На изнанке чудес (СИ) - Флоренская Юлия. Страница 43

— Всё позади, всё хорошо. Что болит? Голова? Сейчас перестанет.

Взяв ее голову в руки, он снял боль всего парой прикосновений. В затылке больше не кололо. Мысли не метались, подобно суетливой мошкаре. Юлиана приказала себе не плакать. Но что слезам приказы?! Стоит лишь издать «сухой» закон, как их не остановить.

… Они заснули в обнимку на диванчике в гостиной. Бесконечно прекрасный, полный загадок человек-клён и взбалмошная Юлиана, которая только хотела казаться сильной. Увидав их вместе, Марта нахмурила брови и собралась было разбудить. Но Пелагея мягко загородила ей путь.

— Оставь. Ты всё равно никогда не сможешь их разлучить. Так что даже не пытайся.

Марта хотела возразить, но Пелагея приложила палец к губам. Сухие травы — в высоких вазах, на окне, под потолком — усыпляюще зашелестели на ветру, прилетевшем из потаённых глубин дома. Каждый вернулся к тем снам, которые не успел досмотреть. Завернулась в тёплое одеяло Майя, Теора задремала под неусыпной защитой Незримого. Пересвет полюбовался парочкой внизу и тоже завалился спать — в обнимку со своей ненаглядной рукописью. Кекс отправился в сон доедать мясной пудинг, Пирог — охотиться на вредного зайца, который никак не давал себя поймать. А Пелагея устроилась на кухонной лежанке, думая о том, что через два часа уже рассвет и нужно будет идти в курятник за свежими яйцами. Она надеялась хотя бы чуть-чуть вздремнуть, но мысли постоянно вращались вокруг этой странной шаровой молнии. Не связано ли ее возникновение с угрозой Грандиоза? Вчера — перевернутые горшки, сегодня — гроза неведомого происхождения, завтра — пожар. Да всё, что угодно, может случиться завтра! И ладно, если б дело касалось только Пелагеи. Но ведь, скорее всего, пострадают ее друзья. Она впервые начала беспокоиться. Страшные картины будущего лезли ей в голову и сменяли одна другую, не давая ни малейшей передышки. Кутерьма оборвалась, когда запел петух. Он устал стоять на левой ноге, сменил положение и сообщил об этом миру.

Марта только-только провалилась в сон, в котором молнию породили блуждающие огни, томящиеся в шкатулке на чердаке. Она как раз намеревалась выпустить их на свободу, когда бодрое, хрипловатое «ку-ка-ре-ку!» возвестило начало нового дня. И день обещал быть далеко не безоблачным.

Пересвет обнаружил, что опаздывает на работу, и носился по дому, как угорелый. Его зубная щетка непостижимым образом очутилась в кувшине с компотом, тарелка с завтраком словно бы сама собой опрокинулась и стала дополнением к сытному завтраку Обормота. Кот вылизал тарелку дочиста и удалился с чувством выполненного долга.

Пелагея как раз доставала из печи пирог, когда Пересвет в спешке покидал дом.

— Посиди с нами! — крикнула ему Майя.

— Да ты что! Я же тороплюсь!

— Ты сперва чаю попей, а потом торопись, — миролюбиво посоветовала Пелагея.

Ее слова возымели неожиданное действие. Спешка была отложена. Пересвет, как ни в чем не бывало, выпил чая с куском пирога, беззаботно поболтал ногами под скамейкой, послушал рассказ Пелагеи о белке, которая поселилась в дупле неподалеку. И только выйдя за порог, осознал, что опоздал окончательно и бесповоротно. Ему грозил выговор от Василисы и огромный штраф впридачу.

— Давай, бери зонтик. Не этот. Он дырявый. Возьми сиреневый.

Пелагея твердо намерилась прогуляться по городу, хотя Пересвет предупреждал, что о ней пошли скользкие слухи. Ей вдруг стало любопытно, что о ней говорят. Теору она позвала с собой за компанию.

— Да куда же мы пойдем? — упиралась та. — Сейчас дождь как зарядит!

— А у нас зонтики! — настаивала Пелагея.

— Но моя тень… Я имею в виду Незримого.

— Подумаешь, тень! Люди заняты своими проблемами. А если начнут теней пугаться, значит, у них всё в порядке и можно за них порадоваться. К тому же, коль скоро будет дождь, на Незримого никто даже не взглянет.

Теора согласилась скрепя сердце. До калитки она шла по росистой траве, жалея, что роса не бисер, из которого можно сплести ожерелье. Затем — по лесной тропке, цепляясь волосами за ветки. Дождь начался, когда они вышли на лужайку. Перед ними лежал Сезерский тракт, и до города было подать рукой. Зонтики повырастали, как разноцветные грибы. «Хлоп!» — Пелагея раскрыла свой, зеленый. «Хлоп!» — Теора даже засмеялась, когда раскрылся ее сиреневый зонт. За трактом она заметила пару желтых, один пятнистый, несколько черных и на удивление красивый малиновый зонтик, которые куда-то целенаправленно двигались.

— Там рынок, — объяснила Пелагея. — А там, на окраине, — она указала в противоположную сторону, — дома отверженных.

— Отверженных? — переспросила Теора.

— Они выступили против сноса своих старых хижин и отказались переехать в многоэтажные дома. Три и пять этажей — это сейчас для горожан привычно. Еще отверженные ведут собственное хозяйство и не работают на фабриках с утра до ночи. Говорят, они все с особенностями. Ну, ты понимаешь.

Теора кивнула, хотя ничегошеньки не поняла.

— Пойдем к отверженным, — попросила она. Пелагея пожала плечами. Почему бы и нет?

Капли звонко ударялись о сатин, стекали по куполу зонта и, зависнув на кончиках спиц, падали под ноги. У Пелагеи вымок низ юбки, но ее это ничуть не смущало. На свой мокрый подол Теора тоже решила не обращать внимания.

На окраине они столкнулись со старушкой, чье лицо было изборождено морщинами, как высушенный абрикос. Доисторическая старушка оказалась на удивление резвой. Она преградила им дорогу, промычала что-то невразумительное, а потом с места в карьер призналась, что помнит незапамятные времена, когда страной правил мудрый король. Затем она молниеносно перескочила к теме печенья. «Отверженный» старик с покладистой седеющей бородой, прятавшийся от дождя в беседке, наблюдал за нею и похохатывал, из чего Пелагея нерешительно заключила, что у него тоже не все дома. Наконец старушка убежала в свою убогую хижину, и бородач перестал хохотать.

— Дорофея, — сказал он довольно бодрым для старика голосом. — Местная сумасшедшая. Да только вы ее не бойтесь. Добрая душа. Сейчас вернется, предложит вам печенья. От печенья не отказывайтесь.

Произошло в точности так, как предсказал бородач. Дорофея выбежала под дождь с подносом, полным круглого, пузатого печенья, и протянула его с отсутствующим взглядом. Пелагея с Теорой переглянулись, но всё же последовали совету старика. Когда они возвращались, разглядывая каждая своё печенье, дождь припустил с удвоенной силой, так что даже зонт не спасал. Пришлось переждать под навесом, где, на скамейке, вязала какая-то женщина с бородавкой на носу. Женщина бросила на них любопытный взгляд и скрестила ноги под рваной цветастой юбкой.

— Вы от Дорофеи? Бедолага недавно спятила, — сказала она. — Раньше любила по грибы поздно вечером ходить. Встретила на дороге Мерду — и умом тронулась. Вы бы, девоньки, на дорогу после заката не ходили. Целее будете.

Теору передернуло. Пелагея тем временем разломала печенье и обнаружила внутри свёрнутую записку.

— Вот так проглотишь целиком — и не узнаешь, что тебе хотели сообщить, — пошутила она.

А сообщить ей хотели нечто весьма туманное. Вполне в духе древней старухи, которая, потеряв разум, случайно обзавелась даром предсказания:

«Ты друга обретешь, когда сама не ждешь. И распадется клеть, где можно умереть», — прочитала Пелагея вслух.

Теора поспешно разломила свое угощение. Там тоже была записка, и гласила она следующее: «Не всем суждено спасать миры».

— Почему у тебя в стихах, а у меня нет? — расстроилась Теора.

— Всё это ерунда, — громко вздохнув, сказала женщина с вязанием. — Мне печенье Дорофеи предрекло скорое избавление от болезни, и где же оно, избавление? Радикулит уже второй год мучит.

— Мучит? — оживилась Пелагея. — В каком месте? Я могу помочь.

— Что, правда?! — Женщина вскочила со скамейки, словно радикулита у нее вовек не бывало, и Пелагея занялась лечением. Врачевать телесные недуги у нее получалось так же легко, как варить компот. Поставь их с Киприаном рядом — и еще неизвестно, кто кого переплюнет по части устранения болей в спине.