Лемминг Белого Склона (СИ) - Альварсон Хаген. Страница 51

— Воистину, это не богиня разврата и плотских утех, — прошептал Хаген, — это богиня свободы и судьбы молодого героя.

А про себя добавил: «Но — не моей судьбы».

Хродгар же рассмеялся странно и невесело:

— Ясно теперь, чего это скъяльд-мэйяр так взволновались от твоего рассказа! Вождь наш очень здорово придумал искать у них помощи.

Больше ничего важного в тот день не случилось. Хёрд познакомил Хродгара с чашницей Кьяллы модрон, милой круглолицей Альвхильдой, и знакомство это было весьма близким, к немалому обоюдному удовольствию. Хаген же, как и хотел, провёл остаток дня и полночи в бокенсале за мудрёной книгой Карла Младшего сына Гудстафа со страшным названием «Размышления над „Сказанием о Людях Пустоши“, „…о Трёх Священных родах“ и о судьбах Севера». От этого чтения у юноши распухла голова, но он рассудил, что лучше голова, чем пузо или то, что ниже. Мало что понял, кроме того, что этот Гудстафсон гораздо глубже постиг древнюю премудрость, нежели его наставник, Сигмунд Фроди, которого часто поминал Арнульф. Остаток ночи Хаген размышлял о том, какие божества отбрасывают тени, под которыми живут народы Севера, и не сами ли люди удлиняют эти мрачные тени себе на беду.

А спать он не спал. Решил, что коли Халльдор наколдует западный ветер, то выспаться можно будет и на борту. Там удобно, как в кресле-качалке.

Наутро Кьялла сообщила хорошую новость:

— Мы тут посовещались, и я решила, что, коли ты, Арнульф Иварсон, будешь предводителем в этом походе, то и нам будет удача присоединиться, чем бы ни кончилось это дело. Снарядим драккар и отправим сразу за тобой. Ты подождёшь нас на Хаугенбрекке?

— Идите сразу на Киль, — сказал Седой, — кто поведёт соколих?

— Одна босоногая девчонка, которую некогда спас один бородатый герой, у коего тогда было поменьше седины в голове, — поклонилась та самая черноволосая госпожа, что вчера выспрашивала Хагена о девицах.

— Благодарю тебя, Ньёрун Чёрная, — кивнул Арнульф, — добычей не обижу.

— Не за добычу станем драться, — заверила Ньёрун, — но пламя прилива не помешает. Однако имеется одно условие, сэконунг…

— Я помню, — покивал Седой, — никаких пленных, никаких рабов. Свобода или смерть. И не зваться мне морским королём, — властно добавил старик, — коли мои люди ослушаются приказа!

На том и расстались.

Уже на борту «Поморника» сэконунг заметил Хагену:

— Ловко же ты наплёл им о нелёгкой девичьей судьбине! Я тебе должен…

— Я не сказал ни слова лжи, — с ледяной учтивостью промолвил Хаген.

— Да? — безмятежно хмыкнул Арнульф. — А зря. Шибче бы рассердились… Но я всё равно тебе должен. Очень ты полезный ручной лемминг!

Халльдор наколдовал ровный западный ветер, и «Поморник» два дня шёл намеченным путём. Но то ли сейдман что-то перепутал, то ли морские духи решили подшутить над викингами — на подходе к острову Курганных Круч поднялся такой туман, что его можно было рубить топором. Колдун недоумённо пожимал плечами, но Арнульф отмахнулся: главное — вовремя на месте.

Когда же до Хаугенбрекка оставался пяток фадмов, послышался плеск и скрип весла.

Чужого весла.

И — песня хриплым мужским голосом.

— Я — юный мореход, и сага моя грустна, — донеслось из тумана, — обернуться бы дроздом, весточку милой снести… Эй, на корабле! Вы откуда?

— А ты кто такой? — возвысил голос Арнульф.

Расточилась седая взвесь, и прямо перед носом драккара возникла лодчонка. Там сидел человек с виду зим тридцати, не старше, чернобородый и черноволосый, крепко сложенный, с выдающимся крючковатым носом. Он кутался в алый плащ с вышитым вороном. Рядом лежала удочка и набор рыболовных крючков.

— Я — Хравен, сын Уве Рыжего, сына Рагнара Кожаные Штаны, — представился рыбак.

— Не доводилось слышать о твоих родичах, — заметил Арнульф.

— Кто ныне правит в Лондоне? — спросил Хравен.

— Где? — переспросил Арнульф.

— Всё понятно, — пробормотал человек, — точное время, но не то место. Вот так живёшь себе и полагаешь, что боги создали девять миров, а на самом деле миров до сраной жопы. Если долго и упорно идти дорогой чайки, то можно зайти куда угодно… Возьмите на борт усталого рыбака!

— Какая мне выгода брать тебя на борт? — спросил Арнульф, а Слагфид Охотник и Форни Гадюка натянули тетивы на луках, целя в чужака.

— Я — сейдман, — широко улыбнулся Хравен.

— У меня уже есть колдун, — возразил Арнульф.

— А у меня есть волшебный плащ, который предвещает победу, если использовать его как знамя. Он называется «Ворон». Его выткали дочери Рагнара…

— Что за странные речи ты ведёшь? — нахмурился сэконунг.

— Считайте их речами безумца, которые ничего не стоят, — развёл руками Хравен, — однако, думается мне, иные слова стоят для тебя подороже, старый викинг!

— Слушаю тебя, чародей.

— Вчера я видел к востоку отсюда здоровенного белого сокола. Он кружил над берегом.

Арнульф сэконунг переменился в лице. Жестом приказал стрелкам опустить луки.

— Ты купил себе место на корабле. Добро пожаловать!

Вожди с советниками сошли на песок острова Киль, чтобы держать совет.

Бьёлан Тёмный, сын Сумарлиди, ярла с Геладских островов, пришёл раньше срока и успел разведать, чем пахнет в славном городе Эрвингарде. С ним прибыл Рэфкель Лосось, сын Рорика Неудачливого с Риксхорна, он же — племянник Хакона Большой Драккар. Дядька отпустил родича поразвлечься. Рэфкель порадовал Арнульфа известием, что хотя сам Хакон и не причастится королевской добычи, но готов подстраховать «Поморник» у Ёстерлага.

— А то мало ли кто ещё пронюхал, — хохотнул Рэфкель, — мертвецы хорошо пахнут!

— Юноша знает толк в изысканных яствах, — похвалил его Хравен, — славный юноша!

Обоих чародеев Арнульф взял с собой на остров. А также Орма, Крака, Хагена и Хродгара. Столько же советников взял и Мар Тощий. Его корабль «Дюнфар» пришёл одновременно с драккаром Ньёрун Чёрной, изящным стругом «Ратная Стрела». Босоногая девчонка, обязанная Арнульфу свободой и честью, нынче мало походила на несчастную рабыню или добропорядочную супругу бонда: высокая, статная, в тёмно-синем бархатном плаще и добротном хауберке, она сидела в окружении таких же валькирий, держа на сгибе локтя высокий шлем, украшенный крыльями чайки. Когда щитовые девы сошли на берег, Рэфкель уже приготовил рыжую морду ухмыляться, но Бьёлан пихнул его локтём в бок. Рэфкель надел кольчугу и отделался синяком.

Иначе был бы перелом ребра.

Мар же Тощий, сын Дюггви, ничему не удивлялся и ничему не улыбался. Хаген подумал, что бывший побратим Атли Ястреба больше похож на мёртвого, чем на живого: не было света в серых глазах, лишь угрюмая, пугающая решимость — и мертвенная мгла.

Самого Хагена слегка трясло: от холода, от волнения и от страха. Что решат вожди? Не сегодня-завтра — в бой, в первый настоящий бой! Умереть? Обидно пасть молодым, но коли такова судьба, следует исполниться решимости! Получить увечье, стать калекой? И к этому внук королей себя приготовил: ножом по венам, пока никто не видит, и — дорога во тьму. Незачем жить слепым, глухим или безруким, жалким человеческим обрубком! И неважно, что «нет проку от трупа»! Но — струсить, показать спину, дрогнуть и скрыться на телами соратников? Этого Хаген боялся до безумия, до тошноты, до слабости в коленях и бешеного сердцебиения. Не знал, сможет ли сдержаться, чтобы не удрать с поля битвы. Побоища на Сельхофе и на Свиной Шхере казались теперь не опаснее детских потасовок под Круглой Горой…

Некстати вспомнились родичи: грустный отец с трубкой в зубах, заботливая дурочка Финда, перед которой вдруг стало стыдно за дерзости, суровый дедушка-король, скупой на ласку и похвалу, и другой суровый король, дядя Исвальд, сорванцы-одногодки, прыжок с Белого Склона, бабушка Хрейна, мудрейшая из женщин… Вспомнился Тунд Отшельник и посвящение в храме Эрлинга. Вспомнились фигурки-тэфли и слова годи: «…не каждый умеет вырастить свою судьбу. Для этого нужно умереть. И это лишь начало». И другие слова: «В этом мире душа человека не может быть цельной. Для дома и храма хорош один лик, но в походе от него мало толку, и наоборот: волку битвы нечего делать там, где мирно горит очаг». И ещё: «…ты, думается мне, станешь истинным викингом, Лемминг Белого Склона».