Жрица богини Маар (СИ) - Булгакова Ольга Анатольевна. Страница 87

Двери Храма распахнулись, теплое сияние затопило меня, песня на языке, которого я не понимала, стала частью моего сердцебиения.

Мои шаги легкие и уверенные, свет разноцветных кристаллов в руках прозрачных прислужниц очерчивает с двух сторон мою дорогу к сердцу Забытого города. Золотые фигуры жриц у кристалла пленяют красотой, покоряют величием.

Я любуюсь ими и восхищаюсь. Я не равна им, их совершенным дарам, и никогда не стану равна. Но нет в сиятельных Наблюдающих превосходства, желания возвысится надо мной. Я сестра им. Младшая, более слабая, но сестра. Родная и даже любимая.

Чем ближе подхожу, тем ясней вижу, что они с кристаллом — единое целое. Благодаря песне я едина с ними, а когда руки Забирающей и Передающей ложатся мне на плечи, становлюсь единой и с кристаллом.

Золотой песок бьется о молочные стенки. Чувствую упругий ветер в своих крыльях и наслаждаюсь полетом. В кристалле, огромном, как целый мир, появляется мудрый многоликий дар, прародительница даров. Он повсюду, окутывает меня, словно кокон, как нежные объятия матери. Открываю глаза — я больше не птица. Стою твердо на земле под огромным золотым куполом, а передо мной из сияния появляется женская фигура. Маар подходит все ближе, я смиренно склоняю перед ней голову. Теплая рука, шелковистая кожа — богиня мягким движением коснулась моего подбородка, приподняла мое лицо так, чтобы смотреть мне в глаза.

— Здравствуй, дитя, — ее ласковый голос отзывается в сердце радостью и удовольствием.

— Здравствуй, Мать, — приходит на ум единственно правильный ответ.

По морщинкам у больших карих глаз понимаю, что Маар улыбается.

— Ты пришла с просьбой. Я ее от тебя уже слышала. Не первый раз ты просишь забрать у тебя подаренное, но впервые ты так настойчива, — в ее голосе мне слышится укор.

— Это очень тяжелая ноша. Я не справляюсь с ней больше, — я не задумываюсь над словами. Кажется, с Великой говорит мое сердце, а не разум.

— Жаль, но ты не понимаешь, как хорошо справляешься, — снова улыбается Маар. — Я покажу тебе кое-что из прошлого и кое-что из неслучившегося. Лишить тебя силы нетрудно, но к такому решению нужно подходить ответственно. Я не одарю тебя снова, если ты пожалеешь об утраченном. Ты должна сделать выбор сама. С открытыми глазами.

Она протягивает руку, словно приглашая в путешествие. Конечно, я согласна — моя ладонь ложится в ее, и перед глазами поднимается вихрь золотого песка. В нем мелькают образы, лица смутно знакомых и чужих людей, но богиня не отвлекается на них и уверено ведет меня за собой.

Дощатый пол, печь, у окна большой стол, засыпанный мукой. Молодая беременная женщина раскатывает тесто, готовые пирожки на противень укладывает. Я гляжу на нее через окно, стою рядом с летней печкой, что во дворе отец сложил. Он и пироги любит, и летом в прохладе спать. Я на маму похожу очень. Тот же цвет волос, черты лица схожи, даже голос похож.

— Там прогорело уже, доча? Можно ставить? — она выходит на крыльцо, отдает мне противень.

— Нет еще, — я качаю головой, — но скоро.

— Умничка моя, — она ласково по голове меня погладила, вдруг поморщилась, другой рукой живот прихватила. — Ты кочергой там пошеруди и ставь, как будет пора.

Я киваю, отношу противень к летней печке, с заслонкой вожусь, с дровами, еще не прогоревшими. Потому разговор в доме не сразу услышала, только, когда громко стало.

— От кого ты ее прижила? — орет пьяный отец. — Глаза карие откуда?

Мама пробует оправдываться. Не в первый раз уже отец так спрашивает, но в первый раз так зло и спьяну. Но нет ответа. Никто не знает, почему глаза у меня карие. Мне страшно, очень страшно за маму. В окно вижу, как теснит он ее к печке. Она кричит, плачет. Он снова орет, называет ее всяко. Она кричит все время. Не только от страха, от боли.

Все еще держа в руке кочергу, бросаюсь в дом. Распахиваю дверь. Вижу, как отец бьет ножом маму. А она лежит уже, не шевелится.

Он ко мне поворачивается. В крови весь. Злой, как демон.

— Кареглазая тварь!

Бросается на меня. Я перехватываю кочергу и бью его по руке с ножом. Со всей силы! Нож отлетел. В руке что хрустнуло.

Я могу защититься, убежать и знаю, что он не найдет меня и больше никогда не причинит вреда. Но убийство, как и побои до того, с рук ему сойдет… Нельзя так!

Он воет от боли, нянчит переломанную руку, но подчиняется моему мысленному приказу.

Демон-убийца падает передо мной на колени. Взгляд протрезвевший, но я уже не я.

Меня затапливает золотым сиянием, вдруг возросшей во мне силой, родной и необходимой магией кристалла, чувством сопричастности к чему-то великому. Кочерга змеей оплетает мою руку от плеча до самых пальцев. Она невесома, как браслет Забирающей, а ее выпрямившийся и заострившийся конец так же смертоносен, как моя птица.

Клюв касается обнаженной груди там, где его сердце.

Я знаю его вину, знаю причину и забираю душу, оставляя тело демону.

Отступаю на шаг. Пропал морок, я снова я, а кочерга в руке пугающе золотом светится. Выскакиваю во двор, чтобы не видеть, как убийца от боли по полу катается. Дом наш на отшибе, но мамины крики люди услышали. Вон уже дядя Витор мужиков покрепче кличет. Вон бегут к дому нашему.

Я стою у калитки, в забор вцепилась, так, что пальцы белые.

— Лаисса, что случилось? — дядя Витор подбежал ко мне, рывком к себе повернул.

— Он убил ее. Небеса за то его наказали, — голос звучит, будто чужой. Сухо, мертво, тихо, будто я трава на кладбище.

— Не мог он! Не мог! — он трясет меня, думает другой ответ вытрясти.

— Тогда ищи другого человека в ее крови! — вновь скрытая во мне сила мощь набирает. Чувствую еще далекий свет кристалла, но теперь он страшит меня. Поддаваться своей силе не хочу.

— За что? — все еще держа меня в руках, спрашивает староста.

— За цвет моих глаз, — признаюсь я и проваливаюсь в темноту.

Мгла расступается быстро, и я вновь стою под золотым куполом, смотрю в большие карие глаза Маар и сжимаю ее ладонь.

— Это забытое, — голос Великой полнится сочувствием. — Я посчитала, не стоит тебе помнить миг пробуждения силы. К тому же той силы, которую ты сама изменила.

Заметив мое недоумение, она поясняет:

— Я думала, ты станешь Передающей. Но в тот день ты выбрала судьбу Забирающей.

— Но я не выбирала! — возмущаюсь я.

— Передающая на твоем месте убежала бы или закрылась бы магией. И ты знаешь, что могла так поступить, но выбрала возмездие, — она утешающе погладила меня по плечу. — Судьба Забирающей — твой выбор.

Я молчу, ошеломленная откровением, но понимаю, что Великая права. Я не была бы собой, если бы убежала и спряталась. Я не была бы собой, оставив преступника безнаказанным.

— Поэтому ты искала причины, прощупывала преступников, — без труда прочитав мои мысли, соглашается Маар. — Поэтому ты была так внимательна во время ритуалов в Ратави. Знаю, Гарима пыталась тебе объяснить, что дар и его сила важны, но определяет все жрица, несущая его.

— Но дары определяют наши судьбы, — возражаю я.

— Ты ведь только что увидела, что и жрица определяет судьбу дара, — кажется, ее удивляет мое непонимание, но в голосе нет раздражения, только ласковая улыбка. — Гарима предлагала тебе представить на месте Забирающей Ратави Абиру. Давай посмотрим, что было бы, обладай Абира твоим даром?

Я кивнула, соглашаясь, и вновь Мать ведет меня сквозь образы золотого вихря.

Мы в Ратави, в прошлом. Маар все еще держит меня за руку, мы стоим на площади перед Храмом. Храм разрушен до основания, нерушимым остался только отчаянно звенящий кристалл. Там, где раньше были цветы, лежат раненые. Осунувшаяся, не похожая на себя от усталости Гарима, склонилась над умирающим. Она разговаривает с ним, помогает вспомнить перед смертью только хорошее. Рядом с ней молоденькая девушка в одежде жрицы. Другая Передающая Ратави напугана до полусмерти, пользы от нее никакой, она лишь жмется к Доверенной и боится остаться одна.