смотрит на священника, делает глубокий вдох и медленно выдыхает, прежде чем ответить:

— Да, Правитель, хвала милостивым Супругам, здоров.

— Это чудесные новости! — с явным облегчением восклицает наместник.

— Мы уже обсудили все важные вопросы, — голос Его Высочества звучит холодно и неприязненно. — Остальными займемся в другой раз.

И все слушаются. Никто не оспаривает его права решать, все знают, что наместник — обыкновенная политическая кукла в руках принца. Его Высочество встает из-за стола, жестом велит мне следовать за ним. Сегерис тоже идет в небольшой кабинет недалеко от зала советов. Мыслей, что присутствие чужака и иноверца при тайном разговоре нежелательно, не допускает ни он сам, ни принц. У меня же сарех вызывает глухое раздражение.

— Проходите, друг мой, — Сегерис широким жестом пропускает меня в кабинет первым, кладет руку мне на плечо. Тревожность уходит, раздражение сменяется умиротворением. Это так глупо сердиться на священника только потому, что меня настораживает поведение принца. Сегерис, конечно, чужак нам, но очень приятный человек. Вежливый, внимательный и принимает дела Его Высочества близко к сердцу. Я порой бываю несправедлив к нему, нужно больше прислушиваться к его словам.

Принц молча постукивает пальцами по спинке высокого стула. Садиться не стал, ни на кого не смотрит, выглядит гневным, а монотонно повторяющийся перестук заставляет мое сердце биться чаще, тревожней.

— У нас мало времени, — подняв глаза на Сегериса, хрипло заявляет принц. — Тянуть нельзя больше ни дня!

Он раздосадован, озлоблен. Таким он бывает, когда что-то идет не по плану.

— Что случилось? — вкрадчивые интонации священника ласкают слух. Не смущает даже то, что сарех не использует подобающее обращение.

И все же спокойствие Сегериса благотворно влияет на Его Высочество. Он резко разжимает руку, которой вцепился в рукоять меча, выдыхает и говорит медленно, будто подбирает слова.

— Она… теперь уже они… намекают на продолжительность траура и запрет на проведение торжеств.

— О, — Сегерис почти не удивился. Знает, о чем речь, а я даже не догадываюсь.

Поворачиваюсь к нему, хочу уточнить, но мой взгляд приковывает амулет священника. Большой глаз в центре снежинки поблескивает, отвлекает от происходящего.

Воспоминания господина Тевра затягивает серым туманом, плотным, словно войлочный кокон. Меня это злит, моя птица излучает ярость и решимость. Она пробьется сквозь защиту чужой магии, разобьет эту скорлупу, в том нет никаких сомнений. Золотой клюв разбирает волокна иноземного заклинания, разрушает его медленно, слово за словом. Я чувствую угрозу, предвижу появление шипов, но знаю, что они не причинят большого вреда. В Храме во время ритуала я под защитой Великой. Слышу, как произношу имя своей богини, ощущаю, как из-за этого наполняются силой ритуальные камни у меня на руке. Приятное ощущение превращается в радость, когда туманный кокон в нескольких местах прохудился, и я вновь проваливаюсь сквозь дыры в воспоминания воина.

Ярко пахнет самшитом — в руках Сегериса четки. Он перебирает крупные бусины, задумался о чем-то.

— Это очень несвоевременно, — сарех отодвинул стул, сел, откинувшись на спинку и забросив ногу на ногу. Подобная поза в присутствии принца недопустима даже в мыслях! Но Его Высочество не кажется ни удивленным, ни, тем более, рассерженным.

— Это не та сложность, которую нельзя… прекратить, — выжидающе изогнув бровь, уточняет сарех.

— Что ты себе позволяешь?! — лицо принца искажает незамутненная злоба, он просто клокочет от ярости.

— Послушайте меня. По возможности спокойно, — на губах сареха улыбка, но глаза его холодны, даже жестоки. Принц хочет возразить, защитные письмена его меча блеснули кровью над верхней кромкой ножен. Невозмутимый священник поднимает правую руку в останавливающем жесте, тепло пахнут самшитом бьющиеся друг о друга бусины четок. Его Высочество делает глубокий вдох, медленно выдыхает.

— Говори, — приказ звучит глухо, сипло.

— Благодарю, — узкие губы Сегериса кривит вежливая улыбка. — Мы на развилке, и решение предстоит непростое. Можно действовать дальше по нашему плану. Осталось немного, последний ход.

— Знаю, — грубо поторопил принц.

— Конечно, — невозмутимо ответил сарех. — Если действовать, как условились, смерть Императора будет казаться естественной. Принц Ахфар и принц Торонк своими смертями подготовили почву для этого. Семейная болезнь сердца не редкость. Тогда о нашем вмешательстве, о травах и ритуалах никто не прознает. Не боюсь я и жриц Маар, — его улыбка становится пренебрежительной усмешкой. — В какие бы сказки о них ни верили тарийцы, сила жриц не так и велика. Они не распознали, что убийцы были зачарованы. Не увидели истины. И не увидят благодаря защите моих богов.

— Но по плану до смерти Императора еще полгода! — принц едва сдерживается, начинает раздраженно сновать мимо стола. Его жесты резкие, не размашистые. Он задумчив и целеустремлен. — Полгода! Потом еще год траурных ограничений, когда нельзя жениться, не отменив закон! На это я плевать хотел! Но за полгода живот будет видно! Внебрачного ребенка она мне не простит! Я его себе не прощу!